pensivekato

Я всё никак не могу оставить в покое эту, так запавшую в мою душу, повесть-сказку; я о «Гум-Гаме», конечно. Клянусь своей тягой к познанию, но мне уже надоело «мочалить» эту несчастную повесть, однако, ничего не могу с собой поделать; с навязчивостью, присущей маньякам, я всё же продолжу выжимать из неё последние смысловые соки. Уж больно она запала мне в душу. Причём с детства. Какая, казалось бы, невинная сказка, а я всё нахожу «запакованные» в ней смыслы. Мне не дают покоя достижения той цивилизации, к которой принадлежит Гум-Гам...

Вряд ли я описываю свои сны максимально достоверно. Конечно, я многое в них достраиваю до адекватно-воспринимаемого разумом уровня. Иногда, достигая этого уровня, сам сон кое-что, если не многое, теряет. Как, например, передать словами особое ощущение, в котором я пребываю во сне? Особенно, когда этот сон очень уютен, а такие сны снятся мне очень часто, - с малыми исключениями, все они уютны. Но саму фабулу сна я передаю верно. Итак, сам сон. Как будто я нахожусь на заводе. Зрительная составляющая — буйство растительности и солнечного света...

В этой лекции я помещю примечание Лосева, относящееся к предыдущему пункту. Здесь вновь приводится резюме глав из сочинений Плотина, а именно глав V 5,1 и 2. V 5,1 1) Истинный ум был бы неумным, если бы он не обладал всегда полным знанием, не гадательным или вероятным, не заимствованным и выводным, а всецелым и абсолютным. 2) Если ум не содержит в себе абсолютно полного знания себя, то: а) никто и никак не мог бы отличить знание, присущее уму, от знания, приходящего извне; b) он сам для себя не был бы достоверным и не мыслил бы (полностью) того, что мыслит...

В эпоху грубой, первоначальной культуры человек полагал, что во сне он узнаёт другой реальный мир; здесь лежит начало всей метафизики (Ursprung aller Metaphysik). Без сна человек не имел бы никакого повода для деления мира на две половины. Деление на душу и тело также связано с самым древним пониманием сна, равно как и допущение воображаемого душевного тела, т. е. происхождение всей веры в духов и, вероятно, также веры в богов. "Мёртвый продолжает жить, ибо он является во сне живому" - так умозаключали некогда, много тысячелетий подряд» Ф...

Прочитал «Фаэты» Александра Казанцева. Это второе прочтение данной фантастической эпопеи. Слово «эпопея» мне нравится больше чем «космоопера», видно потому, что когда я входил в мир фантастики, и впервые прочитал роман, это ещё слово не было в ходу. А читал я его первый раз в, уже далёкие времена, — летом 87-го года. В то лето я открыл для себя большой мир советской фантастики. Помог мне в этом сосед — дядя Коля Панкратов. Он меня снабжал книгами из своей библиотеки, а я увлечённо «глотал» их за считанные дни, заменив ими и улицу, и домашние уроки...

Двадцатый век — великий век. Век, в котором, наряду со страшными трагедиями, созрела и великая надежда, - надежда на научно-техническое благоденствие человечества. Доставляет особое удовольствие изучать эту надежду во всех её изумительных выражениях. Уж каких только фантастических идей не было надумано в это удивительное время. Особый мир, — мир позитивной фантазии, - создал польский фантаст Станислав Герман Лем. Позитивной, хотя он и старался описать огромные порой, и с его точки зрения, практически непреодолимые трудности в становлении технологически подкованной цивилизации...

Итак, Четверица - «корень жизни». Но есть ещё и десятерица. Она — самая жизнь конкретной вселенной. Прослеживая развёртывание четверицу в десятерицу можно увидеть, как первоматерия как бы сгущается в центре; оплодотворённая Эфиром (Нусом), она превращается в мировое яйцо. В пифагорейском «Священном слове» сказано: «могучее Время родило в Эфире блестящее яйцо», мировой шар, в котором зарождаются различные космические божества. В этом мифе можно выделить одну универсальную антитезу пифагорейства...

Далее Лосев предлагает рассмотреть так называемую четверицу, которую, по-видимому, надо считать основной пифагорейской. В неё входит, прежде всего, Эфир. Прокл в комментариях на «Тимея» называет его Монадой, которая «выше диады», или, «если хочешь выразиться орфическим языком, Эфир выше Хаоса». Стобей видел в этом мифическое лоно позднейшего Нуса: «Ум — неложный, царственный, негибнущий Эфир». Второеначало есть диада, или первоматерия, о чём прямо говориться: «Пифагорики применили диаду к материи»...

Диалектика, как свидетельствует Алексей Фёдорович — душа античной философии. Именно в античности были выработаны схемы, использующиеся и поныне во вской диалектике. Потому, далее, Лосев намечает самое основание греческой диалектики. Диалектика — точнейшее знание в понятиях. И в понятиях она живая жизнь. Как точное знание в понятиях, она и дальше всего от жизни, которая и не точна и не понятийна. Но по своему предмету диалектика и есть жизнь. И она ближе иных конструкций подходит к жизни. Поэтому...

Наконец, и это последний у Лосева пункт в его определениях диалектики, основная и общая диалектика должна дать внутренне-эйдетически связанную систему категорий, начиная с самовозникающего и первичнейшего элемента эйдоса и кончая эйдосом как именем. И правда, только в имени мы впервые встречаемся реально с вещью. Пока нет имени вещи, с вещью нет смыслового общения в разуме. С такой вещью можно общаться животно, растительно, механически-машинно, как хотите, но только не в разуме и не с подлинным смыслом вещи...

Шестой пункт в определении античной диалектики указывает на то, что диалектика (общая и основная) есть логическая конструкция категориальной структуры эйдоса как бытия, основанного на самом себе и от себя самого зависящего, причём такая конструкция обладает абсолютно универсальным характером, захватывая все мыслимые и вообразимые типы бытия, так что и все не-эйдетические, иррациональное и не-логическое должно быть в вечно-неразрушимой эйдетической связи с чистым эйдосом. Что диалектика охватывает всё — это вытекает из того, что это «всё» то, что мы вообще знаем, и есть эйдос...

Поэтому диалектика, оперирующая категориальными эйдосами, не может находить опору в иных фактах и наблюдениях, чем факты и наблюдения созерцательно данной категориальной сущности вещи. Задача диалектики — показать, какие существуют категориальные эйдосы вообще и как они связаны между собой; как они своей взаимной связью обосновывают друг друга и всех вместе. Можно легко заметить, что, хотя этот эйдос и не зависит ни от чего не-эйдетического, например от факта, всё же он может зависит от другого эйдоса...