Большое сердце

Зоя Ивановна оформила инвалидность после второго, не самого сложного, инфаркта. Врачи говорили о необходимости покоя, контроля и умеренной активности. Но в интерпретации Зои Ивановны это превратилось в полную и абсолютную беспомощность, требующую круглосуточного присутствия сына. Её болезнь стала не диагнозом, а профессией, делом жизни и главным рычагом власти. Она выстроила вокруг этого обстоятельства целый мир требований, вины и манипуляций. С тех пор жизнь Юлии и Артёма пошла под откос. Артём, всегда чуткий и отзывчивый, растворился в материнских просьбах...

Наследство было небольшим. Не дом, в полном смысле слова, а старый деревянный домик в садоводстве, с шестью сотками земли. Он достался Елене после смерти матери. Для Сергея и его сестры Ольги это была просто недвижимость. Недорогая, не в престижном месте, требующая вложений. Для Елены — последний островок детства, тихое эхо материнского голоса, запаха цветов и сирени под окном. Она не говорила об этом вслух. Все слова были слишком поверхностными, чтобы выразить ту тихую, щемящую боль и нежность, которые будил в ней вид покосившейся калитки и заросшего крыжовником палисадника...

Вадим не был жестоким в обычном понимании. Он не бил, не кричал громко, не швырял вещи. Его жестокость была иного рода — словесной, холодной, точной. Она проникала под кожу медленно, почти незаметно и разрушала изнутри. Он был мастером унизительной шутки. За столом, в компании друзей, он мог вдруг положить руку на плечо Алёны и с отеческой нежностью сказать: «Ну что, наша красавица хоть сегодня суп не пересолила? А то в прошлый раз после её кулинарного подвига соль неделю не использовали». Гости смеялись, а Алёна сидела, пытаясь улыбнуться, чувствуя, как горит лицо...

Мария знала о Галине с самого начала. Андрей не скрывал, что был женат, что осталась дочка, Алинка, что он платит алименты и помогает, когда может. Это казалось правильным, даже благородным. Мария уважала в нём ответственность. Но постепенно она начала понимать: то, что она приняла за ответственность, на деле было чем-то другим. Хроническим, изматывающим чувством вины, которое висело над Андреем тяжёлым, невидимым облаком и которое умело направлялось и использовалось. Алименты платились исправно, и суммы там были приличные...

Квартира была прекрасной. Просторная, светлая, с видом на тихий зелёный двор, с новой сантехникой и французскими обоями, которые Валентина Петровна выбирала лично. Это был не подарок. Это был акт верховной власти, закреплённый договором дарения, о котором свекровь напоминала при каждом удобном случае. Надежда помнила тот день, когда они получили ключи. Артём сиял, обнимал её, кружил в пустом ещё зале с паркетным полом. «Наше гнёздышко!» — радостно повторял он. А Валентина Петровна, стоя на пороге в норковой шубке и с кожаной сумочкой, снисходительно улыбалась...