Продолжение. Предыдущую публикацию см.:
ЧАС ПРОБИЛ
29 сентября 1805 г. на британской эскадре отмечали 47-летие Горацио Нельсона. Сам виновник торжества пребывал на своём флагмане «Виктори» в настроении, далёком от праздничного. Он, конечно, переживал разлуку с Эммой Гамильтон и дочерью Горацией, но не мог не думать и о том, что в Лондоне его открытый «внебрачный союз» стал притчей во языцех, основной темой «шушуканья» в светских салонах и похабных анекдотов. Это было одной из причин, по которой Нельсон, имея ещё возможность отдыхать в Мертоне, опять запросился в море. Имелась, однако, и другая причина. Как простые британские подданные, так и высокое начальство прощали ему все его выходки и грубые нарушения благопристойности, пока нация видела его героем, увенчанным лаврами победителя. Но и в этом отношении его репутация была в 1805 г. основательно подмочена. И кем? Французом, не годившимся, в качестве флотоводца, ему, Нельсону, и в подмётки! Сколько раз Вильнёв обманывал его, уходил у него из-под носа и благополучно уводил свои корабли, выставляя его на посмешище перед лицом следившей за ними Европы! Безуспешные попытки Нельсона догнать и обезвредить своего врага тоже дали пищу для кривотолков и ядовитых шуток, и что хуже – в Адмиралтействе крепло недовольство нерасторопным и несообразительным командующим Средиземноморским флотом! Теперь у английского вице-адмирала опять появился шанс: громкая победа сделает его недосягаемым для критики недоброжелателей. Так оно и будет, если произойдёт бой – но произойдёт ли он? Не оставит ли его хитрый «лягушатник» снова в дураках?
Как бы там ни было, показывать подчинённым перед опасным предприятием свои сомнения и неуверенность в исходе дела – дурная политика. Нельсон был хорошим психологом и понимал, что на войне люди, как нигде ещё, нуждаются в праздниках. За большим столом в кают-компании «Виктори» собрались приглашённые им капитаны (15 человек) и младшие флагманы.
В этот вечер Нельсону преподнесли подарок, который в наше время посчитали бы издевательским. Сопровождаемый группой гостей капитан «Виктори» Харди вручил вице-адмиралу поднос с лежавшей на нём большой жареной ... крысой. В зубах животного было зажато древко миниатюрного флажка с вертикальными полосами узнаваемых цветов: синего, белого и красного. Как ни странно это для нас с вами, Нельсон был растроган до глубины души. Подарок намекал на время, когда будущий флотоводец, а тогда мичман, часто голодал и подпитывал себя грызунами, которых ловил в трюме. Флажок, конечно же, тоже был намёком: на грядущую победу над французским флотом. Крысу разделили между присутствующими и с аппетитом съели.
В тот же вечер Нельсон ознакомил подчинённых со своим планом сражения с Объединённым флотом. Перед боем он намеревался построить корабли в две кильватерные колонны. Более сильную из них должен был вести за собой вице-адмирал Коллингвуд; ту, что послабее – сам Нельсон. Коллингвуду поручалось нанести удар по арьергарду франко-испанского флота. Командующий по собственному плану выходил на центр вражеского строя, имея своей основной целью флагманский корабль французов. Атака «Виктори» и сопровождающих её судов должна была помешать Вильнёву как помочь своему арьергарду, так и потребовать этого от отсекаемого британцами авангарда. Своими действиями колонна Нельсона обеспечила бы успех нападения на арьергард, «связав» корабли вражеского центра и выведя авангард из боя. Отвлекая на себя превосходящие неприятельские силы, командующий тем самым уменьшал количество противников младшего флагмана, т.е. Коллингвуда.
Здесь видны отголоски Сент-Винсентской битвы, где Нельсон, тогда ещё капитан-командор, по собственной инициативе напал на вражеский центр и своим примером вдохновил на то же других капитанов. Но схема, по которой действовал тогда сэр Джон Джервис, была в новом плане как бы вывернута наизнанку. При Сент-Винсенте британский командующий воспользовался расчленённостью испанского флота и ввёл свои идущие одной кильватерной колонной корабли в промежуток между двумя параллельными колоннами противника. Нельсон же сам делил свой флот на две параллельные колонны и намеревался с их помощью «разрезать» на 3 части строй идущих в кильватер друг другу вражеских кораблей. Манёвр был необычным, но сулил победу при выполнении условия, которое автор плана особо подчеркнул в своей речи.
