Продолжение. Предыдущую публикацию см.:
ПОБЕДА И СМЕРТЬ
В английской хронике Трафальгарской битвы сказано, что «Виктори» вступила в сражение, когда случайно выстрелила одна из её пушек. Фактически бой для «Победы» начался несколько позже: в 12.35, когда вогнутость вражеского строя позволила ей, наконец-то, открыть ответный огонь. Через некоторое время после этого корабль, пользуясь зыбью и инерцией хода при почти совсем стихшем ветре, вклинился между «Буцентваром» и французским «Нептуном». Этого момента терпеливо ожидал на полубаке боцман Уильям Уилмет. Он стоял возле 68-фунтовой карронады, одного из двух «сокрушителей», как их называли, на борту «Виктори». Орудие было заряжено круглым ядром и металлическим кегом (нечто вроде бочонка) с 500 мушкетными пулями. Когда Харди вёл «Виктори» на расстоянии вытянутой руки от кормы «Буцентавра», боцман выпалил по этой корме из карронады. Снаряд «пропахал» французский корабль от кормы до носа и скосил находившихся у пушек матросов. Затем открыли огонь пушки нижней палубы «Виктори» – одна за другой, по мере того, как их заряжали.
Проходя мимо «Буцентавра», «Победа» дважды разрядила по нему все орудия своего левого борта. Французский флагман содрогнулся, 200 членов его экипажа погибли и получили ранения, и адмирал Вильнёв был единственным человеком, устоявшим при залпе на квартердеке.
Следом за флагманом в бой начали вступать – по мере приближения к вражескому строю - другие корабли нельсоновской колонны. Британцы производили залпы всеми орудиями борта с дистанции в несколько метров, и каждый такой залп уничтожал на палубах вражеских судов множество людей и выводил из строя пушки.
Иначе вступали в сражение корабли подветренной колонны Коллингвуда. Как мы помним, «Роял Соверен» проник внутрь франко-испанского строя намного дальше, чем следовавшие за ним суда, и в течение примерно 30 минут в одиночку противостоял «Санта-Ане» и «Пылкому». Коллингвуд приказал подветренной колонне сформировать линию для стрельбы по левому борту, и его корабли шли не в кильватер друг другу, как корабли Нельсона, а широким фронтом. Когда этот отряд приблизился к французским и испанским кораблям, он представлял собой не колонну, а беспорядочное скопление судов.
Атаковав «Буцентавр», «Виктори» оказалась на дистанции выстрела от следовавшего за французским флагманом «Нептуна», который встретил её огнём всего борта. Залп французов повредил грот-мачту и бушприт «Победы». Харди велел повернуть корабль бортом к находившемуся справа «Редутаблю» (Redoubtable – «Устрашающий»). Как только пушки зарядили, «Виктори» выпалила по «Устрашающему» орудиями правого борта.
Эндрю Лэмберт отмечает, что «открывшийся было для «Виктори» проход через вражеский строй был заблокирован «Редутаблем», и Нельсон, на лишившемся возможности двигаться корабле, принял бой с тремя противниками в самом центре Объединённого флота – но именно он нанёс решающий удар».
Капитан Харди попробовал вырваться из окружения, атаковав вооружённый всего 74-мя пушками «Редутабль» (у «Нептуна» их было 80, у «Буцентавра» - 84). Оба корабля сошлись, и реи каждого запутались в такелаже врага. На «Редутабле» закрыли бóльшую часть орудийных портов, чтобы помешать абордажу, а французские морские пехотинцы на такелажных снастях бросали гранаты на палубу «Виктори» и стреляли по находившимся там людям.
Около часу дня по «Виктори» начал палить корабль «Сантисима Тринидад». Из-за своей массивности и слабости ветра испанская плавучая крепость с трудом меняла галсы, и её штурвальное колесо поворачивалось плохо.
Всё это время Нельсон продолжал ходить по палубе, беседуя с Харди. Вице-адмирал не был доволен тем, как практически реализовывался его план. Его колонна не прорвала линию вражеских кораблей, и общая баталия превратилась теперь в совокупность сражений отдельных судов, где от командующего уже фактически ничего не зависело. Конечно, Нельсон в его мундире с блестящими орденами был прекрасно виден с мачт «Редутабля». Около 1.15 дня, когда он и Харди, расхаживая по квартердеку, подошли к ограждению трапа, вице-адмирал, шедший, вопреки устоявшемуся правилу, слева от капитана, почему-то повернул назад. Харди опоздал на шаг, а когда обернулся, увидел, что командующий стоит на коленях, опираясь на палубу левой рукой.
