Хижина Рассказов

Ужин был обыкновенным. Даже скучным. Куриный суп, нарезанный огурец, и мама — в своём обычном халате с цветами, который я ненавидела с подросткового возраста. На столе тикали часы. В кастрюле остывал чай. Я ловила себя на мысли, что в этом вечере всё раздражает. Даже тишина. Особенно — тишина. Та, что не предвещает бури, а затаилась перед ней, как в лесу перед грозой. Мы жевали. Молча. Напротив — мамины уставшие глаза, слегка накрашенные, как будто она пыталась приукрасить происходящее. Сама перед собой...

Звучит почти как триллер. Или как начало дешёвого женского романа, который покупают на вокзале. Только это — моя жизнь. Без правок, без цензуры, без вымышленных героев. А ведь я даже не сразу поняла, что он ушёл. Сначала — будто просто задержался. Потом — «у него дела». А потом... потом он уже постил фотки с ней: загар, вино, пляж, её смех в сторис. Мягкий такой удар под дых — не из тех, что валит с ног, а из тех, что долго потом отдаётся гулом внутри. А теперь... он возвращается. С вещами. С лицом раскаявшегося мальчика...

В тот день лил дождь. Простой осенний ливень, ни грозы, ни ветра — просто серая, колючая вода, падающая с неба, будто кто-то наверху тоже плакал. Я стояла с чемоданом у подъезда, промокшая до нитки, и смотрела, как закрывается дверь. – Ты нам больше не нужна, – сказала она. Спокойно. Даже без тени эмоции. Как будто выносила мусор. А ведь всего три месяца назад я называла её «мамой». Пекла ей пироги, гладила рубашки сына, терпела насмешки. Я старалась… очень старалась быть хорошей. Быть правильной...

Пахло розами. Дорогими, свадебными — такими, что не срезают из сада, а заказывают по каталогу, подбирая оттенок под бутоньерку. На стекле бокалов танцевал свет люстр, в зале было шумно — как бывает, когда чужая радость слишком яркая, и ты улыбаешься ей, как солнцу: щурясь, с лёгкой болью. Я сидела за столом рядом с мужем. Он поправлял галстук, заказывал кофе и, как всегда, вел себя так, будто ничего не произошло. Словно те годы лжи и безмолвия не просочились в наш дом через щели в голосах. Словно он — просто отец жениха...

Он стоял там уже полчаса. Ветер трепал ворот куртки, чемодан покорно ждал у ног, а глаза... глаза будто выплакали всё, что только можно было выплакать. Подъездная лампочка мигала нервно, как будто и сама не знала — включаться или нет. Лида не открывала. Дом был тёплым. А он — нет. Здесь, на лестничной клетке, пахло пережаренными котлетами с третьего этажа, чужим счастьем и давней краской. Снизу кто-то курил, наверху кто-то кричал. А между ними — тишина. Его тишина. — Лида… — почти шёпотом. — Лид… ну пожалуйста...

“Вам с вашей площадью, конечно, легко гостей принимать. Вот и принимайте!” Бесценные слова. Особенно, когда твоя квартира — твой бастион, индивидуально выстроенный под каждую чашку, каждую занавеску, каждую тихую пятницу. Я облегчённо выдыхала, заселяясь после ремонта: — Никакой толпы больше… только своё. Но жизнь на этом заканчивать не собиралась. В семье моего мужа мама отличается редким талантом: легко превращать чужое в своё, а твой уют — в вечные проводы, приёмы, длинные столы (“ну что, тесно нам, что ли?!”)...

А вы знали, что даже после развода бывшие могут жить в вашем пространстве — без договора, но с кучей условий? И что просьба «ради сына» может стать самым манипулятивным аргументом в мире? Меня зовут Кристина. У меня есть высшее образование и красный диплом, а однажды я проснулась женщиной, которая «по привычке» стирает рубашки чужого уже человека. После развода. Уже два года. — Кристина, а ты мою синюю рубашку положила в стирку?.. Голос за спиной — до дрожи знакомый, но теперь почему-то неприятно холодит...

— Рит, ты дома?.. — Голос в коридоре звучал нерешительно. Как будто сомневался, имеет ли право прерывать вечную тишину этой квартиры. Как будто проверял: всё ли ещё так здесь… или стены за восемь лет научились говорить. Я не сразу поняла, кто это. Бывают такие вечера — когда день сочится усталостью, а за окном ещё не ночь, но уже и не светло. Просто серо. Просто дрожащий свет лампы на потолке. Я стояла у раковины, скребла присохшую овсянку. Опять забыла замочить миску — привычка жить в одиночестве лаконичная: захотел поесть — поел...

Он стоял в дверях. Спокойный. Сухой. Как будто сообщает прогноз погоды: — Я ухожу. — К кому? — Это неважно. Просто… я ухожу. В руках у меня был нож. Я резала капусту. И почему-то продолжила — будто ничего не происходит. Только капуста вдруг стала мокрой. Это были слёзы. 12 лет вместе. Двое детей — сын и дочка. Ипотека. Совместный бизнес. Выходные в Икеа. Он знал, как я люблю кофе с корицей. Я знала, как он ненавидит разговаривать до первой кружки. А потом — началось. С мелочей: На автомате...

…Знаете, утро пришло как всегда. Всё те же звуки — только из-за двери несмелый голос: — Лен… Ты не спишь? А простыню бы сменить… и чайник опять чудачит… Я даже не встала — перекатилась набок. И вот она, “дежурная” версия меня: включена, построена, готова спасать и организовывать. Тот самый “боевой режим”, из которого вынырнуть сложно — даже когда внутри всё молчит: а я-то где? Улица заливается светом, а мне бы — в подушку зарыться, накрыться с головой и исчезнуть. Ну пусть на пять минут… просто не быть нужной...

Хлопала скатертью. Стучали тарелки. Пахло жареным мясом и остывшим вином. А в голове — гул. Невыносимый, как после сильного удара. — Только не так, как в прошлый раз! — повысил голос муж, влетая на кухню. — А как прости? — я подняла глаза. — Может, с фейерверками на крыше? Он молчал. Сжимал кулаки. Я тоже молчала. Потому что слишком хорошо помнила... как было «в прошлый раз». Прошлый праздник я устроила, как могла. Стол ломился от блюд: салаты, горячее, закуски. Новый сервиз. Цветы в вазах...

В жизни всегда есть моменты, когда прошлое обрушивается на тебя тяжёлым, пыльным шкафом. Ты стоишь, смотришь на него... и понимаешь: внутри спрятано нечто, что способно изменить всё. Именно так почувствовал себя Артём — внук Александра Ширвиндта — когда, стоя в нотариальной конторе, впервые увидел текст завещания своего деда. Именно тогда он прошептал себе под нос: — Это ошибка... Этого просто не может быть! Ширвиндт всегда казался Артёму несокрушимым. Мудрый с мягкой улыбкой, способный любой спор перевести в анекдот — для семьи он был столпом...