- Атаками на центр и арьергард мы должны отрезать от основных вражеских сил такое число их кораблей, которое будет в этой части на четверть меньше числа наших. Я рассчитываю на то, что авангард противника не успеет вмешаться до того, как мы добьёмся победы.
Нельзя также не провести параллель с черноморскими баталиями Фёдора Фёдоровича Ушакова, которые английский флотоводец, разумеется, изучал. Речь идёт не о том, что Нельсон, подобно Ушакову, ставил флагманские корабли, в частности свой собственный «Виктори», не в середину, как традиционно делалось, а в начало атакующей линии. Увлекать подчинённых и даже равных себе по званию личным примером у него, как мы знаем, уже вошло в привычку. Важнее было другое. Тактика обоих адмиралов подразумевала, при столкновении с имеющим численное превосходство противником, создание преимущества для себя (решительностью действий или временным перевесом сил, а лучше - тем и другим) в том месте, где было принципиально важно взять верх над неприятелем: например, там, где находились флагманские корабли, уничтожение или захват которых привели бы к дезорганизации всего вражеского флота. Этот приём, при наличии лучше, чем у противника, обученных и натренированных экипажей, позволял Ушакову побежать даже тогда, когда его флот уступал неприятельскому не только в количественном, но и в качественном отношении (в XVIII в. русские черноморские корабли были хуже – в частности, тихоходнее - турецких, построенных по передовым западным технологиям при участии французских инженеров).
В заключение своей речи Нельсон сказал, что намерен довести дело до решительной схватки на ближней дистанции (close action); поэтому, если капитаны не заметят или не поймут сигналов с флагманов, пусть действуют по нехитрому правилу: «Чем ближе к вражескому кораблю, тем лучше!»
Чтобы понять, почему вице-адмирал так стремился к ближнему бою, нужно вспомнить его конечную цель: полное уничтожение франко-испанских морских сил. Пушки того времени производили наибольшие разрушения, когда из них стреляли прямой наводкой. Если успешное маневрирование позволяло линейному кораблю приблизиться к корме вражеского судна одного с ним или даже большего ранга, единственный залп бортовых 32-фунтовых орудий мог разнести вдребезги эту отменно декорированную, но почти не имеющую артиллерии корму. Те же ядра пушек линкора могли затем «нейтрализовать» палубных канониров, сбить с лафетов тяжёлые орудия и пробить обшивку корпуса, горящие обломки которой, разлетевшись по палубе, причинили бы, возможно, не меньше вреда, чем сами ядра.
"Когда два враждующих военных корабля оказывались борт о борт, - пишет Дж. Д. Харброн, - дула пушек убирались внутрь через порты; залпы производились изнутри и обладали огромной разрушительной силой. Грохот залпов, разносившийся по палубам, был настолько мощным, что иногда матросы навсегда лишались слуха... В сплошном дыму от орудий артиллеристы часто, не видя откатывающейся назад пушки, попадали под ее колёса".
Объективный французский морской историк Жюрьен де ла Гравьер так описал реакцию собравшихся на объяснения Нельсона:
«При этом простом и вместе с тем глубоком изложении правил морской тактики крики энтузиазма и восторга огласили адмиральскую каюту «Виктори»... План нашли непредвиденным, удобопонятным и удобоисполнимым, и все, от адмирала до последнего капитана, говорили: неприятель погиб, если только мы его настигнем».
Воодушевление командиров передалось матросам, которых, разумеется, не посвящали в оперативные планы командования. Но нижние чины всегда и на всех флотах чувствовали настроение своих капитанов и офицеров. Было очевидно, что побывавшие у адмирала прониклись уверенностью в победе.
Самое интересное, что план Нельсона был, в общих чертах, известен и Вильнёву. Адмиральская каюта «Победы» была не первым местом, где британский флотоводец озвучил этот план. В Лондоне, перед отъездом в Портсмут, он объяснил членам Адмиралтейства и премьер-министру суть своей задумки. Уже на следующий день после аудиенции у премьера текст доклада Нельсона появился на страницах лондонских газет. Прошло ещё несколько дней – и с ним ознакомился командующий франко-испанским флотом.
