Андрей Макаров

В 1933 году в нацистской Германии был принят «Имперский закон о защите животных» — один из самых прогрессивных для своего времени. Но забота о чистоте природы, ландшафта и породе животных была неотделима в нём от доктрины расовой гигиены. Данный текст — размышление о природе утопий, которые начинаются с благих намерений и системного мышления, и о том, куда ведёт дорога, вымощенная идеальными формулировками. Она засыпала на шерстяном коврике, сертифицированном для служебных животных. Ей приснилось, что она — другое тело...

Пробуждение Аполлона (имя сыну мать выбрала ещё до зачатия) всегда подобно мягкому выходу на сцену после антракта: сознание, осветив внутреннее пространство, первым делом улавливало знакомый, сладостный резонанс собственного присутствия. Аполлон — законченное высказывание в мире, забитом черновыми набросками. Однако сегодня в безупречный звукоряд симфонии утреннего пробуждения закрался едва уловимый диссонанс. Вчера Лизавета допустила в своем взгляде не восхищение, а что-то вроде… снисходительной жалости...

Санкт-Петербург. Зима, весна 2025-го года. Всегда можно достать несколько интересных (для себя, по крайней мере) фотографий с жёсткого диска и без жёсткой ротации поделиться с друзьями, читателями и з

Людмила ненавидела всё. Утро начиналось с тихого, внутреннего шипения на скрип двери подъезда, которую рабочий по дому Геннадий, тупая глыба в засаленном комбинезоне, никак не мог смазать. Затем следовало солнце — наглое, неотфильтрованное, лезущее в глаза и highlighting дешевый пластик подоконника. Кофе был горькой жижей, муж — бесформенным существом в застиранной пижаме, испускающим звуки, промежуточные между храпом и апатичным вздохом.  Её мир был собран из бракованных деталей. Её сознание было анти-сайтом, где каждый пиксель — баннерная реклама раздражающего бытия...

Andrey Makarov — Natura (Edition) 2011

Сергей Сергеевич сидел в подвале, который он гордо называл «Лабораторией Квантовой Парадигмальности», и пялился на экран осциллографа. Экран был черным. Рядом дымился старый советский паяльник, а на столе лежала раскрытая книга одного известного физика-теоретика, посвященная концепции «тканой вселенной». Сергей Сергеевич не любил упоминать его по имени, считая это признаком дурного тона у настоящих искателей истины. Он предпочитал мысленно называть его «Тот, Кто Сплел Нити». — Опять ноль, Николай...

Уличная фотография в эпоху всевидящих алгоритмов: Парадокс человеческого взгляда Петербург, как живой организм, пронизан сенсорами. Его мостовые поглощают данные, инфраструктура испускает цифровой пар, а сети камер фиксируют каждое движение. На этом фоне уличный фотограф с камерой кажется анахронизмом. Но именно его осознанный взгляд через объектив вызывает у прохожего мгновенное сопротивление — тот самый «внутренний стоп-кран». Парадокс цифровой слежки: Человек спокойно делегирует свою цифровую тень — маршруты, предпочтения, связи — алгоритмам и тысячам «бездушных камер-насекомых»...

Лорел Каньон: логово ящеров и Lost планы (Конспирологический гид для меломанов и криптоаналитиков со стажем) «Что-то происходит, но не совсем ясно что» Buffalo Springfield "For What It"s Worth", 1967 «Музыканты, певцы и композиторы внезапно начинают собираться в Лорел каньоне, как будто вызванные туда каким-то невидимым Крысоловом» Дэвид МакГоуан «Лорел каньон» (Он представился Максом. Длинные волосы, медитативный, приятный голос с табачным перегаром и смешком, будто рассказчик то ли шутит, то ли...

ли

Пётр Первый заложил первый камень форта Кроншлот восемнадцатого мая 1704 года. Искусственная отмель у острова Котлин стала щитом против шведских кораблей. К 1723 году комплекс укреплений, доков, жилых кварталов обрёл имя — Кронштадт. Город-крепость, город-верфь, точка приложения инженерной мысли. Три тысячи крестьян возвели Петровский док, открытый в 1752 году. Система шлюзов осушала его за четырнадцать дней. Голландские аналоги требовали месяцев. Десять кораблей могли ремонтироваться одновременно внутри каменного чрева...

Термодинамика Силуэта, или Летний Феромонный Фантом в Урбанистическом Биотопе Город. Конгломерат бетона, стекла и асфальта, прогретый до состояния гигантской сковороды. В этой искусственной саванне, где кондиционеры воют как сторожевые шакалы, разворачивается ежегодный спектакль терморегуляции. Homo sapiens, существо биологически любопытное, вынуждено адаптироваться. И если самцы этого вида часто довольствуются стратегией "максимум вентиляции при минимуме эстетики" (футболка-алкогольный бардак, шорты-мешок), то особи женской когорты демонстрируют куда более изощренную эволюционную игру...

Представьте: гранитный исполин, наш Петербург, дышит. Он впитывает дождь в мостовую Литейного, выпускает пар из люков Невского, шепчется скрипом фонарей на Васильевском. И вот, сквозь эту живую плоть города, прорезается черный глазок. Щелчок. Не просто фиксация – рождается карманный призрак. Человек в толпе – существо парадоксальное. Спокойно носит в кармане шпиона, который знает его маршруты лучше жены, а вкусы – лучше мамы. Мирится с тысячами бездушных камер-насекомых на стенах, чей взгляд туп...