«Семейный повод». Роман. Автор Дарья Десса
Глава 8
На следующий день, едва успев проглотить завтрак и унять легкое, щекочущее нервы волнение, мы, как и договаривались с Катей, отправились к ее знакомому ювелиру. Дашу пришлось взять с собой, о чем я не пожалела ни на секунду. Оставить девочку одну в пустой, чужой для нее пока квартире я не решилась – сердце сжималось от тревожных картин: а вдруг с ней что случится? Паника, пожар, простая тоска, наконец. Нет, я не могла себе такого позволить, ответственность висела на мне тяжёлым, но приятным грузом.
Да и Даша, к моей бесконечной радости, не только не противилась, но и, казалось, ждала этой маленькой экспедиции. Она за эти два стремительных дня ко мне так сильно, по-детски непосредственно привязалась, что даже по квартире ходила за мной тенью, маленьким молчаливым хвостиком, когда её внимание не было поглощено подаренным планшетом с его яркими мультяшными мирами или кукольным домиком.
Сам ювелир, Зиновий Эммануилович оказался человеком преклонного возраста, но в его фигуре, в манере держать голову и складывать руки, угадывалась особая, несовременная выправка – несомненно, человек был дворянских кровей. Он принял нас в своём крошечном, но невероятно уютном магазинчике-мастерской, затерянном в одном из тихих переулков старой Москвы. Воздух здесь пах по-особенному: старым деревом витрин, кожей футляров, лёгкой металлической пылью и чем-то ещё – знанием, временем.
Не знаю, каким чудом или упрямством ему удалось сохранить этот хрупкий, светлый островок в море, переполненном холодными акулами – крупными ювелирными сетями с их бездушным блеском. Видимо, были у Зиновия Эммануиловича очень мощные покровители, или же его репутация мастера и эксперта служила ему лучшей и самой надёжной защитой.
Взяв украшение – а от мысли, что оно принадлежит маленькой девочке, до сих пор веяло нереальностью, – он надел на голову лупу-бинокуляр, сложный оптический прибор, превращавший его взгляд во «всевидящий», и погрузился в изучение. Прежде всего, естественно, бриллианта. Он крутил и вертел камень длинными щипцами с бархатными наконечниками, ловил им свет от лампы под зелёным абажуром, отдалял и приближал, проводил какие-то таинственные, непонятные простому смертному манипуляции. Они казались мне почти волшебными, ритуальными, поскольку был Зиновий Эммануилович в эти минуты похож на старого алхимика или профессора магии из волшебных книг. Белая, аккуратно подстриженная бородка клинышком, клетчатый тёплый свитер, поверх которого он носил чёрные сатиновые нарукавники, защищавшие манжеты, – всё это складывалось в образ хранителя тайных знаний.
Потом его внимание перешло на сам кулон, на платиновую оправу, на каждое звено цепочки. Он изучал их с не меньшим пиететом, чем камень. Даша всё это время тихо сидела на стуле, широко раскрытыми глазами разглядывая драгоценности, разложенные на старинных, тяжёлых, из тёмного ореха витринах с пожелтевшей бархатной обивкой и ажурной резьбой по углам. В её молчаливом созерцании был не просто детский интерес, а какое-то смутное узнавание истинной красоты.
– Что ж, юные леди, спешу вас искренне порадовать, – раздался наконец его мягкий, грудной голос. Он снял лупу, и его глаза, немного уставшие, но яркие, устремились на нас. – Это действительно платина высшей, 950-й пробы. Чистейшая. Работу, должен отметить, выполнял виртуозный, очень искусный мастер. Но не наш, увы. По чувству формы, по этой сдержанной смелости… У нас, насколько моя старая память не подводит, таких тонких профессионалов подобного калибра не осталось. Что касается бриллианта… – Он сделал паузу, подбирая слова, словно речь шла о живом существе. – Да, это подлинное произведение искусства. Не просто камень, а характер. Цвет – лёд на рассвете, чистота – душа младенца, огранка – математическая поэма. Всё вместе… бесценно. Такие вещи не делаются для рынка. Их создают, чтобы бросить вызов времени.