Подробный меморандум, разъяснявший план, Нельсон написал 9 октября. Через 10 дней подул бриз, благоприятствовавший выходу судов из устья реки Гвадалквивир, где располагалась гавань Кадисского порта. К тому времени конфликт адмиралов Объединённого флота был худо-бедно улажен, и выполнению приказа Наполеона вроде бы ничто не мешало. Командование авангардом Вильнёв – возможно, из дипломатических соображений, пытаясь расположить к себе недовольных испанцев – поручил одному из своих младших оппонентов, капитану корабля «Сан-Хуан де Непомусено» (San Juan de Nepomuceno) командору Чурраке. В арьергарде должен был идти испанский же «Нептун» (Neptuno) капитана Каетано Вальдеса-и-Флореса, а главного скандалиста Федерико Гравину Пьер Шарль поставил во главе дозорной эскадры. Было ли это тоже проявлением «дипломатичности» французского адмирала или, напротив, его желания унизить старшего из испанских военачальников (за разведку обычно отвечали офицеры званием намного ниже командующего флотом), сказать трудно. Во всяком случае, военными соображениями такое решение оправдывалось: Гравина был самым инициативным и храбрым из всех флагманов Объединённого флота. Но его кораблю - линкору «Сантисима Тринидад», - печально известному своей тихоходностью и неповоротливостью, нечего было делать в составе такого мобильного соединения, как дозорная эскадра. Поэтому Гравина перешёл на знакомого нам по Сент-Винсенту «Принца Астурийского».
Остававшуюся формально флагманским кораблём испанской флотилии «Пресвятую Троицу» поместили, в соответствии с традиционными правилами построения флота в походный порядок, в центр формирующейся общей колонны, в кильватер французского линейного корабля «Буцентавр» (Bucentaure) под флагом самого Вильнёва. Командовали «Троицей» капитан Франсиско Хавьер де Уриарте-и-Борха и контр-адмирал Бальтазар Идальго де Циснерос. Многие авторы, пишущие о морских аспектах Наполеоновских войн, дают этому последнему нелицеприятную характеристику: он, дескать, был посредственным военачальником и никудышным флотоводцем. Оценивая его объективно, мы можем сказать, что он был не хуже и не лучше большинства младших флагманов франко-испанской эскадры. Его недостатки (и достоинства) были типичны для среднестатистического адмирала хоть испанского, хоть французского флота: и в том, и в другом, как ранее говорилось, морских офицеров на стыке XVIII и XIX столетий обучали из рук вон плохо.
Циснерос родился 6 января 1756 г., т.е. в день религиозного праздника Богоявления. По этой причине он получил имя Бальтазар, т.е. Валтасар - в честь одного из Библейских Магов (они же Три Мудреца и Три Короля - в западноевропейской традиции Мельхиор, Каспар и Валтасар, принёсшие дары родившемуся в Вифлееме младенцу Иисусу Христу). Отцом его был Франциско Идальго де Циснерос и Цейас, лейтенант испанского Королевского флота, матерью – Мануэла де ла Торре и Галиндо де Эспиноза. Служба Бальтазара во флоте началась в 1770 г., когда он отправился к побережью Африки и Перу и принял участие в военной кампании в Алжире. Он отличился при захвате вражеского судна в Ла-Манше и был за это в произведён в лейтенанты. В 1795 г. Циснероса назначили командиром корабля «Сан Пабло», который входил в состав сражавшегося (и разбитого) у мыса Сент-Винсент флота Хосе де Кордобы-и-Рамоса. В 1805-м Бальтазар Идальго занимал «спокойную» административную должность - заведовал арсеналом в своём родном городе Картахене. И вот Циснерос снова идёт в море, и его контр-адмиральский флаг развевается на мачте сильнейшего артиллерией корабля мира.
К тому времени служебный стаж «Сантисима Тринидада» насчитывал уже 36 лет: завидный возраст для парусного линкора («Виктори» Нельсона исполнилось 40 лет, т.е. "англичанин" был на 4 года старше). Команда корабля состояла обычно из 1048 - 1050 человек, но в предстоящее плавание «Троица» отправлялась, имея на борту 1200 офицеров, матросов и морских пехотинцев. Дурная выучка рядового состава и плохая дисциплина (чего ждать от контингента, значительная часть которого – вчерашние воры и бандиты?) заставляла испанских капитанов брать на свои корабли больше людей, чем потребовалось бы на таких же судах британцам и даже французам. Количество не переходило в качество: из 1200 человек команды «Сантисима Тринидада» многие ещё толком не излечились от малярии и холеры, свирепствовавших с 1802 по 1804 год на юге Пиренейского полуострова. В экипаж «Виктори» входило всего 850 человек (по другим данным – около 900), но это были моряки и воины, как говорится, другого «калибра».
