Воздух в метро был стерильным и холодным, как в операционной, но Лео знал, что это обман. Фильтры не столько очищали кислород, сколько вытягивали из него малейшие следы эмоциональных примесей — неконтролируемый выхлоп человеческих душ, который мог бы подорвать всю систему. Он прислонился к стеклянной стене вагона, наблюдая, как пассажиры смотрят на экраны своих нейрокомов, их лица были спокойными масками, изредка подёргивающимися от микро-выражений, которые транслировались по подписке. Улыбка стоила два кредита в минуту, причём искренняя, с морщинками у глаз — все пять. Скорбь была дороже, её использовали только на похоронах для статуса, чтобы показать глубину утраты.
Лео закрыл глаза, чувствуя, как в груди поднимается знакомая волна — сжатие в горле, лёгкое головокружение, тепло, растекающееся от сердца. Это была тоска. Бесплатная, никем не измеренная, никому не проданная тоска по чему-то, чего он и сам не мог назвать. Он открыл глаза и поймал на себе взгляд женщины в строгом костюме. Она не отводила глаз, её зрачки сузились, анализируя его. Её нейроком на запястье тихо замигал жёлтым — предупреждение о неклассифицированном эмоциональном излучении поблизости.
Лео быстро нахмурился, изобразив на лице стандартную маску лёгкого раздражения из базового пакета, который был у всех. Жёлтый свет угас. Угроза миновала. Он вышел на своей станции, вдавившись в поток таких же бесстрастных фигур. Город сиял неоновыми рекламами, которые не продавали товары, а предлагали переживания: «Купи порцию безудержной радости от нового альбома звезды!», «Испытай благоговейный трепет перед отпуском на орбите! Акция!», «Агрессия премиум-класса для переговоров — добейся своего!».
Лео шёл по улице, чувствуя себя невидимым призраком среди этих эмоциональных потребителей. Его собственная жизнь была скромной, он работал архивариусом в цифровом хранилище до эмоциональной эпохи, оцифровывая пыльные дневники и старые фильмы, где люди смеялись и плакали без счётчика в углу экрана. Коллеги считали его чудаком, человеком со скудным эмоциональным бюджетом, который экономил на всём. Они не знали, что у него был неиссякаемый источник. Он не покупал эмоций, потому что они в нём просто были. Всегда.
Иногда это было мучительно, как открытая рана в мире стерильных повязок. Иногда — единственным, что делало его живым. Вернувшись в свою небольшую капсульную квартирку, он с облегчением сбросил маску. Здесь он позволял себе всё. Грусть от старой музыки могла затопить его с головой. Глупая радость от того, как солнечный зайчик играл на стене, заставляла его смеяться в тишине.
Он готовил ужин, и ощущение спокойного удовлетворения от простых действий наполняло комнату тёплой аурой, невидимой для датчиков, но такой реальной для него. Вдруг нейроком, который он носил только для вида, завибрировал. Это был не системный сигнал, а личный вызов. На экране — лицо его сестры, Элис. Её глаза были пустыми, в них читалась лишь усталость, купленная по минимальному тарифу.
«Лео, — её голос был ровным, без модуляций. — Мне нужна помощь. Это Майя». Сердце Лео упало. Майе, его племяннице, было семь. Она начинала задавать вопросы, на которые в этом мире не было бесплатных ответов. «Она плакала сегодня в школе. Самопроизвольно. Учитель зафиксировал утечку. Нам выставили штраф за нелицензированное производство печали. А потом… потом она засмеялась на уроке, просто увидела, как птица села на подоконник. Сейчас за ней едет комиссия из Департамента эмоционального баланса. Они говорят, что у неё… аномалия».
Лео почувствовал, как холодный страх, настоящий, острый и солёный, сжал его горло. Он знал, что это значит. Аномалии либо «лечили», стирая часть личности и устанавливая стандартный эмоциональный регулятор, либо изолировали. «Я приеду», — сказал он, и его собственный голос прозвучал хрипло от неподдельного ужаса. Связь прервалась.
Лео стоял посреди комнаты, и мир, который он научился обманывать, внезапно навалился на него всей своей холодной тяжестью. Его дар, его проклятие, было его тайной. Но теперь под угрозой была Майя. Возможно, она была такой же, как он. Последней. Он посмотрел на свои руки — они дрожали. Эта дрожь стоила бы целое состояние на чёрном рынке чистых, несинтетических переживаний. Но для него это было просто частью жизни.
Теперь этой жизни, его и Майи, угрожала система, которая не терпела ничего бесплатного. Он глубоко вдохнул, пытаясь обуздать лавину чувств — страх, ярость, любовь, решимость. Он должен был действовать. В мире, где каждое движение души имело цену, ему предстояло совершить самое дорогое ограбление — украсть будущее ребёнка у бездушной машины контроля.
Его разум лихорадочно работал, перебирая варианты, каждый из которых казался тупиковым. Обратиться в официальные органы? Это всё равно что признаться. Скрыться? В городе, напичканном камерами, считывающими микровыражения и биометрию, это было невозможно для обычного человека. Но он был не обычным. Его бесплатные эмоции не оставляли цифрового следа в энергосетях, как покупные выбросы. Он был призраком в системе, если только не попадал в прямое поле зрения сканера.
Лео быстро собрал небольшой рюкзак: старый физический фотоальбом, несколько книг на бумаге, бутылку воды. Деньги-кредиты у него были, но их было мало — он редко тратился на что-либо, кроме еды и жилья. Его богатство было внутри, и оно же делало его нищим по меркам общества. Он вышел в ночной город, который никогда не спал, а лишь переключался между режимами стимулированного веселья и оплакивания.
Он сел на автоматический таксидрон, указав адрес сестры. В салоне висела реклама новой услуги: «Эмоциональное очищение! Избавьтесь от остаточных негативных переживаний после рабочего дня! Ваша душа — наш приоритет!». Лео отвернулся, глядя на мелькающие огни. Он думал о Майе. Она смеялась над птицей. Настоящим, заразительным смехом, который идёт из живота. В мире, где смех продавался порционно, с приложением виртуальной комедийной программы, это было актом безрассудства. Чистой крамолой.
Он представлял её лицо, светящееся от искреннего восторга, и его собственная грусть смешивалась с нежностью, создавая сложный, тягучий коктейль чувств. Такси приземлилось у жилого модуля сестры — стандартной башни из стекла и бетона. Возле входа стоял чёрный транспортный модуль с логотипом Департамента эмоционального баланса — стилизованное равновесное сердце.
Лео замер, спрятавшись за углом. Из подъезда вышли двое людей в серой униформе, а между ними — маленькая фигурка в жёлтом платьице. Майя. Она шла, опустив голову. Один из агентов нёс её плюшевого зайца, держа его за лапу, как улику. Лео почувствовал, как ярость, острая и жгучая, как кислота, поднялась у него в груди. Он сжал кулаки, ногти впились в ладони. Ему захотелось броситься вперёд, вырвать её. Но это было бы самоубийством.
Он видел, как сестра Элис выбежала следом, её лицо искажено купленным горем — слишком симметричным, слишком правильным, чтобы быть настоящим. Агент что-то сказал ей, показав планшет. Она застыла на месте, затем медленно, как марионетка, кивнула. Модуль закрылся и бесшумно унёсся в ночь. Лео прислонился к холодной стене, пытаясь перевести дыхание. Глаза его были влажными. Слёзы. Ещё одна нелегальная валюта, катившаяся по его щекам.
Он вытер их тыльной стороной ладони, оставив солёный след на коже. Теперь он был один на один со своей миссией. Он знал, куда её везут — в один из диагностических центров на окраине сектора. У него был доступ к архивам, в том числе и к старым схемам коммуникаций города. Он помнил, что в этом районе когда-то проходили старые технические тоннели. Возможно, они ещё существовали. Это был слабый шанс. Но другого не было.
Он не пошёл к сестре — её наверняка уже взяли под наблюдение. Вместо этого он углубился в лабиринт переулков, ведущих к промышленной зоне. Воздух здесь пахл озоном и металлом. Эмоциональная реклама была редкой, в основном светились предупреждающие знаки. Его нейроком снова завибрировал. Системное уведомление: «В вашем секторе зафиксированы всплески нелицензированной эмоциональной активности. Рекомендуется оставаться в помещении. Департамент эмоционального баланса проводит проверку».
Они уже вышли на его след. Возможно, датчики в метро зафиксировали его неподдельную тревогу. Или камера у дома сестры проанализировала его выражение лица. Он сорвал устройство с запястья и швырнул его в мусороприёмник. Теперь он был полностью отрезан, цифровой отшельник в гиперсвязанном мире. Это давало ему время, но и лишало последней возможности выглядеть нормально. Теперь любая камера, увидев его живое, немодулируемое лицо, поднимет тревогу.
Он нашёл заброшенный вход в вентиляционную шахту, скрытый за грудой ржавых конструкций. С усилием отодвинул решётку и протиснулся внутрь. Темнота поглотила его. Воздух был спёртым и пыльным. Он включил фонарик на своём старом, не подключённом к сети, компе. Луч выхватил из мрака стены, покрытые граффити давно забытых уличных банд до эмоциональной эры.
Он двинулся вперёд, прислушиваясь к гулу города над головой и к громкому стуку собственного сердца. Оно билось не от купленного адреналина, а от настоящего, животного страха и непоколебимой решимости. Он шёл, спотыкаясь о мусор, его одежда цеплялась за острые выступы. В какой-то момент он услышал вдали звук шагов и замер, прижавшись к стене. Луч фонарика другого человека мелькнул в пересекающемся тоннеле. Это были патрули. Они искали его.
