Aisha Gotovit

Что должно быть в голове у взрослого человека, чтобы назвать пятилетнюю девочку развратной? Я не знаю. Но точно не мозг. И больше всего пугает не само слово, а то, что такие люди спокойно рожают и воспитывают детей...

Когда Людмила Сергеевна впервые заговорила об инопланетянах, я не придала этому никакого значения. Ну правда — мало ли что может сказать человек за семейным столом? Моя свекровь всегда была женщиной… скажем так, с размахом...

Я часто вспоминаю тот вечер на кухне — как будто кадр из старого фильма, слегка выцветшего, но болезненно чёткого. Маленькая кухня, облупленный подоконник, за окном — жёлтый свет фонаря. Мама и бабушка сидят за столом, пьют чай из своих любимых чашек с облезлым золотым ободком...

Моей дочке почти четыре года, и уже второй год она ходит в детский сад. Группа у них самая обычная — шумная, разношёрстная, живая. Есть дети спокойные, вдумчивые, которые могут подолгу собирать пазлы или рассматривать книжки. А есть такие, у кого моторчик внутри работает без перерыва: бегут, прыгают, крутятся, ни минуты на месте. Дома дочка часто рассказывает мне про ребят из группы. Про кого-то с теплотой, про кого-то вскользь. Но одну девочку она упоминала особенно часто — Лизу. — С ней никто не дружит, — как-то сказала дочь, размешивая ложкой кашу...

Свой брак я всегда считала вполне надёжным. Не идеальным — таких, наверное, и не бывает, — но крепким, спокойным, понятным. Мы с Игорем жили ровно, без бурных всплесков, зато с ощущением стабильности. Мне казалось, что у нас всё хорошо, что жизнь идёт своим чередом. Но в какой-то момент всё начало тихо и незаметно рассыпаться. Игорь стал будто растворяться из семьи. Он всё меньше появлялся дома, всё реже разговаривал со мной, а на сына вообще смотрел как на помеху. Раньше он мог часами строить...

В нашем детском саду всегда царила почти семейная, спокойная атмосфера. Мы, родители, словно невидимыми нитями были связаны друг с другом: поддерживали, помогали, обменивались новостями и забавными историями про детей. На праздниках мы улыбались будто давние знакомые, хотя встречались в основном на утренниках и собраниях. Я часто повторяла подругам, что нам повезло. Родители в нашей группе — люди адекватные, спокойные. В чате никто не бомбардировал нас бессмысленными картинками, не рассылал «доброе утро», «приятного вечера» и прочие открытки с котами...

Мне тридцать два года, и я устала от театра одного актёра под названием «Больная умирающая мать». Каждый разговор с моей мамой превращается в бесконечный монолог о болезнях, старости и скорой смерти. И всё бы ничего, если бы ей было хотя бы за семьдесят. Но моей маме — всего пятьдесят пять. Она работает на престижной должности, получает почти двести тысяч в месяц, у неё давление как у двадцатилетней и энергии — хватит на троих. Это началось год назад, когда ей исполнилось пятьдесят четыре. Она вдруг торжественно объявила, что теперь «пожилой человек», и жизнь у неё закончилась...

Мама стала вести себя странно в октябре. Сначала я даже не придала этому значения — мало ли, настроение, погода, возраст. Но когда она в третий раз за неделю отказалась приехать ко мне на обед, сославшись на очередное странное оправдание, я заподозрила, что что-то тут не так. — Мам, ты меня избегаешь? — спросила я по телефону, стараясь звучать шутливо, будто не придаю этому значения. — Маришенька, ну что ты, — ответила она слишком быстро. — Просто дел навалилось. Вот в субботу обязательно увидимся...

Я сижу на кухне, держу в ладонях кружку с остывшим чаем и смотрю в окно, где тусклый декабрьский свет ложится на стекло ровным холодным слоем. Из гостиной доносятся визг и смех — Илья играет с детьми в какую-то шумную игру, они спорят, смеются, что-то кричат ему. Их голоса — как будто из другого измерения. Я рядом, но ощущение такое, будто между нами толстая стеклянная стена. В квартире живут четверо, но одинока здесь только я. Мы с Ильёй вместе три года. Поженились год назад. Когда встретились, он сразу сказал: у него двое детей от бывшей жены — Лера, девять, и Матвей, шесть...

Она всегда приукрашивает свою жизнь, но я не понимаю — зачем ей это нужно? Раньше я искренне верила, что быть хорошей подругой — значит поддерживать во всём, в любых ситуациях. Даже если подруга ведёт себя странно, неправильно или делает глупости. Я считала, что настоящая дружба — это безусловная лояльность, где не задают лишних вопросов и не лезут в душу, если человек сам не просит. Многие годы я именно так и поступала с Лерой — моей школьной подругой. Мы знакомы чуть ли не с первого класса...

Марина сидела на кухне, попивая тёплый чай, и наблюдала за дочерью Лизой. Девочка усердно писала в тетради, наклонившись над домашним заданием, но глаза постоянно скользили к старому планшету Марины, который лежал на столе. Этот планшет Марина использовала для рецептов и учебных заметок, и Лиза явно обратила на него внимание. — Мам, а мне на день рождения можно планшет? — спросила Лиза, не отрывая глаз от тетради. Марина вздохнула и улыбнулась: она знала, что дочери действительно нужен этот планшет, но всегда старалась быть осторожной с тратами...

Мы с Арсеном всегда были помешаны на кошках. Не просто любили — мы считали их маленькими, независимыми вселенными. И как-то вечером, сидя на кухне за чаем, решили: почему бы нам не заняться разведением породистых котят? Не ради огромных доходов — просто хотелось быть ближе к тому, что приносит удовольствие и уют дому. Мы долго выбирали породу. Рассматривали британцев, мейн-кунов, бенгалов, но сердце у обоих с первой минуты лежало к сфинксам. Эти необычные, гладкие, «инопланетные» создания всегда казались мне воплощением элегантности...