Мушкетная пуля диаметром 0,69 дюйма (1,75 см) попала Нельсону в верхнюю часть плеча, пробила лёгочную артерию и застряла в позвоночнике. Позже, по направлению входа этой пули, якобы было установлено, что стрелял снайпер, сидевший на мачте корабля «Редутабль». Некоторые историки предполагают, что целился он вовсе не в Нельсона. Если тот, как свидетельствуют очевидцы, ходил тогда по левую руку от Харди, то последний своей довольно крупной фигурой закрывал командующего. Возможно, француз взял на прицел именно капитана, но когда Нельсон внезапно развернулся, а Харди сделал шаг вперёд, предназначавшаяся ему пуля угодила в вице-адмирала.
- Вот они и добрались до меня, Харди! – сказал Нельсон подбежавшему командиру «Виктори». – Мой хребет прострелен!
И вице-адмиралу, и всем, собравшимся вокруг него, было ясно, что рана смертельна. По приказу Харди, Нельсона отнесли вниз, закрыв ему лицо носовым платком (чтобы сражавшиеся рядовые не видели, кого именно поразила пуля). Когда спустились на нижнюю палубу, где ожидали операции искалеченные матросы, последние узнали Нельсона и немедленно позвали «костоправа». А хирург Уильям Битти и так был буквально завален работой с постоянно поступавшими ранеными...
Нельсона положили на койку в дальнем углу. Битти прибыл почти сразу же, но лишь убедился в том, о чём уже догадался раненый: надежды на излечение не было.
Выше отмечалось, что командующий британским флотом не предпринимал для обеспечения своей безопасности абсолютно ничего. Более того: у участников тех событий возникло впечатление уверенности Нельсона в близости его кончины. Он несколько раз навсегда прощался с друзьями и соратниками (вспомните его последние слова, адресованные Блэквуду!) и безуспешно добивался от офицеров обещания, что после его смерти леди Гамильтон и его дочь Горацию не бросят на произвол судьбы. На этом основании некоторые историки выдвинули версию о суицидальном настроении Нельсона в Трафальгарской битве. По их мнению, в тот день вице-адмирал искал смерти. Он испытывал не только физические мучения (не будем забывать об отсутствии у него руки и невидящем глазе), но и моральные страдания. В предыдущей главе объяснялось, какие последствия имели для его репутации продолжавшиеся отношения с Эммой Гамильтон и военные неудачи. Не исключено, что приходили ему на память – и вызывали угрызения совести – и зверства, чинившиеся с его санкции и при его участии во взятом роялистами Неаполе. Во всяком случае, перед Трафальгарским боем он составил подробное завещание и внёс в свой дневник следующую запись:
«Да дарует великий Бог, перед которым я преклоняюсь, великую победу моей стране и на благо всей Европы; пусть не опорочит её чей-то проступок, и пусть после победы гуманность станет главной чертой британского флота».
Из всего этого делается вывод: Нельсон хотел победить в великой битве и расстаться с жизнью, увенчанным бессмертной славой.
И вот теперь он лежал на нижней палубе и медленно умирал. А сражение продолжалось, и положение «Виктори» было отчаянным. Французы, как указывалось выше, пытались «зачистить» палубу британского флагмана гранатами и стрельбой из мушкетов. Когда к «Редутаблю» присоединилась «Пресвятая Троица», ситуация многократно ухудшилась. Огонь своей артиллерии испанский великан сосредоточил на «Виктори». Хотя канониры «Тринидада» стреляли хуже британских, на близком расстоянии и они успешно поражали цели. Их снаряды разнесли в щепки надстройки «Виктори» и завалили её палубу мертвецами и калеками. После такой «зачистки» французы решили попробовать взять «Победу» абордажем. «Редутабль» буквально прижался к ней бортом, и отряды под командованием капитана Люка попытались на неё перебраться. Но подоспевший корабль капитана Элайба Харвея -98-пушечная «Темерейра» (Temeraire) – приблизился к «Устрашающему» справа и опустошил его бортовым залпом. Уцелевшим после этого членам французского экипажа было уже не до захвата вражеских судов.