– А всё-таки, Зиновий Эммануилович, будьте так добры, – не выдержала Катя, её практичный ум требовал цифр, опор в этом мире эфемерной ценности, – сколько он может стоить? Хотя бы примерно?
Ювелир чуть поморщился, словно сладкую музыку прервали грубым стуком. Он с лёгкой, отеческой укоризной посмотрел на мою подругу, глубоко вздохнул – мол, испортила возвышенный момент суетным вопросом! – но воспитанность взяла верх.
– Его аукционная стоимость, с учётом всех нюансов – редкость металла, возраст, качество камня, работа, – полагаю, будет начинаться от пяти миллионов рублей. А верхняя планка… – Он развёл руками. – Она определяется лишь страстью будущего обладателя. Такие лоты уходят в тишине приватных соглашений, а не на шумных торгах.
– Ну, что я тебе говорила! – выдохнула Катя, хватая меня за запястье. Её глаза сияли торжеством, будто она сама только что раскрыла тайну драгоценности.
– Но позвольте, это ещё не финал нашей небольшой экспертизы, – поднял палец Зиновий Эммануилович, и в его голосе вновь зазвучали нотки азартного исследователя. – Здесь, на внутренней стороне каста, в самой что ни на есть потаённой его части, есть некий шифр. Набор букв и цифр, нанесённый микроскопически искусно. В такое место заглянет разве что опытный глаз, вооружённый вот этой самой оптикой.
– И что же там? – мы с Катей синхронно наклонились к столу, забыв на секунду и про цену, и про всё на свете.
– А вот, извольте, – с достоинством фокусника, показывающего главный трюк, он протянул нам небольшой листок из блокнота, где его аккуратный почерк вывел: «B_V EBITB21 228915771». – Кроме того, разумеется, присутствуют и обязательные клейма. В том числе – личное клеймо мастера. Прошу полюбопытствовать, – и он жестом пригласил нас к окуляру микроскопа, куда поместил кулон.
Я, затаив дыхание, приникла к тёплому металлу. В ослепительно ярком круге света открылся целый таинственный микромир. Там, в идеальном рядке, шли не одно, а целых пять крошечных клейм-оттисков, каждое – чёткое, как печать на королевском указе. Рука дрогнула от волнения, но я всё же достала телефон и, помучившись с фокусом, сумела запечатлеть эту миниатюрную летопись.
– Зиновий Эммануилович, что всё это значит? Символы, оттиски… Это же целая история!
– Всё, на самом деле, прекрасно систематизировано, уважаемая, – улыбнулся он, и его лицо озарилось профессиональной радостью. – Читаются они, как и полагается, слева направо. «B_V EBITB21 228915771» – это, вероятнее всего, логин и пароль к чему-то, но данный вопрос вне моей компетенции. Что касается клейм, охотно расскажу. Видите первое? Головной профиль в овале. Это королева Виктория. Такое «головное» клеймо ставили с 1838 по 1890 год. Оно означало, что с изделия уплачен государственный налог, пошлина. Второе – корона. Это городское клеймо, эмблема пробирной палаты Шеффилда. Знаменитый центр ювелирного искусства. Третье – вот эта буква «G» в щитке. Это так называемая буква даты. Каждая буква алфавита соответствовала определённому году. Так, сейчас посмотрим…
Он подошёл к заставленным полкам, с лёгким стоном (возраст давал о себе знать) достал увесистый, потрёпанный фолиант в кожаном переплёте – справочник с гербами и таблицами. Аккуратно листая пожелтевшие страницы, в которых хранилась память о тысячах подобных безделушек и шедевров, он погрузился в тихое, методичное колдовство – поиск ключа к году рождения моего неожиданного сокровища. А я смотрела на Дашу, которая теперь с интересом наблюдала за стариком, и думала о том, как странно переплетаются судьбы, как кусочек далёкого прошлого, отмеченный печатью королевы, вдруг оказывается здесь, в этой тихой комнате, и становится частью нашего настоящего, внезапно усложнившейся, но такой увлекательной истории. Воздух был наполнен не просто запахом старины, а плотным, почти осязаемым чувством тайны, которая только начала приоткрываться, и эти пять маленьких клейм были её первой строкой.
