Рассказы о жизни и любви 💚 Виола Тарская

Я вышла на крыльцо, потому что наш Барон зашелся в каком-то странном, захлебывающемся лае. Это не был лай на чужого или на проходящую мимо кошку. Старый пес как будто жаловался или просил о помощи. В сумерках я сначала не разглядела ничего странного. Пустое ведро, старые галоши у входа, миска Барона. А потом я увидела это. Маленький, грязный комок шерсти и тряпок, забившийся в угол между ступенями и стеной дома. — Барон, фу! — прикрикнула я, подходя ближе. Комок зашевелился. От него пахло так, что я невольно прикрыла нос рукой: гремучая смесь застарелого пота, перегара и почему-то сырой земли...

— Света, ну ты же понимаешь, это не просто шуба. Это инвестиция в мой имидж. Я теперь невеста Артема, я должна соответствовать его уровню, — Жанна крутилась перед зеркалом в моей прихожей, поглаживая густой мех соболя. Я смотрела на неё и не верила своим ушам. В горле стоял ком, а в голове стучала одна и та же цифра: пятьсот тысяч рублей. Плюс проценты, которые я выплачивала три долгих года, отказывая себе буквально во всем. — Жанн, какая инвестиция? — голос у меня дрогнул. — Ты мне три года назад обещала, что будешь отдавать по пятнадцать тысяч в месяц...

Я расставлял тарелки очень медленно, стараясь, чтобы края идеально совпадали с рисунком на скатерти. Скатерть была старая, еще с тех времен, когда мы с Галей покупали её в «Гостином дворе». Хлопковая, плотная, с вышитыми по краям веточками омелы. Галя её берегла, доставала только раз в год. Теперь я достаю её сам. Мне семьдесят два, и в этом году я впервые почувствовал, что руки начали подводить — пальцы подрагивали, когда я раскладывал тяжелые мельхиоровые вилки. На столе уже стоял холодец — я варил его два дня, как положено, с говяжьей голяшкой, чтобы застыл сам, без всякого желатина...

Звонок в дверь раздался именно тогда, когда мы с сыном собирались ужинать. На плите шкворчали стейки — Денис после тренировки всегда голодный как волк. Я вытирал руки полотенцем, думая, что это опять сосед за солью или курьер ошибся этажом. На пороге стояла женщина. Дорогая бежевая куртка, тщательно уложенные волосы, на губах — помада цвета запекшейся крови. Я не сразу узнал её. Прошло слишком много времени. Почти двадцать два года тишины. — Артём? Привет. Ты... ты почти не изменился, — голос у неё дрогнул, но глаза оставались холодными, оценивающими...

Дверь моего кабинета приоткрылась ровно в десять утра. Секунда в секунду. Я даже не поднимал глаз от монитора, изучая резюме очередного кандидата на должность ведущего менеджера. — Добрый день, Владислав Николаевич. Можно? Голос показался мне смутно знакомым. В нем не было прежней стальной уверенности, скорее какая-то надтреснутая вежливость. Я медленно поднял голову и на мгновение забыл, как дышать. На пороге стояла Жанна. Та самая Жанна Игоревна, которая пять лет назад была моим личным кошмаром...

— Девушка, вы не понимаете. Это брак. Мы платили не за «особенности развития», а за здорового наследника. Ангелина Львовна отодвинула от себя пухлую папку с результатами УЗИ и анализов так, будто там лежала дохлая мышь. Она сидела в частном кабинете клиники, идеальная, затянутая в дорогой шелк, и даже не смотрела в мою сторону. Для неё я была просто инкубатором, который внезапно выдал ошибку. Мне тогда было тридцать. Дома ждала семилетняя дочка Даша, которой я мечтала купить нормальную квартиру, а не ту конуру в общежитии, где мы ютились...

Я лежала на полу в прихожей и смотрела на старый, местами потертый линолеум. В бедре пульсировала тупая, горячая боль. Казалось, что нога мне больше не принадлежит. Часы на стене тикали слишком громко. Тик-так. Тик-так. Три часа. Я лежала уже три часа. Телефон остался на тумбочке в комнате. До него было всего три метра, но для меня эти метры превратились в марафонскую дистанцию, которую я не могла преодолеть. «Вот и все, Марья Ивановна, — подумала я с горькой усмешкой. — Отпреподавала свое. Заслуженный учитель, отличник народного просвещения...

— Черт, Аня, ну ты хоть в зеркало себя видела? Это же не женщина, это… желе. Сергей брезгливо стряхнул невидимую пылинку с рукава своего безупречного бежевого пальто. Он стоял в прихожей, красивый, ухоженный, пахнущий дорогим парфюмом, который я подарила ему на годовщину. А я стояла напротив — в растянутой футболке с пятном от детской смеси на плече, с немытым пучком на голове и мешками под глазами, в которые можно было складывать картошку. — Сереж, Мишке всего полгода, — тихо сказала я, чувствуя, как к горлу подступает ком...

Тряпка шлепнулась на мраморный пол с мокрым, чавкающим звуком. Я выпрямилась, чувствуя, как предательски хрустнула поясница. Пятьдесят восемь лет — вроде не старость, но тридцать из них я простояла у школьной доски, а теперь вот, третий год, намываю полы в бизнес-центре «Авангард». Пенсии на лекарства мужу не хватало, а здесь платили исправно. Правда, спину ломило к вечеру так, что хоть волком вой. — Нина Васильевна, там в зоне отдыха у кадки с фикусом кто-то кофе разлил, — крикнула мне с ресепшена Леночка, молоденькая администраторша...

— А справку я принес, Мариш. Вот, держи. Десять тысяч рублей. Официально. Вадим бросил на кухонный стол мятый листок бумаги. Я смотрела то на эту бумажонку, то на ключи от его нового внедорожника, которые он небрежно крутил на пальце. — Вадик, ты смеешься? — тихо спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — У тебя машина стоит три миллиона. Ты только вчера выкладывал фото с Мальдив. Какие десять тысяч? — А это не твое дело, откуда у меня машина, — он криво ухмыльнулся, поправляя воротник дорогой рубашки...

Щелчок дверного замка прозвучал как выстрел. Сухой, короткий и окончательный. Я стояла на лестничной клетке в одних тапочках и джинсах, прижимая к груди рюкзак с конспектами. Рядом валялся набитый как попало чемодан, из которого торчал рукав моей зимней куртки. — Тамара, открой! Там мои документы! — я забарабанила в железную дверь. — Тамара! — Документы я тебе в почтовый ящик кинула, — раздался приглушенный голос с той стороны. — А ключи можешь себе оставить, на память. Личинку я уже сменила. — Ты не имеешь права! Это квартира отца! — Была отца, стала моя...

Руки у меня тряслись так, что я едва не выронила телефон в суп. На экране светилось уведомление от банка, а напротив, за кухонным столом, сидел мой муж Олег и с виноватым видом наворачивал борщ. — Светик, ну пойми, — бубнил он, не поднимая глаз от тарелки. — У Вадьки машина встала. Ему таксовать не на чем, а у него двое детей. Я не мог отказать. — Олег, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Это были деньги на стоматолога. Мне мост ставить надо, я уже жевать нормально не могу на левой стороне...