Деньги и судьбы

В ванной стало душно. Людмила смотрела на своё отражение, но видела не привычное лицо с сеточкой морщин, а чужую, незнакомую женщину, у которой муж — "Витюша". Она сунула зажигалку глубоко в карман халата. Пальцы нащупали холодный пластик, сжали его так, что костяшки побелели. Выходить к нему сейчас и устраивать допрос было нельзя. Виктор выкрутится. Скажет, что нашел на улице. Что это Мишкин из гаража. Что она спятила. Нужны доказательства. Железобетонные. Она умылась ледяной водой, вытерла лицо жестким махровым полотенцем и вышла...

Такси мчалось сквозь вечернюю метель, разрезая фарами мокрый снег. Ольга сидела на заднем сиденье, вцепившись в ремешок сумки так, что пальцы побелели. В голове, вместо привычного гула тревожных мыслей, стояла звенящая тишина. Словно кто-то щелкнул выключателем и погасил тридцать лет её жизни. Водитель, молодой парень с темными глазами, поглядывал в зеркало заднего вида. — У вас всё нормально? Может, воды? — Нормально, — ответила Ольга, глядя на пролетающие мимо огни промзоны. — Даже лучше. Вы просто едьте...

— В смысле «посмотри»? — голос Галины дрогнул, сбившись с визга на растерянное блеяние. — Куда смотреть? Там темень! — На подъезд свой посмотри. На козырек. Елена слышала, как в трубке засопели, зашуршала штора. Она представила, как Галина прижимается лбом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть что-то сквозь морозные узоры и уличную слякоть. — Ну? И что? Стоят они там, мерзнут! Валя за сердце держится! Ты убийца, Лена, ты понимаешь, что ты… — Галина осеклась. Замолчала она резко, будто кто-то выдернул шнур из розетки...

Валера как раз отрывал утиную ножку. Жир стекал по его подбородку, капал на чистую скатерть. Он даже не потрудился взять салфетку. Люся инспектировала салатницу с оливье, брезгливо ковыряя вилкой крайний огурец. — Олька! Ну ты даешь! — прочавкал Валера, заметив хозяйку. — Мы тут уже тост придумали, а ты где-то шляешься. Слушай, утка суховата. Надо было в рукаве печь, я ж тебе говорил в прошлом году. Ольга подошла к столу. Движения её были экономными и точными, как у хирурга перед ампутацией. Она молча взяла блюдо с уткой прямо из-под носа Валеры...

Приставы смотрели на Надю выжидающе. Старший, грузный мужик с папкой, перевёл взгляд на разбитую мультиварку у её ног, потом на рассыпанный чай, похожий на сухую землю. — Гражданка? Вы из тридцать восьмой? Надя поправила лямку своей сумки. Ленкина сумка всё ещё висела на сгибе локтя, оттягивая руку. — Я? — она на секунду задумалась. — Нет. Я гостья. Уже ухожу. А Соколов... — она подняла палец вверх. — Он там. Празднует. Игорь сверху издал какой-то сдавленный звук, похожий на писк. — Надя... Наденька, не уходи! Это ошибка! Ребята, это ошибка, я всё сейчас...

Жанна, вцепившаяся в конверт, выглядела как хищная птица, пойманная в силки. Её ногти скребли по плотной бумаге, оставляя белесые борозды. Она дернула конверт на себя, но Виктор Сергеевич сделал шаг вперед и наступил тяжелым зимним ботинком на край бумажного пакета. — Руки, — тихо, но так, что у присутствующих заложило уши, произнес генеральный. Жанна отдернула пальцы, словно обожглась. Она медленно, рывками, выпрямилась, поправляя сбившуюся юбку. Её лицо пошло красными пятнами, пудра скаталась в морщинках у рта...

— Нет, — повторила Ольга, и это короткое слово прозвучало в тесной прихожей громче выстрела. Тетка Тамара замерла с открытым ртом. Даже грузчики перестали жевать жвачку, с интересом наблюдая за семейной драмой, разворачивающейся на фоне старых обоев. — Что значит "нет"? — прошипела тетка, сужая глаза. — Ты что, оглохла? У меня налички нет, пенсия только в понедельник! Заплати людям, вы же богатые! Вам эти полторы тысячи — как мне за хлебом сходить! Ольга медленно застегнула молнию на куртке. Ту самую, которая заедала...

Телефон на ковре продолжал извергать истерику. Из динамика, вперемешку с рыданиями, неслось что-то про коллекторов, выбитую дверь и микрозаймы. Андрей стоял, опустив руки, и смотрел на мать так, словно видел её впервые. В его взгляде не было злости, только какая-то детская, растерянная пустота. Словно ему пять лет, и он узнал, что Деда Мороза не существует, а подарки покупал пьющий сосед дядя Вася. Вера наклонилась и подняла смартфон. Экран пошел паутиной — видимо, удар был сильнее, чем казалось...

— Дверь! Витя, дверь! — закричала Татьяна, хватая мужа за рукав пиджака так, что треснула подкладка. — Такси вызывай! Бегом! В лофте царил хаос. Гости, до этого чинно попивавшие просекко, теперь сбились в кучу вокруг рассыпанных «дублей», как голуби на помойке. Кто-то ржал, снимая происходящее на телефон. Лера стояла посреди розовых керамических черепков и фальшивых купюр. Её лицо, минуту назад искаженное алчностью, теперь приобрело выражение крайнего недоумения, смешанного с паникой. — Стойте! — взвизгнула она, увидев, что свекры пятятся к выходу...

Тишина в коридоре стала густой и вязкой, как тот самый неудавшийся холодец. Виталик, одутловатый мужчина лет сорока в тесном пиджаке, от которого за версту разило дешевым табаком и дорогим парфюмом, плотоядно уставился на утку. Его спутница — девица с густо нарисованными бровями и надменным взглядом — брезгливо поджала надутые губы, оглядывая тесную прихожую. — Ого! Тетя Тоня! — басовито хохотнул Виталик, не замечая повисшего напряжения. — А говорила, по-семейному, скромненько! Утка по-пекински?...

— Алло? Витя? Ты оглох? — голос в трубке становился всё требовательнее и истеричнее. — У меня платеж до полуночи! Если просрочу, муж узнает про кредитку! Ты обещал! Галина стояла в полумраке коридора, сжимая дешевый кнопочный телефон так, что пластик жалобно поскрипывал. В висках стучало, но странно — паника ушла. Вместо неё навалилась ледяная, кристальная ясность. Будто кто-то протёр запотевшее стекло, и за ним обнаружилась не уютная домашняя пастораль, а гнилая помойка. — Муж узнает? — переспросила Галина чужим, хриплым голосом...

— Два. Слово упало в вязкую тишину коридора, как камень в колодец. Антонина Петровна не шевельнулась, но её пальцы на глянцевом картоне разжались. Сами. Не от страха перед обувным рожком — бить её никто бы не стал, и она это знала. Свекровь испугалась другого: в глазах Ольги, обычно водянисто-серо-покорных, сейчас стояла такая чернота, что стало ясно — эта действительно сломает замок. Или дверь. Или жизнь. Коробка выскользнула из рук свекрови, ударилась углом об пол. Глухой, картонный звук. Внутри что-то звякнуло — пластик о пластик...