С другого борта, как мы знаем, «Виктори» противостояли «Нептун» и французский флагман «Буцентавр», уже основательно покалеченный британскими канонирами. В ближнем бою последний, как и «Победа», не мог свободно маневрировать. «Вильнёв, - пишет Э.Лэмберт, - оказался запертым на изуродованном корабле, и в середине франко-испанского строя возник хаос – столкнувшиеся с неодолимыми британцами враги лишились лидера».
Несмотря на тяжёлое положение союзников, чей строй был уже рассечён противником на несколько частей, французский авангард так пока и не вступил в сражение. Командовавший им Дюмануар объяснял бездействие вверенных ему сил слабостью ветра. В 14.00 на мачте «Буцентавра» взвился сигнал Вильнёва: «Авангарду вступить в бой!» - но этот приказ был выполнен только через час.
«Буцентавр» держался, пока ему оказывали поддержку «Редутабль» и «Нептун». Вильнёв тоже предпринял попытку абордажа «Виктори»: держа в руках знамя императора, он обратился к экипажу своего корабля примерно с такими словами:
- Мои боевые друзья! С этим священным знаменем я иду брать корабль англичан. За мной, на абордаж, победа или смерть!
Воззвание адмирала было встречено восторженными криками.
Последний приказ Вильнёва по флоту ещё раз подчеркнул, что как лидер Пьер Шарль не был ровней Горацио Нельсону. Раздражённый медлительностью авангарда Дюмануара французский командующий объявил флагами всем, кто мог их видеть:
«Каждый капитан, чей корабль не сражается, находится не на своём месте, и сигнал флагмана, сделанный с тем, чтобы принудить его к участию в битве, будет ему бесчестным пятном».
Вроде бы то же самое, что нельсоновское «Никто из капитанов «не испортит дела, сойдясь вплотную с неприятелем», но лишь для тех, кто нечувствителен к психологическим нюансам. А вот выдающийся русский географ, кораблестроитель, флотоводец и теоретик морского дела Степан Осипович Макаров прекрасно понял разницу в подспудных смыслах данных обращений:
«Нельсон сказал трусам, что среди них есть храбрые, и они воодушевились. Вильнёв поступил наоборот и сказал храбрым, что среди них есть трусы. Тем самым он оскорбил и тех, и других».
Когда «Виктори» и «Буцентавр» столкнулись бортами, французы кинулись на абордаж. Но борт «Виктори» был выше, и большинство штурмовавших его сорвалось вниз. С теми же, кто добрался до верха, люди на «Победе» справились довольно быстро. Поддержку со своего судна абордажный отряд не получил, потому что как раз в тот момент один из оказавшихся вблизи британских линейных кораблей выстрелил бортом по корме «Буцентавра». «Француза» тряхнуло так сильно, что упали все 3 его мачты. Сотни членов экипажа вильнёвского флагмана были убиты и ранены.
«Редутабля» бомбардировали с обоих бортов: с левого - «Виктори», с правого – «Темерейра». В 1.30 дня, утратив надежду отбиться от противника, капитан «Устрашающего» Жан Жак Этьен Люка приказал спустить флаг.
Лишившийся парусного вооружения и артиллерийской поддержки со стороны мателота «Буцентавр» не мог, конечно, долго противостоять натиску «Виктори». Вильнёв хотел было перейти со своим флагом на другой корабль, но, как выяснилось, на борту не осталось неразбитых шлюпок. В 2.15 дня «Буцентавр» прекратил сопротивление, а французский командующий отдал свою шпагу британцам.
Примерно через 45 минут авангард французского флота завершил, наконец, поворот на другой галс и направился туда, где сражались их соотечественники. 4 корабля, в том числе флагман Дюмануара «Формидабль» (Formidable – «Грозный»), пройдя с наветренной стороны от британских кораблей, обменялись с ними выстрелами, после чего покинули место боя. Три других корабля сразу же взяли курс на Кадис, и только «Интрепиде» (Intrepide - «Бесстрашный») и «Нептуно» попытались пробиться к захваченному уже британцами «Буцентавру». Линкор «Интрепиде» попал в окружение и противостоял нескольким кораблям, многократно превосходившим его мощью артиллерии, с таким упорством, что был особо отмечен британскими капитанами. Впрочем, даже если бы Дюмануар атаковал в то время противника всеми силами своего авангарда, положение бы от этого не изменилось: фактически франко-испанский флот сражение уже проиграл.
