Колесница судеб

Душный вагон поезда покачивался на стыках рельсов. За окном мелькали бескрайние поля, золотые от спелой пшеницы. Проводник принес чай в жестяных подстаканниках, и аромат свежезаваренного напитка смешался с запахом нагретого на солнце купе. Моя попутчица — седовласая женщина с добрыми морщинками у глаз — вдруг прервала тишину: — Вы, кажется, писатель? Я удивилась, оторвавшись от записной книжки: — А как вы догадались? — По рукам вижу, — улыбнулась она. — У людей пишущих особый почерк — быстрый, нервный...

Иван Соколов сидел перед телевизором, уставившись в экран, где показывали репортаж о празднике в соседнем городе. Он рассеянно постукивал пальцами по коленке, будто отбивал такт несуществующей мелодии. Людмила, его жена, поставила перед ним тарелку с овсянкой и два варёных яйца. Взглянула на мужа, на его небритые щёки, на взъерошенные волосы, и вздохнула. — Вань, я ухожу… — Вернёшься когда? — буркнул Иван, даже не отрывая глаз от экрана. — А не вернусь я, Ваня. Ложка замерла на полпути ко рту. — В смысле? — Ухожу...

Он был принцем без трона, мужем королевы — но не королём. Его судьбу могли бы назвать сказкой, если бы не одно «но»: за блеском короны скрывалась жизнь, полная унижений и выбора без вариантов... Он родился под жарким солнцем Корфу, в вилле Мон Репо, где море пахло солью и свободой. Но свобода — иллюзия для принца. Говорят, в день его рождения на Корфу было солнечное затмение — будто судьба заранее отметила: этот принц никогда не будет править. Его отец, принц Андрей Греческий, в тот момент вёл армии...

Иногда колесо судеб поворачивается в сторону приключений. Хотите поймать его за спицы и отправиться в долгожданное путешествие? Тогда эти промокоды — ваш билет в мир выгодных бронирований и ярких впечатлений. Торопитесь, некоторые скидки тают быстрее, чем мороженое на летнем солнце! Мечтали о венецианских каналах, парижских улочках или пляжах Бали? 🦜Промокод WRLD51 — ваш билет в зарубежную сказку: 20% на первое или повторное бронирование (до 4000₽, до 31.05). А если душа просит путешествий по России,...

Бабушка Лида сидела на кухне, сжимая виски пальцами. Вторая неделя этой проклятой головной боли! Она перепробовала всё: и ромашковый отвар, и капустный лист на лоб, и даже шептала заговор над стаканом воды. Ничего не помогало. — Ну и ладно! — махнула она рукой, задвигая коробку с таблетками в дальний угол шкафа. — Пусть лежат. Внучке Оле пригодятся... Взгляд упал на связку бананов. Всего три штуки осталось. Обычно она делила их поровну со Степаном Ильичом, но сегодня... — А чего это я себя ограничиваю? — вдруг решила бабушка Лида...

Хирург Артём Лужков затянул последний шов. В операционной воцарилась та особенная тишина, которая возникает после спасения безнадёжного пациента. Медсёстры переглядывались — ещё одна операция, которая войдёт в учебники. "Вы творите чудеса, Артём Владимирович", — прошептала анестезиолог. Той ночью ему приснилось, будто его скальпель режет не плоть, а невидимые серебристые нити. С каждой перерезанной нитью пациенты не умирали — они теряли что-то важнее жизни: один забыл материнский голос, другой перестал чувствовать запах сирени, третий утратил способность любить...

— Глянь-ка, Лягушка идёт! — шипели за её спиной бабки на лавочке. — Вся в мать, у той тоже в молодые годы ветер в голове гулял... А Лизка лишь закусывала губу, задирала подбородок ещё выше и шла, будто не слышала. Она была не такой, как все. Не из тех, кто опускает глаза от сплетен. Напротив — чем злее шептались за её спиной, тем ярче становилась её алая помада, тем вызывающе звонче звучал её смех на всю улицу. "Лягушкой" её прозвали не за внешность — Лизка была чертовски хороша: осиная талия, ноги от ушей, а взгляд — серые искры, от которых мурашки бежали по коже...

Дмитрий стоял у больничной койки, сжимая холодные пальцы матери. Валентина Петровна была неестественно бледна, но глаза горели странным упорством. — Отвези... книгу... тёте Кате... — хрипела она, с трудом выговаривая слова. — Лично... Никому... другому... Он кивнул, не понимая, почему эта старая книга по домоводству так важна. Но обещать было легче, чем спорить с умирающей. Через три дня её не стало. Автобус трясло на разбитой дороге. Дмитрий гладил свёрток на коленях, размышляя о странностях. Отец говорил, что тётя Катя, тётка его матери — немощная старуха за восемьдесят...

Серый, мохнатый пёс уткнулся носом в ладонь мальчика и лизнул её языком. Ладошка была грязной, но она принадлежала самому лучшему человеку на свете. Бездомная собака когда-то имела дом, но старую постройку снесли, а в новую благоустроенную квартиру Дыма не взяли. В тот день круто изменилась его жизнь. Он долго бродил по улицам небольшого провинциального городка, голод заставлял его искать на помойках остатки пищи. Шерсть грязными сосульками свисала с худых боков, была блеклой и некрасивой. Однажды на окраине города Дым заметил мальчика, сидящего на лавочке у старого трёхэтажного дома...

В той деревне, что притаилась в лесной глуши, где ветер до сих пор заводит свои таинственные мелодии, а озеро бережет старинные секреты, случилось то, о чём до сих пор рассказывают шёпотом. Июльской ночью Макар бродил вдоль берега, вслушиваясь в размеренное дыхание волн, что ласкали песчаную кромку воды. Тишина окутывала всё вокруг, лишь камыш тихонечко постанывал на ветру. И вдруг — странный всплеск, а следом — загадочное пение, похожее на звон далёких колокольчиков. Приблизившись к воде, он замер...

Никто толком не знал, как Марта появилась в нашем посёлке. Её дом стоял на самом краю частного сектора, заросший бузиной и крапивой, будто сама земля не хотела отпускать его. Люди обходили стороной — за глаза старуху называли ведьмой, шептались, что она знается с нечистой силой. И правда, облик у неё был зловещий: сгорбленная фигура, руки, изборождённые глубокими морщинами, будто корни старого дерева, а глаза… Глаза горели странным, почти нечеловеческим огнём, будто заглядывали куда-то дальше, за грань нашего мира...

Комната Веры Петровны в коммуналке была крохотной — десять метров, не больше. Формально числилась она за её братом, дальнобойщиком, а сама Вера значилась прописанной в деревне в ста пятидесяти километрах от города, но жила здесь, работая поварихой в заводской столовой. Соседи — Светлана, Анатолий и их дочка Нина — занимали восемнадцатиметровую комнату через стенку. Вера Петровна, круглая, русоволосая, с серыми смешливыми глазами, всегда пахла ванилью и жареными пирожками. Когда родители соседской...