Дверь в мою комнату распахнулась через семь секунд после того, как люк за Артёмом бесшумно захлопнулся. Я не стала возвращаться к столу. Я стояла посередине комнаты, глядя на белую, слегка потёртую поверхность люка в полу, чувствуя пульсацию сирен где-то в грудной клетке. Ворвались трое: двое стражей в белых комбинезонах с нейтрализаторами на поясах и Наставник Кассий. Его дар был изящен и точен: он мог создавать в воздухе идеальные геометрические фигуры из водяного пара. Сейчас за его спиной в хаотичном ритме пульсировал куб, затем пирамида, затем сфера.
«Субъект Ноль. Где он?» — его голос был холодным, как сталь стола для вскрытий. Я медленно перевела взгляд на него, давая себе время. Время, чтобы отдышаться. Чтобы почувствовать пустоту в ладони, где секунду назад был металлический диск. «Кто?» — спросила я, наклоняя голову. Притворяться было частью моего выживания здесь. Они считали меня пассивной, почти растительным существом, сосредоточенной только на ремонте разного хлама. Это был мой щит.
«Не играйся. Сканеры на входе в вентиляционный отсек зафиксировали несанкционированное ДНК. Молодой мужчина. Он прошел прямо сюда». Паровая сфера за его спиной сжалась в плоский, острый треугольник. Я пожала плечами, повернулась и пошла к своему чайнику. Моя спина была к ним — жест либо крайней глупости, либо абсолютного контроля. Я выбрала второе. «Я заваривала чай, затем услышала сирены. Может, ваш «кто-то» заблудился? В вентиляции темно». Я налила воду в чашку. Руки не дрожали. Они никогда не дрожали. В моем присутствии даже дрожь казалась излишней, натужной.
Кассий сделал резкий жест, и стражи начали обыск. Они были эффективны, беззвучны. Они не трогали мои книги, не сдвигали подушку. Они искали признаки присутствия другого, технические следы. И, конечно, ничего не нашли. Артем забрал диск. Он не оставил здесь ничего, кроме запаха страха, ветра из туннелей и… щемящего чувства родства, которое уже начинало рассеиваться, как пар от моего чая. «Он что-то взял? Передал вам что-либо?» — Кассий приблизился, его фигура отбрасывала длинную тень на мой стол. Паровая фигура над его плечом теперь повторяла очертания человеческого сердца. Ирония была прекрасна.
Я обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. «Что он мог мне передать, Наставник? Схемы улучшения системы вентиляции?» В моем голосе не было дерзости, только привычная констатация. Я видела, как в его взгляде мелькнуло раздражение, смешанное с привычным высокомерием. Для него я была феноменом, ценной аномалией, но не человеком. А феномены не шутят. «Усилить охрану на всех периметрах. Прочесать ближайшие ущелья. Он не мог уйти далеко», — бросил он стражам, не отводя от меня взгляда. Когда они вышли, он остался. «Лия, — он использовал мое имя, что было дурным знаком. — Ваше состояние — ключ к равновесию. Контакт с внешним миром… он может вам навредить. Заразить хаосом. Мы должны убедиться в вашей стабильности».
На следующее утро за мной пришли для «расширенной диагностики». Это значило не сканеры и анализы крови, а сеанс с Со-наставницей Ариадной. Ее дар был тонким и страшным: она ощущала эмоциональные «шрамы» — следы сильных переживаний, как рельеф на коже души. Мы сидели в той же белой комнате, но теперь между нами стояла чаша с водой. «Протяни руки над водой, Лия», — мягко сказала она. Ее голос был шелковистым, убедительным. Я подчинилась. Если я начну сопротивляться, они поймут, что есть что скрывать. Вода должна была служить проводником. Я смотрела, как под моими ладонями на неподвижной поверхности начинают возникать едва заметные круги. Не от моих рук. От Ариадны. Она закрыла глаза, ее лицо было сосредоточено. «Я вижу привычные узоры… Одиночество, тишину. Это фон», — прошептала она. Пальцы ее дрогнули, и круги на воде стали резче. «Что это? Стремительная линия, вспышка. Как… испуг? Нет, оживление. Прилив адреналина. Очень свежее». Она открыла глаза, и ее взгляд был острым, как скальпель. «Кто зажёг в тебе эту искру, дитя?»
Я не стала отрицать. Отрицание — тоже эмоция, оно оставляет шрам. «Человек», — сказала я просто. «Он сказал тебе что-то?» «Он сказал, что боится дождя». Это была правда. Я чувствовала это в Артёме — постоянный, фоновый страх перед приближением воды с неба. Ариадна замерла, считывая отголоски. Моя правда, сказанная без трепета, оставляла более гладкий, обтекаемый след. «И что еще?» «Он ушел. И оставил только тишину. Более громкую, чем была». Это тоже была правда. Ариадна долго смотрела на воду, где круги угасли. Она не нашла следов мятежа, планов, переданных тайн. Она нашла лишь всплеск человеческого контакта и возвращение к норме. «Ты в безопасности здесь, Лия. Внешний мир поломан. Он принесет тебе только боль», — заключила она, и в ее голосе прозвучала неподдельная, как ей казалось, забота. Я кивнула, изображая смиренное понимание.
Но что-то сломалось. Нет, не сломалось — сдвинулось с мертвой точки. Артем, этот испуганный, упрямый мальчик с даром-проклятием, был первым человеком за двадцать лет, который пришел ко мне не как к объекту, а как к цели. Как к спасению. Он смотрел на меня и видел Лию, а не «Субъект Ноль» или «феномен Омега». Его страх был живым. Его решимость — хрупкой и настоящей. После его ухода стены моей белой комнаты перестали быть просто стенами. Они стали границей. А я впервые за долгие годы захотела ее пересечь.
Меня не покидала мысль о диске. Он был у него. В нем — все, включая мои детские медицинские показания, теории отца Артема, протоколы первых опытов. Испугается ли он? Уничтожит? Или у него хватит духу сделать то, на что не хватило у моего отца, у Игоря, у всех остальных? Я ловила себя на том, что во время «ремонта» очередного сломанного спектрометра, я не просто возвращаю ему функцию. Я представляю, как эта волна нормализации расходится не на сантиметры вокруг меня, а на километры. Как она плывет по городам, гася нелепые неоновые вспышки бесполезных даров, оставляя людей наедине с собой. Что тогда останется от них? От нас? Будет ли это исцелением или новой, более страшной катастрофой?
Через три дня ко мне пришел Кассий с новым «заданием». На столе лежала не просто сломанная вещь. Это был древний жесткий диск, сильно поврежденный, оплавленный. «Мы понимаем, что шансов мало. Но попробуйте, — сказал он, и в его голосе звучало нечто новое — лихорадочный азарт. — В нем могут быть данные о технологиях до Сдвига». Я коснулась холодного, обугленного корпуса. И почувствовала не просто структуру повреждений. Я почувствовала… узор. Слишком правильный, чтобы быть случайным. Это было не пламя и не удар. Это был направленный импульс, преднамеренное уничтожение. Они принесли мне не артефакт. Они принесли мне тест. Проверку на лояльность. Могут ли они доверять мне с настоящими секретами? Я закрыла глаза, делая вид, что концентрируюсь. Внутри меня бушевало противоречие. Починить это — значит показать свою полную управляемость, получить доступ к чему-то большему. Отказаться или «не суметь» — подтвердить свои подозрения.
Я открыла глаза и убрала руку. «Здесь нечего чинить, Наставник. Здесь только пепел от информации». Я солгала. Я солгала впервые за всю свою жизнь в Институте. Потому что теперь у меня была тайна. Потому что теперь у меня была надежда, живущая где-то там, в суровых горах, на мокром от лилового дождя ветру. И ради этой надежды стоило научиться лгать. Кассий смотрел на меня долгим, оценивающим взглядом, затем кивнул и унес диск. Я не знала, поверил ли он. Но я знала, что игра изменилась. Раньше я была ценной вещью в сейфе. Теперь я стала живым, непредсказуемым элементом уравнения. И пока Артем нес в мир диск с правдой, я должна была делать свою правду здесь — тихую, неспешную, готовящую почву. Они боялись тишины. Что ж, скоро они услышат ее настоящее звучание. Не как отсутствие шума, а как звенящую, неотвратимую чистоту, в которой слышен каждый вздох, каждый трепещущий от страха пульс. И первый этот вздох, я чувствовала, уже зарождался где-то далеко, за пределами этих белых, безжалостных стен...