К 2.30 Харди спустился вниз и доложил Нельсону, что 12 или 14 вражеских кораблей захвачены, а из британских не сдался ни один. «Это хорошо, но мало, - бормотал ослабевший командующий. – Двадцать, надо двадцать!» Харди, однако, не мог задержаться надолго у постели умирающего: с «Виктори» заметили манёвр французского авангарда, и командир опасался, что вскоре его кораблю придётся иметь дело ещё как минимум с пятью вражескими. Капитан вернулся обратно на палубу, уверив Нельсона, что выполнит его просьбу: передаст Эмме Гамильтон все вещи адмирала и прядь его волос. Появившись на шканцах, Харди сигналом велел находившимся рядом британским линкорам поддержать «Победу».
Вторая возможность посетить Нельсона появилась у капитана «Виктори» в 3.30 дня. Он подтвердил, что победа уже достигнута, но не мог назвать точное число захваченных кораблей. Нельсон упорно твердил о 20 «призах» и бормотал, как в бреду: «Якорь, Харди, якорь!». Командир линкора понимал, что тревожит умирающего: признаки надвтгавшейся бури обнаружились ещё утром, и до того, как она разразится, флот необходимо было поставить на якорь.
- Мне осталось жить какие-то минуты, - шептал Нельсон. Отведя возражения командира слабым движением чуть приподнявшейся руки, флотоводец еле слышно попросил: - Не бросай меня за борт, Харди...
- Об этом не может быть и речи! – воскликнул капитан. Он преклонил колено и поцеловал Нельсона. Тот пытался дышать и время от времени шептал: «Спасибо тебе, Боже, я исполнил свой долг...» Будучи не в состоянии дольше смотреть на агонию своего командующего, Харди поднялся наверх и попытался оценить положение. Бой шёл по нисходящей: британцы побеждали.
21 октября 1805 г. около 16.30 вице-адмирал лорд Нельсон, барон Нильский и Бёрнэм-Торпский, виконт Хилборо, герой Сент-Винсента, Абукира, Копенгагена и Трафальгара, скончался на нижней палубе линейного корабля «Виктори».
Печальная весть дошла до Катберта Коллингвуда, когда он уже принудил к сдаче 112-пушечный линкор «Санта-Ана»(напоминаю, судно младшего испанского флагмана вице-адмирала дона Алавы). Прочитав сигнал с «Виктори», новый командующий британским флотом расплакался, как ребёнок, прямо на квартердеке, на глазах у своих подчинённых.
А что же исполин «Сантисима Тринидад»? Он какое-то время палил, в основном, по британскому флагману. Но вскоре после того, как залпы крупнейшего из участвовавших в Трафальгарской битве судов учинили на палубе «Виктори» чудовищный разгром, на помощь кораблю Нельсона пришли английский «Нептун» (Neptune, капитан Томас Фримантл) и «Темерейра». Они действовали очень решительно: «Виктори» с помощью «Темерейры» удалось покончить с «Редутаблем», после чего оба «англичанина» перенесли огонь на «Сантисима Тринидад». Пока они обстреливали её правый борт, «Нептун» подошёл к испанскому линкору с левого борта и тоже открыл огонь. Теперь «Тринидада» не выручала даже мощь его артиллерии: тем более, что «Нептун» занял позицию, в которой до него долетали только ядра находившихся ближе к корме орудий.
Размеры «Троицы» и её заметное положение в строю Объединённого флота привлекали к ней внимание капитанов других британских кораблей. Вскоре к судну почти на пистолетный выстрел приблизился 74-пушечный двухдечный английский линкор «Левиафан» («Leviathan», капитан Генри Уильям Бэйнтун). Его бортовой залп заставил испанцев переключить своё внимание на нового противника.
Некоторые подробности этого боя стали известны благодаря воспоминаниям капитана «Пресвятой Троицы» Франсиско Хавьера де Уриарте, записанным в 1838 г. и опубликованным 9 февраля 1843 г. Он, например, рассказывает о лейтенанте Хуане де Матуте, который, когда вся находившаяся под его командованием артиллерия третьей батарейной палубы была выведена из строя, поднялся на квартердек и сказал: « Поскольку мое пребывание на моем собственном посту бесполезно, прошу разрешения быть с Вами, командир, в самом опасном месте».