– Да, точно. Это клеймо использовалось именно в 1850 году, поскольку у следующего, 1851-го, уже совершенно другой символ – стилизованный лев, если мне не изменяет память, и так далее по алфавиту. Что у нас там дальше по нашему рядочку? – Зиновий Эммануилович снова приник к микроскопу, водя тонким пинцетом вдоль края кулона. – Ага, вот. Пентаэдр с миниатюрной, но отчётливой розой внутри. Прелестная работа гравёра. Такое клеймо Английской пробирной палаты ставили исключительно на изделия высшего качества из золота или, как в нашем случае, из платины. Это знак гарантии, высокого одобрения, если хотите. Наконец, последний, пятый знак – это личное клеймо мастера. В данном случае буквы «АН», вписанные в изящный квадратный щиток. – Он откинулся на спинку стула, задумчиво потирая переносицу. – По памяти могу предположить двух кандидатов. В Шеффилде в ту пору работал Aaron Hadfield – мастер по серебру и драгоценным металлам, известный своей тонкой филигранью. Или же это может быть клеймо небольшой, но очень уважаемой мастерской Ashforth & Harthorn. Они как раз специализировались на парадных украшениях с камнями.
– Ничего себе у вас знания, – восхищенно выдыхаю я, глядя на этого удивительного человека, в голове которого хранится целая библиотека забытых ремёсел. – Это же надо всё помнить! Спасибо вам огромное, вы открыли для нас целый мир!
– Благодарю за лестные слова, уважаемая, – скромно, но с достоинством улыбается ювелир, и его глаза, цвета старого серебра, добро сверкают из-под густых бровей. – Я просто люблю своё дело. И всегда пожалуйста, обращайтесь, если что-то ещё заинтересует. С таким артефактом – это большая честь.
– Вы, девочки, идите, подождите меня на улице, мне нужно поблагодарить Зиновия Эммануиловича… по-своему, – шепчет Катя мне на ухо, многозначительно подмигивая и делая вид, что поправляет сумочку, из которой выглядывает конверт. Мы с Дашей киваем и выходим на улицу, в прохладу начинающихся зимних сумерек.
Ждать пришлось буквально пару минут. Дверь магазинчика отворилась, и оттуда выскочила Катя, сияющая, как новогодняя гирлянда.
– Ну, что я тебе говорила! – зашептала она, хватая меня за рукав и увлекая в сторону от витрины. – Зиновий Эммануилович – просто ходячий мозг! И, между прочим, подтвердил, что если что, готов помочь с предварительными переговорами с аукционным домом. Но это потом. Ладно, мне пора сматываться. У меня свидание! – её глаза заискрились авантюрным огоньком. – Целую, детки, созвонимся завтра! – И она, легкая и стремительная, унеслась в сторону метро «радостной козой», как сама себя называла, энергично помахав нам на прощание ручкой в яркой перчатке.
И тут я осознала, что у меня настала самая что ни на есть сложная пора. Во-первых, следовало срочно решать, что делать с Дашей. Завтра понедельник, суровый и неумолимый, мне нужно на работу. Оставить одну её в квартире я не могла категорически – это даже не обсуждалось. Няню же найти за такие считанные часы, да ещё такую, которой можно без тени сомнения доверить ребёнка со столь странной историей, было нереально. В моём окружении таких супер-нянь просто не водилось. Во-вторых, и это гнало кровь быстрее, мне дико хотелось поглубже, обстоятельнее подумать над всей этой информацией – не только над клеймами, но и, главное, над таинственной комбинацией букв и цифр. Мозг чесался от любопытства.
Рассудив немного (вариантов, по правде говоря, было негусто), я вызываю такси.
– Едем к моим родителям, – говорю Даше, которая доверчиво взяла меня за руку. – Там тепло, вкусно и безопасно.
Она лишь кивает, прижимая к груди свой планшет.
Мои родители живут в старом спальном районе, в квартире, пропитанной запахами детства – ванили, папиного одеколона «Красная Москва». Они у меня люди по натуре добрые и спокойные. Папа, седовласый и основательный, работает на крупном…