Пазанда Замира

Не знаю, почему я каждый раз волнуюсь перед встречами со свекровью. Может, потому что за шесть лет брака я так и не научилась понимать, что именно ей нравится. Или, может, потому что каждый раз, как мы едем к ней в гости, я чувствую себя невесткой из старого анекдота: «Свекровь пришла — праздник закончился». Хотя формально всё у нас неплохо: она не вмешивается в наши дела напрямую, я стараюсь быть вежливой, не спорить, не навязывать. Но всё время между нами как будто прозрачная стена — не высокая, но неприятно холодная...

Я всегда думала, что знаю свою дочь. Каждое её движение, каждый взгляд, каждую интонацию. Шестнадцать лет вместе — день за днём, год за годом — казалось, что между нами не может быть тайн. Я помню, как держала её крошечные пальцы, как она впервые пошла в садик, как боялась темноты и пряталась под мою руку, когда гремел гром. И вот теперь она не пришла домой. Это случилось в обыкновенный вторник. Обычный, ничем не примечательный день. Я пришла с работы чуть раньше, усталая, но довольная — наконец закрыла отчёт...

Марина всегда знала цену деньгам — точнее, знала, каково жить без них. Две работы, вечная усталость, и мама, уставшая от больниц и дешёвых лекарств. Её жизнь была как треснувшая кружка: вроде держит воду, но стоит чуть наклонить — и всё выливается. Она работала продавщицей в аптеке и иногда подрабатывала уборкой вместе с соседкой, тётей Верой. Та знала хорошие места, где платили наличными. — Поедем завтра в Парк-Хилл, — сказала как-то тётя Вера, запихивая в сумку ведро. — Дом у них большой, но хозяева культурные...

Я помню тот день, когда впервые встретила его маму. Саша тогда сказал: — Не волнуйся, мама добрая, просто немного строгая. Строгая — это было мягко сказано. Она открыла дверь, посмотрела на меня с головы до ног и, прежде чем поздороваться, спросила: — А ты откуда? Я улыбнулась, стараясь не обидеться. — Из Еревана. — ответила я. Она кивнула — коротко, как будто отметила галочкой пункт в анкете. — Ага. Ясно. Проходи. Уже тогда я поняла: ничего «ясного» там не было. В её взгляде читалось недоверие, настороженность...

Татьяна сидела на кухне, крутя в руках кружку с остывшим чаем. За окном, где лениво падал первый снег, казалось, что время остановилось, и только её мысли спешили куда-то вперёд-назад, в прошлое. Пять лет… Пять лет прошло с того дня, как она узнала, что Юра женился. Не на ней. Не дождавшись её, не объяснив толком ничего. Просто исчез, уехал «к себе», как он тогда сказал, и вскоре дошёл слух — свадьба, новая жизнь. Они встречались почти год. Это было странное, не всегда ровное чувство — порой резкое, полное ссор и примирений, но живое, настоящее...

Она заметила это случайно. В тот вечер Марина вернулась домой раньше обычного: работа отпустила пораньше, и, решив сделать мужу сюрприз, она купила его любимые пирожные. Войдя в квартиру, она услышала тишину — ни телевизор не работал, ни музыка не играла. Только в спальне мерцал свет ноутбука. Она заглянула и увидела мужа — Андрея. Он сидел, нахмурившись, что-то печатал и стирал, снова печатал. И у него было то выражение лица, которое Марина не видела уже давно — лёгкая улыбка, искренняя, почти мальчишеская...

Я никогда не думала, что однажды сяду за кухонный стол, уставлюсь на кружку с остывшим чаем и буду пытаться переварить то, что только что услышала от своего сына. Казалось бы, что может меня так выбить из колеи? Я женщина взрослая, многое в жизни видела, многое пережила. Но иногда самые простые вещи оказываются самыми сложными. — Мам, у меня девушка, — сказал он как-то между делом, словно речь шла о том, что завтра на улице дождь или что на обед он хочет пельмени вместо супа. Я замерла. — Какая ещё девушка? — спросила я после секундной паузы, пытаясь сделать вид, что не слишком удивлена...

Когда мы с Игорем познакомились, я и представить себе не могла, что одной из самых главных трудностей нашей будущей совместной жизни станет не нехватка денег, не бытовые мелочи, а его мама. Тогда, на первом свидании, он рассказывал о своих планах, о работе, о том, как хочет путешествовать. Его глаза горели, и я смотрела на него, думая: «Вот он, человек, с которым мне будет спокойно». Мы встречались почти два года. За это время я успела познакомиться с его родителями, и первое впечатление было даже приятным...

Я часто думаю, что моя жизнь делится на два периода: «до детей» и «после». До — это работа, друзья, поездки, ощущение, что мир открыт, и я могу выбирать, куда идти. После — дом, дети, муж, кухня, стирка, и всё будто бы закрылось вокруг, сузилось до стен нашей квартиры. И самое обидное, что мне говорят: «так и должно быть». Муж говорит это особенно часто. — Женщина должна заниматься детьми. Это твоё предназначение, — повторяет он с таким тоном, будто читает из учебника. А я слушаю и думаю: «А моё предназначение меня спрашивал кто-нибудь?»...

Мне семнадцать лет. Иногда я думаю, что взрослая жизнь — это что-то вроде экзамена, который сдают без подготовки. У меня не было времени подготовиться. Два года назад папа ушёл от нас. Сначала он просто перестал ночевать дома, потом мама призналась, что у него есть другая женщина. Я тогда училась в девятом классе, готовилась к экзаменам, и казалось, что весь мир рушится. Мама плакала ночами, я делала вид, что сплю, но слышала её всхлипы через стенку. А папа… папа будто вычеркнул нас из жизни. Приходил иногда, приносил мне шоколадку или фрукты, говорил какие-то банальности и снова уходил...

Дом стал необычно тихим. Даже часы, висящие на стене в гостиной, казались слишком громкими. Каждое их «тик-так» отдавалось в груди у Алины. Она стояла у двери бабушкиной комнаты и долго не решалась войти. Бабушка Нина лежала на кровати, бледная, словно простыня под ней. Её дыхание было тяжёлым, и каждый новый вдох давался с усилием. Врач приходил днём и сказал: «Обострение, надо наблюдать. Главное — уход». Уход. Слово, за которым скрывались бессонные ночи, слёзы и тревога. Алина всего лишь восемнадцать...

Глава 1. Воспоминания о пустоте Когда Вадиму исполнилось тридцать, он вдруг поймал себя на мысли, что его собственный сын — ровесник его детских воспоминаний о том времени, когда семья треснула, словно стекло под молотком. Ему было десять лет, когда отец исчез. Ушел не ночью, не тайком, а будто с холодной ясностью: собрал чемодан, вышел за порог и больше не вернулся. Мать тогда молчала. Только сжимала губы и гладила сына по голове, как будто этим прикосновением могла заменить ему всё: защиту, уверенность, мужское плечо...