Через мгновение пушечным ядром был убит лейтенант дон Хоакин де Салас, а примерно через 12 секунд Матуте оторвало ногу другим ядром. Обломок мачты упал на голову командовавшему центром испанского флота контр-адмиралу Бальтазару Идальго де Циснеросу и вызвал у него сотрясение мозга. Его, беспомощного, унесли вниз, чтобы укрыть от вражеского огня. На квартердеке, юте и баке не осталось никого, кроме Уриарте, тоже нетвёрдо стоявшего на ногах из-за двух ранений. Вокруг текла кровь, лежали мёртвые тела, кричали и корчились изувеченные моряки...
Вскоре после этого все три мачты «Пресвятой Троицы» были сбиты залпами британских канониров, и Уриарте, также поражённый осколком в голову, оказался временно погребённым под обрушившимися на квартердек обломками рангоута. Его место занял третий лейтенант Франсиско Басурто – командир артиллерии первой батарейной палубы, после капитана - самый старший по чину из оставшихся в живых. Этому офицеру суждено было стать последним командиром линкора «Сантисима Тринидад».
Утратив мачты, корабль лишился своих и так-то неважных хода и маневренности и мог теперь лишь дрейфовать по воле волн. Но и таким манером двигаться ему было некуда; прошло немного времени, и к окружавшим «Тринидада» «Виктори», «Нептуну», «Темерейре» и «Левиафану» присоединились двухдечная 64-пушечная «Африка» (Africa, капитан Генри Дигби) и двухдечный же 74-пушечный «Завоеватель» (Conqueror, капитан Израэль Пелью). Первый начал обстреливать нос "Троицы", второй - крушить её корму. А корма, надо сказать, у Santisima Trinidad была не менее уязвима, чем у любого парусника того времени. На изображающей корабль картине художника XVIII в. Алехо Берлингерро де ла Марка и Гальего отлично видны большие окна располагавшихся там офицерских кают.
После того, как «Буцентавр» сдался, Вильнёв был пленён на борту своего флагмана, а в отдалении был вынужден капитулировать несколько часов дравшийся на своей палубе врукопашную экипаж «Санта-Аны», у британцев не осталось ни в центре, ни в арьергарде ни одного серьёзного противника, кроме «Пресвятой Троицы». Против неё действовало уже 7 кораблей: подошёл трёхдечный 98-пушечный «Принц» («Prince») под командованием капитана Ричарда Гриндэлла. Пока английская артиллерия громила корпус испанского корабля, морские пехотинцы косили мушкетным огнём людей на палубе «Тринидада». Испанцы упорно держали свой флаг поднятым и, как могли, отвечали на вражеские залпы.
«Тринидад» продолжал отчаянно обороняться, - читаем у Уриарте, - пока не был лишён всех своих мачт, закидан обломками их, реев и стеньг, обрывками такелажа и парусов, и в довершение всего, у него закончились боеприпасы и более половины экипажа были убиты или ранены».
В половине второго дня великолепный некогда корабль уже являл из себя бесформенную развалину. Но что интересно, он при этом продолжал держаться на плаву: сказывалось качество постройки и материала корпуса. К тому времени погибло 216 человек экипажа «Троицы» и 116 получили тяжёлые ранения. Для сравнения: «Виктори» в Трафальгарском сражении потеряла 57 человек убитыми и 102 ранеными.
Восхищённые мужеством испанских моряков, британцы предложили им почётные условия капитуляции. Извлечённый из-под обломков и более или менее пришедший в себя Франсиско Хавьера де Уриарте посовещался с замещавшим его лейтенантом. Оба решили, что команда «Сантисима Тринидада» свой долг уже выполнила, и дальнейшее сопротивление было бы бессмысленным кровопролитием. Боеприпасов на борту почти не осталось; состояние корабля не позволяло врагам рассчитывать на использование его в будущем в качестве боевой единицы. После совещания командиров испанский флаг был спущен: уцелевшие офицеры и матросы «Тринидада», а также контр-адмирал Циснерос, сдались абордажному отряду с линкора «Нептун».
В 17.30 тех же суток, т.е. 21.10.1805, сражение завершилось. Объединённый франко-испанский флот потерял 18 больших судов: французские линейные корабли «Буцентавр», «Альхесирас» (Algeciras), «Свифтшур» (Swiftsure - «Быстрый натиск»), «Интрепиде», «Орёл» (Aigle), «Бервик» (Berwick), «Ахилл» (Achille), «Редутабль», Fougueux» («Пылкий») и испанские «Сантиссима Тринидад», «Санта- Ана», «Аргонаута» (Argonauta), «Багама» (Bahama), «Сан-Аугустино» (San Augustino), «Сан-Ильдефонсо» (San Ildefonso), «Сан Хуан де Непомуцено» (San Juan de Nepomuceno) и «Монарка» (Monarca) были захвачены британцами. Последние не потеряли ни одного корабля, но повреждения, полученные их судами в бою, были столь тяжёлыми, что в связи с заметным усилением ветра у победителей возникали вполне обоснованные опасения. Шторм, признаки близости которого так беспокоили Нельсона, угрожал превратить их триумф в катастрофу: британские корабли в их теперешнем состоянии не смогли бы долго противостоять стихии. Коллингвуд отменил предсмертное распоряжение Нельсона о постановке флота на якорь: погода менялась не так быстро, как это представлялось утром, и новый командующий заключил, что, если не медлить с отплытием, корабли, когда буря придёт к Трафальгару, будут уже достаточно далеко.
«Сантисима Тринидада», как самый ценный свой трофей, британцы старались сохранить до последней возможности. Как и предполагал Уриарте, они не рассчитывали использовать когда-нибудь «Пресвятую Троицу» по прямому назначению: но пропагандистский эффект от демонстрации в Англии на морском параде самого грозного в мире линейного корабля, сдавшегося храбрым морякам Королевского флота, был бы, конечно, беспрецедентным и неописуемым. Буксировка неспособного идти своим ходом линкора была поручена «Принцу» капитана Гриндэлла. Погода, однако, поставила крест на честолюбивых мечтах Коллингвуда и его подчинённых. «Принц» с «Троицей» на буксире не поспевал за флотом, и возникал риск, что он или сильно отстанет и будет застигнут штормом, или основательно задержит движение других кораблей, и тогда напасть обрушится на всех. Не видя иного выхода, Коллингвуд приказал обрубить буксирный трос и бросить «Троицу» на произвол судьбы. По данным испанцев, на борту «Сантисима Тринидада» находилось тогда около 80 их раненых соотечественников.
«На «Троице», - написал Уриарте, - одни погибли на своих постах, а другим, не столь счастливым, изувеченным, могилой послужил их корабль, затонувший вместе с ними в ужасную, не позволившую врагу оказать им помощь бурю. Там пропали моряки всех сословий, офицеры и матросы, достойные большего счастья...»
Другие источники утверждают, что Коллингвуд приказал не оставить, а затопить линкор «Сантисима Тринидад» - то ли действуя по принципу «Так не доставайся же ты никому!», то ли идя навстречу желанию подчинённых отомстить за смерть любимого командующего. Как бы там ни было, через 2 дня после сражения, 23 октября 1805 г., единственный в мире на тот момент четырёхдечный линейный корабль пошёл ко дну.
Участь ещё 9 британских «призов» была не лучше: «Редутабль» затонул, «Ахилл» взорвался, «Сан-Аугустино» и «Интрепиде» сгорели, «Аргонауту» потопили по распоряжению Коллингвуда, а «Монарка», «Пылкий», «Орёл» и «Бервик» погибли в том же шторме, который, по одной из двух версий, уничтожил «Пресвятую Троицу».
Потери сторон были огромны, что типично для ближнего боя. Британцы потеряли 449 человек убитыми и 1241 ранеными (некоторые из последних умерли позже), французы и испанцы - 4408 человек убитыми и 2545 ранеными (эти цифры приведены в книге Льюиса «Социальная история военного флота» - Lewis, A Social History of the Navy).
Более или менее благополучно вышел из боя французский авангард. Эскадру Гравины потрепали основательно, но в суматохе схватки испанскому адмиралу удалось-таки пройти между сражавшимися судами, незаметно покинуть район, где шла эта кровавая «разборка», и возвратиться в Кадис.
23 октября оттуда вышел в море отряд французского командора Жюльена Космо – он намеревался отбить у британцев часть захваченных ими «призов». В отряд входили корабли «Плутон»( Pluton), «Индомптабль» (Indomptable - «Неукротимый»), «Нептун» (Neptuno), «Райо» (Rayo - «Луч») и «Сан-Франциско де Асиз» (San Francisco de Asis – «Св. Франциск Асизский»). «Игра», как оказалось, не стоила «свеч»: вернуть удалось только «Санта-Ану» и ««Альхесираса» - и какой ценой! «Индомптабль», «Нептуно», «Сан-Франциско де Азис» и «Райо» потерпели крушение (последний - уже после того, как его захватил английский «Донегал»).
3 ноября адмирал Стрэчэн с линейными кораблями «Цезарь» (Caesar - 80 пушек), «Герой» (Hero - 74 пушки), «Смелый» (Courageux - 74 пушки) «Намур» (Namur - 74 пушки) и 4-мя фрегатами разгромил и захватил в плен отряд из 4-х французских линкоров, которые Дюмануар увёл из-под Трафальгара: «Формидабль» (80 пушек), «Дюге-Труэн» (Duguay-Trouin - 74 пушки), «Монблан» (Mont Blanc - 74 пушки) и «Сципион» (Scipion -74 пушки). Все 4 вошли в состав Королевского флота: «Формидабль» и «Дюге-Труэн» - под новыми названиями (соответственно Brave – «Храбрый» и Implacable – «Неумолимый»).
«Виктори» под Трафальгаром пострадала так сильно, что, как и «Сантисима Тринидад», самостоятельно никуда идти не могла. Мачты её были разнесены вдребезги, а паруса разорваны в клочья. Поэтому в Гибралтар, где ей надлежало стать на ремонт, её привёл на буксире корабль «Нептун».
22 октября вице-адмирал Коллингвуд обнародовал свой удивительный Благодарственный приказ по флоту, в котором были такие строки:
«Отныне и вовек будет оплакиваема смерть вице-адмирала лорда виконта Нельсона, герцога Бронте, главнокомандующего, павшего в сражении 21-го числа, в объятиях Победы, увенчанного славой, память о коем всегда будет дорога Британскому флоту и Британской нации; усердие коего в деле защиты чести своего Короля и интересов своей страны навсегда останется блестящим примером для любого британского моряка».
Через 16 дней после сражения, 6 ноября, новости о великой морской победе и гибели Нельсона дошли до Соединённого Королевства. Утрата национального Героя перевесила в сознании британских подданных значение его победы; страна больше горевала, чем радовалась.
«Подлечившись» в Гибралтаре, «Виктори» повезла в Англию тело Нельсона. Его поместили в бочку, которую, чтобы избежать разложения трупа в пути, наполнили казённым корабельным ромом. Поскольку из-за противных ветров плавание «Виктори» до Англии затянулось на 5 недель, ром в бочке, пока судно находилось в море, регулярно меняли. В Портсмуте покойника переложили в гроб, сделанный из мачты разгромленного английским флотоводцем при Абукире французского корабля «Ориент». В этом гробу тело перевезли в Гринвич, где в начале января 1806 г. выставили для прощания в мавзолее, созданном знаменитым архитектором Кристофером Реном.
Через неделю (в течение которой Гринвич посетили десятки тысяч британцев) мёртвого адмирала торжественно провезли по Темзе до Уайтхолла. Тело было повторно выставлено для желающих проститься – теперь уже в Адмиралтействе. 9 января 1806 г. состоялась оплаченная из государственной казны торжественная и необычно роскошная церемония «погребения Героя». Гроб с телом Нельсона поместили в саркофаг из чёрного мрамора и на напоминавшем формой корабль катафалке доставили в лондонский собор Святого Павла, где и опустили в могилу. Среди присутствовавших на похоронах был и пленённый у Трафальгара французский адмирал Пьер Шарль де Вильнёв, которому суждено было - и не по вине британцев – лишь на каких-то 6 месяцев пережить своего победителя...
Трафальгарское сражение было самым значительным в истории парусного флота – в первую очередь, по своим политическим последствиям для воевавших стран и всей Европы. Оно навсегда похоронило планы Наполеона, касавшиеся Британии и достижения господства на море. После 1805 г. у Бонапарта осталась лишь одна возможность расширить сферу своего влияния - полностью переориентировать стратегию на континентальную экспансию, т.е. бросить вызов Австрии и России. Чем это для него закончилось, известно нам из курса собственной истории.
Британия же, напротив, не только осталась доминирующей морской державой, но и надолго обеспечила незыблемость такого своего положения – в течение целых 100 лет после Трафальгара никто не решался бросить вызов Королевскому флоту.
Английский историк Роберт Соути сказал по этому поводу следующее:
«Лорд Нельсон настолько безупречно сыграл свою роль, что после Трафальгарской битвы любая война на море считалась немыслимой. Вражеский флот не просто потерпел поражение – он был уничтожен. И прежде, чем кто-либо мог бы подумать о новом нападении на наши берега, ему следовало построить новые корабли и вырастить новое поколение моряков».
И конечно, не могло бы подумать ни о чём подобном правительство Испании. Бой «Сантисима Тринидада» с «Виктори» и другими кораблями флота Нельсона можно считать миниатюрным отражением почти трёхсотлетней борьбы за моря двух тесно связанных с ними держав – передовой, успешно расширявшей свои заокеанские владения, и отсталой, ещё 2 столетия назад утратившей лидирующую роль в «открытии Земли» и освоении заморских территорий.
Испанский корабль, превосходивший лучшие английские и крепостью конструкции, и числом артиллерийских орудий, нёс на себе отпечаток проблем, общих для флота его страны.
Даже в XVIII в. у Испании, чьё морское могущество, казалось бы, к тому времени безвозвратно отошло в прошлое, было больше судоремонтных предприятий, чем у её более удачливых соперниц – Великобритании и Франции. Испанские корабли всегда ремонтировались чаще и содержались в периоды вынужденного бездействия лучше, чем британские (такой, с позволения сказать, ремонт, какой был произведён в Кадисе перед Трафальгарской битвой, не был типичным явлением). Но вы уже знаете, какие на этих кораблях служили матросы, какие офицеры ими командовали и какие «тараканы» засели в головах стоявших над такими офицерами адмиралов.
Посмотрите, как сражался «Сантисима Тринидад»! Отвага членов экипажа линкора сомнений не вызывает. Но все усилия стрелков и артиллеристов «Троицы» были направлены на истребление людей на палубе вражеского корабля – т.е. на предотвращение отражения противником абордажа. Никто на испанском флагмане даже и не помышлял об уничтожении судна противника артиллерийским огнём. Впрочем, если кто-то бы и помыслил, сделать это испанцам всё равно бы не удалось: слишком плохо стреляли их канониры и слишком сильно уступала «Сантисима Тринидад» наседавшим на неё британским линкорам в маневренности и скорости. А это уже позволяет предъявить претензии к проекту, в котором вышеназванные качества были принесены в жертву размерам и количеству «стволов».
Авторитетный французский морской историк Шарль Шабо-Арно в своей «Истории военных флотов» (в русском переводе издана в Санкт-Петербурге в 1896 г.) объяснял: «Много превратностей судьбы испытал испанский флот в течение двух столетий; после каждого своего поражения он восставал из своих развалин со скоростью, показывающей, что испанский народ ничего не потерял в своей стойкости и живучести, но, к несчастью, личный состав этого флота всякий раз оказывался ниже затраченных усилий и стараний; очевидно, что устарелые узаконения и недостаток прочной организации осудили на бессилие столько даром затраченной энергии».
Британцы рассматривали линкор как судно, конструкция которого должна удовлетворять различным, порой взаимоисключающим требованиям. Их инженеры исходили из необходимости найти оптимальное соотношение характеристик и разрабатывали более практичные проекты, чем тот, по которому был построен корабль «Сантисима Тринидад». Но тем, что было сильной стороной испанцев – качеством материалов и строительных работ и регулярностью ремонтов – судоверфи «туманного Альбиона» как раз не отличались. Тот же Катберт Коллингвуд неоднократно обращал внимание Нельсона и лордов Адмиралтейства на безобразное состояние HMS-ов – «кораблей Его Величества». Некоторые историки полагали, что Великобритания не смогла бы не то что выиграть ещё один Трафальгарский бой - даже вступить в него без очистки своего флота от «гнили». Видимо, правительство слишком долго закрывало глаза на эту проблему.
Победить под Трафальгаром и, шире, взять «верх» в многовековом противостоянии со своими соперниками на трансокеанских путях британцам помогли не особая прочность кораблей и достоинства использованных для их изготовления древесных пород, а, во-первых, высокая квалификация экипажей (рядового и командного состава) и лучшая флотская дисциплина ; во-вторых, более прогрессивные, чем у соперников, взгляды на стратегию и тактику морской войны. Последним Королевский флот был в конце XVIII в. в наибольшей степени обязан Горацио Нельсону, хотя заслуги сэра Джона Джервиса и других учителей прославленного флотоводца недооценивать, конечно, тоже не следует.
Окончание см.: