Котофеня

Сорок пять лет — возраст, когда вроде бы все должно быть понятно. Работа, семья, планы на будущее. У Антона не было ничего. Работу потерял три месяца назад. Сокращение штата — так красиво это называлось в документах. А по-человечески — просто выкинули на улицу. После пятнадцати лет верной службы. — Ничего личного, Антон Викторович, — говорил директор, не поднимая глаз от бумаг. — Времена трудные, оптимизируем процессы. Оптимизировали. За счет него. Жена ушла через месяц после увольнения. Тоже без лишних слов — собрала вещи и исчезла к маме...

Анна Степановна не могла понять, почему все соседи смотрят на неё так, как будто она — преступница. А всё из-за Лады. Двенадцать лет назад подобрала щенка во дворе. Крохотный комочек шерсти дрожал под скамейкой, мокрый от дождя. Хотела отнести в приют, честное слово. Но у него были такие глаза, что Анна не смогла пройти мимо. — Ну что, будем жить вместе? — спросила тогда у щенка. И щеночек завилял хвостом. Будто понял. Выросла Лада красавицей. Рыжая, с белыми пятнами на груди и лапах. Умная до невозможности — команды схватывала на лету, никогда не пакостила дома, слушалась с полуслова...

Марина Петровна в очередной раз поморщилась, увидев рыжую морду у ворот. — Опять этот бродяга, — пробормотала она, поправляя очки. — Третью неделю тут дежурит. Только детей отвлекает. Кот сидел ровно напротив калитки. Не лежал, не шнырял по территории — именно сидел. Как часовой. Хвост аккуратно обернут вокруг лап, уши торчком, глаза не отрываются от ворот. — Марина Петровна, а может, он кого-то ждет? — тихо спросила молодая воспитательница Света. — Кого? — фыркнула старший воспитатель. — Принца на белом коне? Это обычный бродяга...

Ольга переехала в этот дом три месяца назад. После развода квартиру пришлось продать. Денег хватило только на однушку в спальном районе — но что поделаешь. Первые дни было тоскливо. Пустые стены, незнакомые звуки, чужие лица в лифте. Ольга ходила на цыпочках, боялась потревожить соседей. А вдруг они такие же, как бывший муж? Придираются к каждому шороху? Но нет. Оказалось — обычные люди. Тетя Галя из соседней квартиры даже пирожков принесла в первый день: — Ты не стесняйся, девочка. Переезд — дело хлопотное...

Что-то в доме было так. — Рамзес? — позвала Елена тихо. Обычно овчарка спала у её кровати. Верный страж, друг, единственная живая душа в доме после смерти Николая. Но сейчас Рамзеса не было слышно. Елена поднялась, нащупала тапочки. В коридоре горел ночник — привычка с тех пор, как стала жить одна. И там, у входной двери, сидел Рамзес. Неподвижно. Уши торчком, взгляд устремлён в замочную скважину. — Что там, мальчик? — шепнула она. Пёс повернул голову. В его глазах было что-то тревожное? Елена не умела читать собачьи мысли, но прожив с Рамзесом четыре года, научилась понимать его состояния...

Сергей сидел перед экраном компьютера и смотрел на цифры. Цифры, которые ещё вчера казались фантастикой. Восемь нулей после тройки. Тридцать миллионов рублей. На его счету. — Барс, — позвал он тихо. — Барс, ты только посмотри. Из коридора послышался знакомый стук когтей по линолеуму. Собака всегда шла на звук голоса — других ориентиров у неё не было. Слепая с щенячьего возраста лет. Барсик появился в дверном проёме, аккуратно принюхиваясь. Десять лет рядом. В этой убогой коммуналке, где соседка тётя Зина вечно орала через стенку, а от сырости отваливались обои...

Кто-кто, а Барон знал, что такое верность. Лабрадор семи лет от роду, с мордой уже тронутой сединой и глазами цвета янтаря. Такими глазами смотрят только те, кто понимает жизнь лучше людей. Виктор Сергеевич лежал на кухонном полу, когда его нашла дочка Ирина. Скорая. Больница. Барон не остался дома. Он улучил момент, пока люди входили-выходили — и рванул следом. Барон знал это здание — они с хозяином не раз мимо него ходили. Районная больница с облупившимися стенами и вечно хмурыми охранниками. Только теперь Виктор Сергеевич был не рядом, а за этими стенами...

Уже третью неделю у бабушки Марии, а всё никак не мог привыкнуть. Сидел с телефоном в углу дивана, молчал на все её попытки разговорить. Что тут говорить-то? Папа съехал к тёте Свете. Мама работает до ночи – «надо же деньги зарабатывать, Олежек». А его сплавили к бабушке на всё лето. — Как будто я мешаю ей деньги зарабатывать, — бурчал он себе под нос. А тут еще кот. Каждую ночь – одно и то же. Только Олег засыпает, как под окном начинается: «Мяяяяу! Мяу-мяу-мяу!» Дурным голосом, противным. Час орёт, другой...

Михаил всегда говорил — главное на трассе не торопиться. А тут... Торопился, черт возьми. До Екатеринбурга оставалось километров сто, груз дорогой, сроки поджимают. Вот и летел, как угорелый. А фура — она же чувствует, когда хозяин нервничает. — Ну давай, красотка, — бормотал он, поглаживая руль. — Еще чуток потерпи. И тут — Бах! Звук такой, будто кто-то кувалдой по железу долбанул. Михаил сразу понял — приехали. На такой дороге, в такой глуши. Встал на обочине. Вокруг — тайга сплошная, небо серое, как грязная вата...

Даша сидела на последней парте и делала вид, что читает. На самом деле — подслушивала. Света Петрова рассказывала про день рождения, на который пригласила полкласса. Полкласса, но не её. — А потом мы играли в прятки в темноте! — щебетала Света. — Было так страшно и весело! Даша сжала учебник крепче. — Дашка опять в книжке зарылась, — прошептал кто-то за спиной. — Она всегда так. Как монашка какая-то. Щёки запылали. Хотелось обернуться, сказать что-то колкое в ответ. Но вместо этого Даша ещё ниже наклонилась над учебником...

Муся молчала. За шесть лет — ни звука. Марина поначалу думала, что с кошкой что-то не так. Не мяукает, не мурлычет ее любимица. Но со временем привыкла к тишине в доме. Даже полюбила, если честно эту тишину. А кошка, ну что кошка? Ходит себе по квартире, ест, спит на подоконнике. Не мешает. — Хоть ты молчишь, — бормотала Марина, наливая Мусе корм. — А то бы ещё и от тебя слушать пришлось всякое. Утром — завтрак в одиночестве. Днём — сериалы. Вечером — чай с печеньем и взгляд в окно. Так проходили дни, недели, годы...

Данил - пятилетний мальчишка, который прячется за мамину юбку от соседки тети Нины. Который на детской площадке стоит в сторонке и смотрит, как другие дети катаются с горки. Просто смотрит. Не подходит, не просится, не плачет даже. — Может, в садик его? — шепчутся соседки. — Пусть привыкает к людям. Но мама знает: сыну страшно. Мир для него слишком большой, слишком шумный, слишком чужой. Данил живет в своей раковине, как улитка. И никого туда не пускает. Папа пытался играть с ним в футбол во дворе...