Лео затаил дыхание, чувствуя, как каждый мускул напряжён до предела. Он снова почувствовал то самое детское чувство — будто играет в прятки, где от результата зависит жизнь. Потом шаги удалились. Он выдохнул и пополз дальше. Через несколько часов, измождённый и грязный, он нашёл по старым меткам на стене нужный люк. Он вёл в подвал диагностического центра.
Лео прислушался. Сверху доносились звуки — мерный гул оборудования, приглушённые голоса. Он осторожно приоткрыл люк на миллиметр. Помещение было похоже на склад старой медицинской техники. Никого. Он выбрался и прикрыл люк за собой. Теперь он был внутри логова зверя. Ему нужно было найти Майю до того, как её «диагностика» перейдёт в «коррекцию».
Он крался по тёмным коридорам, ориентируясь по планам, которые видел в архивах. Центр был огромным, лабиринтоподобным. Внезапно он услышал детский плач. Настоящий, горловой, полный страха и боли. Его сердце ёкнуло. Он побежал на звук, забыв об осторожности. Плач доносился из-за двери с надписью «Предварительная камера наблюдения».
Лео выглянул в узкое окно. Майя сидела на холодном металлическом стуле посреди пустой комнаты. Она плакала, всхлипывая, её маленькие плечики тряслись. Рядом с ней на столе лежал её плюшевый заяц. Дверь была не заперта. Возможно, они не ожидали, что кто-то проникнет сюда по старым тоннелям. Он нажал на ручку, и дверь бесшумно открылась.
«Майя», — прошептал он. Девочка подняла заплаканное лицо. Увидев его, её глаза расширились от изумления, а потом в них вспыхнул такой яркий, такой безудержный луч радости и надежды, что Лео почувствовал, как у него перехватывает дыхание. «Дядя Лео!» — она бросилась к нему, и он подхватил её на руки, прижимая к себе. Она вся дрожала. «Они сказали, что я сломана. Что меня будут чинить».
«Ты не сломана, — тихо сказал он, и его голос дрогнул. — Ты особенная. И мы сейчас уйдём отсюда». Он взял зайца, сунул его Майе в руки, и они выскользнули обратно в коридор. Но в тот момент, когда он закрыл дверь, по всему зданию раздалась резкая, пронзительная сирена. Красный свет замигал, освещая стены тревожными вспышками. Их обнаружили.
Бежать было некуда, кроме как обратно в тоннели. Лео схватил Майю на руки и бросился назад, к тому люку. Из соседних коридоров уже доносились быстрые шаги и крики. «Нарушитель в секторе семь! Ребёнок с ним!» Он влетел в комнату со складом, захлопнул дверь и задвинул перед ней тяжёлый шкаф. У них были секунды.
«Держись крепко», — сказал он Майе, открывая люк. Она обхватила его шею, зарывшись лицом в его плечо. Он спустился в темноту, потянув крышку на себя, как раз в тот момент, когда дверь в комнату с грохотом выломали. Сверху послышались ругательства и луч фонарика заскользил по щелям. Но они уже были в безопасности, в тёмных, забытых артериях города.
Лео, тяжело дыша, опустился на колени, всё ещё держа Майю. «Всё хорошо, мы справились», — прошептал он, больше убеждая себя. «Я испугалась», — сказала Майя, и её голосок был таким маленьким в этой огромной темноте. «Я тоже, — признался Лео. — Но теперь мы вместе». Он чувствовал, как её доверие, хрупкое и горячее, проникает в него, смешиваясь с его собственной усталостью и страхом, создавая новое, странное чувство — ответственности, которое было тяжелее любого груза, но и давало ему силы.
Теперь они оба были вне закона. Две аномалии в мире правильных эмоций. Им нужно было найти место, где можно спрятаться, где Майя могла бы смеяться над птицами, а он — грустить под старые пластинки, не боясь штрафов или «коррекции». Но такого места, наверное, не существовало. Или существовало?
Лео вспомнил одну запись из архивов, которую всегда считал легендой, сказкой для романтиков. Разговоры о «Логове», о месте на отшибе, где живут те, кто отвергает систему эмоциональной валюты. Его всегда считали мифом, пропагандой для поимки диссидентов. Но теперь, в кромешной тьме тоннеля, с дрожащим ребёнком на руках, миф стал их единственной надеждой.
Им предстояло путешествие по подземельям, где их ждали не только патрули, но и тени старого мира, и, возможно, другие изгои, такие же, как они. Лео встал, поправив Майю на руках. «Пойдём, — сказал он. — Найдём место, где нам можно будет просто быть». И они шагнули в темноту, унося с собой своё незаконное, бесценное сокровище — способность чувствовать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ......