— Разменяй квартиру, ибо я так больше жить не могу! — рявкнула Аня, хлопнув кружкой об стол. — Мне нужен свой угол! Понимаешь, мама? Не мо-гу уже так жить!
Люба смотрела на дочь и медленно помешивала чай.
— Да слышу я, слышу... — спокойно сказала она. — Ты хочешь разменять квартиру.
— Да, раз-ме-нять! — Аня даже слоги подчеркнула. — Я хочу жить одна! Я хочу приводить гостей, не оглядываясь на то, что ты тут сидишь со своими… вязаниями, сериалами и кроссвордами.
— Со своими… чем? — приподняла бровь Люба.
— Со своей старостью, — выдала дочь. — Тут молодёжи места нет.
Люба чуть усмехнулась. «Старость» — это в пятьдесят семь, значит...
* * * * *
Квартира была Любиным единственным капиталом: двушка в панельке, доставшаяся от родителей. Оформлена на неё. Аня тоже жила здесь, хотя давно работала в салоне красоты и получала, судя по шмоткам и ногтям, неплохо.
— Размена не будет, — сказала Люба, отставляя кружку. — Эта квартира моя. Я её приватизировала, я за неё коммуналку плачу. Никого выселять не собираюсь, но и себя — тоже.
Аня прищурилась.
— Нормально. То есть ты хочешь сказать, что я — никто здесь, да?
— Хочу сказать, что взрослому ребёнку пора думать о съёме или ипотеке, а не о том, как мать на улицу выставить, — ответила Люба.
Аня резко встала.
— Ладно. Тогда я ухожу к Вите. И можешь забыть, что у тебя вообще есть дочь!
Люба знала этот разговор наизусть. В детстве Аня истерила, «уйду жить к папе», пряталась в шкафу, хлопала дверями. И каждый раз Люба бежала за ней, уговаривала, колотилась в этот шкаф… Сейчас колотиться не хотелось, да и силы уже не те.
— Твоё право, — сказала она. — Скатертью дорожка. Удачи.
Аня замерла у двери в комнату, будто не веря в происходящее. В её глазах мелькнуло растерянное, почти детское «ты чего, мама, по-настоящему это сказала?». Но она быстро спрятала это под привычной маской.
— Вот и посмотрим, как ты без меня запоёшь, — буркнула и ушла собирать вещи.
Через полчаса за ней зашёл Витя — тот самый «мужчина мечты» с кредитным «Солярисом» и съёмной студией у метро. Забрав Анину сумку, он даже головой Любе не кивнул.
Дверь хлопнула. Наступила тишина.
Люба и вправду "запела" по‑другому.
Первые пару дней было странно: никто не шмякал дверцей холодильника в два ночи, не подпевал в наушниках не разбрасывал мокрые полотенца...
Оставалась только Мотька — полосатый кот, которого Аня притащила с подъезда восемь лет назад, а потом сбагрила маме. Гладить, кормить и лечить нового сожителя пришлось Любе.
Теперь Мотька принялся за «психологическую помощь»: спал у ног, ходил хвост-трубой, садился на газетку, когда Люба начинала погружаться в тягостный думы.
Люба ходила на свою работу в ЖЭк, вечером спокойно варила суп на одну персону, смотрела не Анины сериалы про богатых, а свои детективы. Иногда заходила соседка Валя с шестого — «на чай и языками почесать».
— Слушай, — как‑то раз сказала Валя, — ты первую ночь-то как спала?
— Как убитая, — честно ответила Люба. — Никто не шастал, не выпрашивал «мам, дай две тысячи до зарплаты, у нас девичник».
Через неделю Люба достала старую коробку с письмами и фотографиями. Там, под бумажным мусором, лежала записка с номером телефона: «Петя (гаражи, сантехники), звоните, если что». Это был Пётр, с которым они переписывались в одноклассниках и даже пару раз ходили в кино. Тогда Аня устроила ей сцену:
— Я не собираюсь жить с чужим дядькой! Выживешь меня отсюда, если его приведёшь!
Люба тогда сдулась и Пете больше не звонила.
Сейчас она открыла мессенджер и написала: «Петя, это Люба из нашего ЖЭКа. Если не забыл».
Он не забыл.
Пётр пришёл «поменять смеситель». Принёс целый мешок инструментов, хотя работы было на полчаса.
— Как ты вообще одна тут всё тащишь? — удивлялся он, откручивая гайки. — Слышал, у тебя дочь взрослая.
— Взрослая до тех пор, пока платить не надо, — усмехнулась Люба. — Тут как в анекдоте: «Вы взрослые, когда хотите, и маленькие, когда платите».
Посмеялись. Потом Пётр как‑то сам собой остался на чай. Потом — ещё раз. Через месяц у Любы в жизни появился мужчина, который не орал, не ломал стулья и не требовал «пожрать».
— Только учти, — говорил он. — Мне работу предложили в Подольске, теплотрассы там поднимать. Не исключено, что через полгода я перееду.
— А что мне тут держит? — пожала плечами Люба. — Квартира? Так её продать можно. Жила в общаге, проживу и в Подольске.
С Петром жизнь вдруг стала какой‑то… нормальной. Без этих вечных «мам, дай» и «ты меня не понимаешь». Люба перекрасилась, купила себе наконец приличную зимнюю куртку, а не ту, что донашивала после Ани. Пётр помог сделать на кухне маленький ремонт: поклеили обои, повесили новые шкафчики, сменили люстру.
И вот когда Люба уже почти свыклась с новой жизнью, телефон зазвонил.
— Ма… — голос Ани был хриплый, как после истерики. — Можно я приеду?
Люба сразу поняла: что‑то случилось.
— Что, Витя выгнал? — спросила без особых эмоций.
В трубке раздался всхлип.
— Он… сказал, что ему не нужна «бесприданница». Понял, что ты не будешь ничего разменивать… И… короче, мам, я ему тут мешаю.
Люба не удивилась. Витя с самого начала был из тех, кто интересуется не людьми, а квадратными метрами.
— Приезжай, — сказала она. — Адрес помнишь.
Через час Аня стояла на пороге. Осмотрела коридор, кухню, прищурилась на новую люстру.
— Ты… тут всё поменяла, — сказала.
— А что, должна была в целлофане всё держать, пока ты не вернёшься? — усмехнулась Люба.
Аня сжала губы. Они сели пить чай. Мотька важно улёгся на стул между ними.
— Мам, — начала Аня после третьей ложки сахара. — Давай забудем это всё. Никаких разменов. Я… вернусь домой.
— Аня, — Люба поставила кружку. — Мне есть, что тебе сказать. Мы с Петром решили съезжаться. И я квартиру выставила на продажу.
Аня побелела.
— В смысле — выставила? — она даже перешла на шёпот. — Куда я пойду?
— Ты же хотела отдельную квартиру, — напомнила Люба. — Вот и снимешь. Ты работаешь, руки-ноги целы. Взрослая же.
— Значит, — Аня смотрела на неё так, словно впервые видела, — Ты ради мужика бросаешь родную дочь?
Люба помолчала.
— Я много лет бросала мужиков ради родной дочери, — ответила она. — Ты в курсе. И Игорь был, и Пётр был. Тебе никто не подходил, всех ты выживала. В итоге у тебя не сложилось ни с кем, и у меня тоже. Сейчас я выбираю заниматься своей жизнью. Это не значит, что я тебя разлюбила. Это значит, что я перестала нести за тебя ответственность.
Аня всхлипнула.
— Я думала… ты хотя бы квартиру на меня перепишешь!
— С чего вдруг? — удивилась Люба. — Ты хоть раз коммуналку платила? Помнишь, как я тебе телефон в кредит брала, когда ты истерику устроила на кухне? Ты ж тогда ни одного взноса не заплатила. А сколько раз ты вкладывалась в это жильё?
— То есть всё, да? — Аня вскочила. — Выпинываешь меня?
— Я тебе предлагаю взрослый вариант, — спокойно сказала Люба. — Я помогу с залогом на съём, куплю кое‑что на первое время. Но жить со мной ты не будешь.
Казалось, на этом всё. Аня хлопнула дверью и ушла — на этот раз по‑настоящему. Люба уже начала прицениваться к Подольску и подстраиваться под Петровы предложения, как пришла дочкина "подмога".
Позвонила бывшая свекровь Любы.
— Доча, ты что делаешь? — сразу пошла в атаку. — Тебе Бог ребёнка дал, а ты из‑за мужика его на улицу выгоняешь?
— Мама, Ане двадцать с лихом, — устало сказала Люба. — Она уже тупо на шее сидит, ножки свесив. Помнишь, ты мне говорила: «ты лишила дочь отца», когда я от Вовки ушла?
— Да, лишила, — завелась та. — Он хоть бабки приносил!
— А еще кулаки, и пьянки, да, — язвительно вставила Люба. — Сейчас он, кстати, в Челябинске живёт. Вы же в курсе? Вторая жена, новый ребёнок... Аня недавно ему звонила, кстати. И знаешь, что в ответ услышала?
Свекровь ахнула:
— И что?
— Что-что. Он ей сказал: «ты мне никто, у меня новая семья». И бросил трубку, — сухо проговорила Люба. — Так что давай про «отца» поговорим в другой раз.
— Всё равно, — не сдавалась она. — Родители детям должны! Ты бросаешь её на съём. Как она там одна-то справится?
Люба почувствовала, как где‑то внутри поднимается старая, знакомая вина. Та самая, что грызла все эти годы.
«Родители должны… Ты лишила… Ты виновата…» — голоса перепутались: мать, бывшая свекровь, Анины истерики.
Она выдохнула.
— Родители должны вырастить и выучить, — произнесла она уже жёстко. — А потом дети должны сами. Я ей всё дала, что могла. Квартиру — нет.
* * * * *
Через пару недель Люба сама не выдержала и написала Ане. «Как дела?»
Ответ пришёл сухой: «Нормально. Живу. Работаю. Комнату снимаю с девочкой».
Потом стало чуть теплее. Аня скинула фото с кухни — на табуретке чайник, на столе лапша быстрого приготовления. Подписала: «Вот моя отдельная хата. Мечта сбылась».
Люба улыбнулась сквозь грусть.
Иногда Аня по выходным заезжала — на час‑два. С Пётром здоровалась холодно, но хотя бы не игнорировала. Мотьку гладила. С матерью говорила аккуратно, без прежних «ты мне должна».
Но каждый раз, уходя, бросала:
— Всё равно странно, что ты меня не оставила с квартирой.
И Люба каждый раз спрашивала себя: «А может, действительно надо было?»
Если было интересно, буду рада видеть вас среди читателей канала.
Читайте дальше...