Рубиновый Дракон

Фото из открытых источников интернета Старая Енько с трудом поднялась со своей лежанки. -- Гости будут сегодня, -- проворчала она, подходя к окну. Снег все сыпал и сыпал, который день небо будто сквозь сито сеяло мелкую крупу. Большой, вальяжный кот, выгнув спину, поцарапал лапками по полу и отправился вслед за старухой. -- Хон (царь), а ты чего подхватился? Иди, еще поспи, -- предложила Енько, но кот, не обратив на нее внимание, мягкой поступью подошел к двери и стал ждать. -- Ах ты, горе луковое, -- проворчала старуха и усталой походкой пошла открывать дверь своему любимцу...

Фото из открытых источников интернета Чернее тучи приехала Анфиса Власовна домой. Мужу решила пока не признаваться, что обо всем знает. -- Варвара, ты молчи, никому не рассказывай, где были и что бабка говорила. -- Ой, да что вы, барыня? Я ж -- могила, сама знаю, что это секрет, -- выпучила глаза Варвара. -- Да, Варя, еще, ты поставь самовар, чаю выпьем, а то у меня все нутро захолонуло, -- попросила Анфиса Власовна. -- Ой, барыня, я сейчас, я мигом, -- Варвара тут же понеслась на кухню ставить самовар...

Анфиса Власовна приложилась к корчику и стала пить бабкин отвар. -- Ну, что, голуба, как? Сердечко успокоилось, перестало трепаться как воробей? -- спросила бабка Ульяна. Анфиса Власовна прислушалась к себе: -- Да, вроде успокоилось. Хм, надо же какой отвар, и на вкус приятный и успокаивает быстро, -- похвалила барыня. -- Ты мне, бабушка, отлей с собой домой. Дома, бывает, так сердце заходится от мужниных да дочкиных закидонов, -- сказала Анфиса. -- Я тебе, голуба моя, травки с собой дам, а настой ты и сама оттопишь...

Отец Никонор молча провел Фрола Емельяновича в исповедальню и промолвил: -- Рассказывай, сын мой. Все что есть на душе, рассказывай, вычищай душу, знать, и ей станет легче, не будет она груз такой на себе держать. -- Батюшка, да я посоветоваться к вам пришёл, -- Фрол Емельянович не готов был выложить все свои подвиги перед отцом Никанором. -- Ну давай, излагай проблему, а я чем смогу, тем помогу. -- Понимаете, -- начал Фрол Емельянович, прерываясь на каждом слове. -- Прицепилась ко мне цыганка, покойница, приходит почитай каждую ночь...

А Фрол Емельянович, придя в кабинет, не находил себе места. -- Экая зараза прицепилась ко мне. Что же тебе надобно, цыганская морда? Может, к батюшке сходить, поговорить с ним, авось чего и присоветует, не даром я в приход такие деньжищи отваливаю, пусть отрабатывает, -- размышлял Сорокин. Он налил себе в бокал янтарной жидкости и, не раздумывая, опрокинул в рот. Приятное тепло побежало по крови, согревая заледеневшее тело. Руки перестали дрожать. Сердце, неистово колотившееся, замедлило свой бег...

-- Тише, тише, мой родной, -- обняв и прижав к себе обезумевшего мужа, баюкала Анфиса Власовна. Фрол Емельянович в теплых объятиях жены понемногу успокаивался. -- Ну что ты, мой дорогой? Что так расходился? Али в поездке чего приключилось? Ты не носи в себе, расскажи, оно, может, и легче на душе станет, -- упрашивала жена. Ну как такое расскажешь? Что загулял и в порыве ревности любовницу задушил? Фрол Емельянович от таких мыслей мотал головой и решил ни за что не признаваться. Он знал крутой норов жены...

Тяжелой была дорога домой для кучера Сашки и его хозяина. Фрол Емельянович теперь не мог обходиться без горячительного. На почтовой станции, куда с таким трудом добирались их лошади, Сорокин напивался до одурения в трактире. Сашке преходилось тащить его дородное пьяное тело в гостиницу. -- Барин, вы бы поменьше жрали эту горькую. -- Сашка уже не стеснялся в выражениях. -- Тащи теперь этого кабана в нумера, -- пыхтел щуплый кучер, поднимая почти на себя безвольное тело хозяина. -- Да, видно, сильно зашибла барина убийство цыганки...

-- Ну вот, барин, полюбуйтесь на могилу. Холмик вон нетронутый, как мы с вами закопали, так все на месте, -- говорил Сашка, обходя могилу по кругу. Снег лежал мягким белым покрывалом на последнем пристанище красавицы Рады. -- Ну что, барин, удостоверились? Теперь можем ехать? -- Можем, -- прошептал Фрол Емельянович. -- Ты, Сашка, иди вперед, а я еще минутку постою тут. -- Ну ладно, -- сказал кучер, пожимая плечами. -- Странные эти бояре, то убивают, а потом слезы льют, скорбят, -- думал Сашка, отойдя подальше от могилы...

Служанка Наташка проснулась от дикого крика. Сердце ее забилось как птичка в клетке. Она лежала тихо, не шевелясь, страх сковал руки и ноги. Девушка прислушалась, откуда доносился душераздирающий крик, который не прекращался. Будто резали большого кабана. -- Господи, Пресвятая Богородица, спаси и сохрани, -- молилась испуганная служанка. Вдруг мимо ее комнаты кто-то пробежал. Девушка тихо сползла с постели и, затаив дыхание, подошла к двери. Приоткрыв еë, она увидела Сашку кучера, который, перескакивая через две ступеньки, несся наверх...

Капитолина Сорокина была чудо как хороша. В этот вечер она светилась счастьем, отчего ее щечки порозовели, а черные как ночь глаза, так и искрились. Гордей Волков с ненавистью проводил красивую пару глазами и, проходя на балкон, увидел импровизированный стол с горячительными напитками. Недолго думая, он подошел и взяв в руки бокал с янтарной жидкостью, опрокинул его в себя. Душа так горела ревностью, что он не заметил горечи от напитка. Прислушался к себе, сердце продолжало ныть, ревность не отпускала...

Долго стучалась служанка Настя в дом Сорокина на Ильинке. Дверь открыла Наталья. -- Барин дома? -- отодвигая ее с проходу, спросила Настя. -- Дома барин, -- удивленно смотрела Наташка на наглую незнакомую бабу. -- Ты погляди на нее, ворвалась в дом как к себе домой, -- возмущенно думала Наташка. -- Чего стоишь рот раззявила? -- прикрикнула Настя. -- Барина зови. Наташка хоть и была возмущена, но за Сорокиным пошла. Фрол Емельянович, уже подправив маленько голову, сидел за столом и пил чай из самовара с плюшками...

Весна в тайге наступала медленно. В полдень кое-где, куда смогли пробиться лучи солнца, появлялись проталинки. К середине апреля некогда большие сугробы начали таять, и звонкая капель пробудила природу. Птицы по-весеннему устраивали переполох по утрам. Вороны принялись за свое пакостное дело: разрушать сорочьи гнезда, поэтому в лесу стоял птичий гам. Тимофей поправился и теперь поджидал Микула, который должен был прийти за ним со дня на день. -- Темкиги, скучать буду по тебе, -- сказала старая Енько...