Почему, скажи, сестрица, не из райского ковша, А из нашего напиться захотела ты, душа? Человеческое тело ненадежное жилье, Ты влетела слишком смело в сердце темное мое. Тело может истомиться, яду невзначай глотнуть, И потянешься, как птица, от меня в обратный путь. Но когда ты отзывалась на призывы бытия, Непосильной мне казалась ноша бедная моя, - Может быть, и так случится, Что, закончив перелет, Будешь биться, биться, биться - и не отомкнут ворот. Пой о том, как ты земную боль, и соль, и желчь...

Ее тогда спешно увезли, а дом «травили». Сколько ей было, восемь, девять? Верея не помнила. От станции около километра в гору. Верея шла, сумки в руках, на голове косынка – от палящего солнца. Зелень, зелень вокруг, пчелы кружат, растут репешок и сныть, сон-трава и душица. А раньше здесь были поля, и молодые мужчины складывали по осени сено, солому в копны, а дальше – в скирды, в ометы, в одонья. Возвращаться боязно, и ведь она точно помнила: «травили» дом. Кто знает, может быть, никого не осталось, ничего не осталось, лишь прогнившие доски да ржавчина, и на солнце – пыль...