По плану Вильнёва, первыми Кадис должны были покинуть корабли эскадры контр-адмирала Шарля-Рене Магона - её заданием было захватить или отвлечь несшие дозор у входа в бухту британские фрегаты. Когда 19 октября 1805 г. на «Буцентавре» подняли сигнал «Кораблям сниматься с якоря», капитаны недоумевали: относится ли это только к Магону, к фрегатам или ко всему флоту? Многие замешкались с выполнением приказа и, пока поднимали паруса, бриз почти совсем стих. Только 7 линейных кораблей и 3 фрегата успели воспользоваться ветром и выбраться их гавани. Дувший пока ветерок был слишком слаб для преследования британцев. Вильнёву пришлось приказать невышедшим кораблям стать на ночь на якорь.
Английский фрегат «Сириус», с которого заметили движение в гавани Кадиса, поднял сигнал 370 («Вражеские суда покидают порт»). Он был повторён по «цепочке» дозорных судов и скоро достиг основной части флота. Нельсон понял, куда намереваются идти враги, и просигналил своим флагманам и капитанам: «Следовать на зюйд-ост» (юго-восток). Он рассчитывал подойти к Гибралтарскому проливу раньше противника и не пустить Вильнёва в Средиземное море.
20 октября остальные корабли Объединённого флота вступили под паруса и двинулись на зюйд-ост. Флот Нельсона, благодаря быстрой реакции адмирала на информацию от дозорных, прибыл к проливу до того, как французские и испанские суда покинули Кадис. Британцам пришлось даже лечь на обратный курс – норд-вест (северо-запад). По формальным показателям их флот уступал Объединённому франко-испанскому во всех отношениях. У Вильнёва, шедшего, как было отмечено, в середине строя на «Буцентавре», было 33 линейных корабля (имевших, по разным источникам, от 2600 до 3200 орудий) и 6 фрегатов; у Нельсона – только 27 линкоров (с 2400 орудиями) и 3 фрегата[1]. На кораблях франко-испанского флота служило 21 600 человек; на британских кораблях – 15 600 человек. Командный состав Объединённого флота возглавляли 6 адмиралов, британского – 2. Наконец, у французов и испанцев имелось 4 линкора со 100 и более пушками (включая самый большой с обеих сторон – «Пресвятую Троицу»), у британцев – 2 (один из них - «Виктори»). Но, зная своих офицеров и матросов и – не понаслышке – моряков противника, Нельсон имел основания надеяться на победу.
Походный строй двигавшихся со слабым ветром французских и испанских судов первоначально состоял из 5 колонн. Эскадра Гравины из 12 кораблей должна была идти с наветренной стороны, чтобы во время боя иметь возможность прийти на помощь атакуемым британцами кораблям в любой части строя. Но лихой адмирал распорядился по-своему: он с ведомыми им судами «залез» в авангард (ещё один факт, иллюстрирующий состояние дисциплины в Объединённом флоте).
21 октября 1805 г., вскоре после рассвета, французский фрегат «Гермиона» обнаружил британцев на западе, т.е. с наветренной стороны, и подал соответствующий сигнал. Франко-испанский флот стал перестраиваться в боевую линию. Но берег закрывал ему ветер, и Вильнёв не осмелился вступить здесь в сражение. В 8 часов утра Пьер Шарль передал флагами приказ ложиться на обратный курс: он хотел попытаться вернуться в Кадис. Для флота это означало необходимость перестроиться ещё раз: превратить авангард в арьергард и наоборот. Тогда-то и дали себя знать слабая подготовка матросов и недостаточная компетентность офицеров. Приказ Вильнёва худо-бедно удалось выполнить лишь к 10 часам утра. При едва ощутимом ветре кораблям трудно было занимать свои места в боевой линии, и последняя «выгнулась» в подветренную сторону.
Погода, впрочем, начинала меняться, барометр неуклонно падал, что предсказывало приближение сильного шторма. Это внушило Вильнёву надежду на благополучный уход от преследователей: он предположил, что усиливавшееся волнение остановит или, по крайней мере, задержит Нельсона. Но Бог в тот день был на стороне Королевского флота – или, что вернее, дало себя знать качество ремонтных работ в Кадисских доках. Большинство судов союзников плохо взбирались на волны и еле-еле держались в строю. Подчеркну – в отличие от британских судов, которые ещё до рассвета маневрировали в ожидании противника на траверзе мыса Трафальгар.
К тому времени, когда паруса французов и испанцев замаячили на горизонте, Нельсон уже разделил свой флот на две атакующих колонны. Вице-адмирал, конечно, тоже заметил признаки надвигавшейся бури, и прилагал все усилия, чтобы закончить дело как можно быстрее. Его наветренная колонна из 11 кораблей должна была, как вы помните, нейтрализовать корабль старшего флагмана Объединённого флота, т.е. Вильнёва. Поэтому Нельсону, чтобы точно выбрать направление движения, пришлось дожидаться момента, когда Вильнёв поднимет свой флаг и обозначит тем самым свою плавучую штаб-квартиру. Подветренную колонну из 16 судов возглавлял державший флаг на 100-пушечном «Ройял Соверене» (Royal Sovereign) вице-адмирал Катберт Коллингвуд. Ему нужно было рассечь франко-испанский строй рядом с 14-м, считая с конца, кораблём, атаковать отрезанную от центра часть строя и разгромить её, пользуясь своим превосходством в силах, дезорганизацией противника и отсутствием у того связи с командующим, которого взял на себя Нельсон. Последний, по словам Э.Лэмберта, «знал, что если вражеский адмирал будет обезврежен, умелые британские капитаны сметут остатки флота противника за те часы, пока солнце ещё будет сиять на небе».
Затянув перестройку своего флота в обратный порядок, враги дали британцам время плотно позавтракать перед боем. «Вероятно, у неприятеля аппетит был не столь здоровым», - отмечает тот же Лэмберт. Как только выяснилось, что «Буцентавр» Вильнёва идёт двенадцатым от начала неприятельской линии (корабль «Сантисима Тринидад» оказался теперь непосредственно перед французским флагманом), Нельсон форсировал сближение своей колонны с франко-испанским строем.
Увидев, что противник приближается двумя колоннами, Вильнёв понял, что бой неизбежен. Он, как я выше отметил, представлял себе, в общих чертах, что будет делать Нельсон, и нельзя сказать, что не попытался принять никаких мер. Беда лишь в том, что меры эти оказались неадекватными ситуации, а некоторые – даже вредными в конкретных обстоятельствах.
Так, французский вице-адмирал требовал от капитанов и младших флагманов во что бы то ни стало сохранить строй, т.е. делал акцент не на конечной цели (выиграть сражение), а на одном из средств её достижения. Понимая, что инициатива в море принадлежит Нельсону и, вероятнее всего, тот её не упустит, Вильнёв посчитал возможным сообщить об этом капитанам (при своей-то «популярности» в Объединённом флоте, особенно у испанцев!).
Что касается более конкретных указаний – например, как действовать кораблям против врага, вклинившегося в строй Объединённого флота,- то французский командующий не дал их вообще. Интересно, почему? Чрезмерно доверял своим капитанам или сам смутно себе представлял, что можно противопоставить такой атаке?
Нельзя сказать, что в реальных условиях план Нельсона выполнялся безукоризненно. Корабли регулярно выбивались из строя, дистанция между ними менялась, а такие линкоры, как «Принц» (Prince), с днищами, сильно обросшими морскими организмами, основательно отстали от прочих. Другие, наоборот, выбились вперёд: «Британия», например, даже влезла в строй перед «Виктори». Нельсона это не нервировало и не заставляло подавать флагами гневные сигналы: диспозиция нарушалась, но боеготовность не страдала, и движение продолжалось. Капитана «Британии» вице-адмирал просто окликнул в рупор и попросил дать дорогу «Победе» (что тут же было сделано). Он и его младшие флагманы были не чиновниками в адмиральских мундирах, а военными моряками.
Французские и испанские капитаны хорошо видели британские корабли, двигавшиеся двумя колоннами к центру их линии, и некоторые, например, командор Чуррака, думали, что Вильнёв прикажет идущим впереди судам повернуть и напасть на британцев. Но такого приказа не было; кроме того, после перестройки флота для плавания обратно в Кадис в авангарде оказался не Гравина, а безынициативный Дюмануар. Что до Гравины, то его эскадра находилась, как мы помним, не на своём месте. Заметив это, Вильнёв просигналил ей: «Держитесь наветренной стороны!» Но было уже поздно: Коллингвуд резко вырвался вперёд. Его флагман «Ройял Соверен», чья подводная часть была незадолго до описываемых здесь событий покрыта медными листами и не обрастала поэтому никакой гадостью, не только обогнал «Виктори» и наветренную колонну, но и на ¾ мили (1,39 км) опередил своего заднего мателота[2].
Нельсон ходил в это время по палубе «Виктори», беседуя с матросами, офицерами и капитаном Харди. Заметив, как меняется положение, вице-адмирал подозвал лейтенанта Паско и велел ему передать всем британским морякам новое сообщение.
- Мистер Паско, - сказал он, - я хотел бы сказать флоту: «Англия уверена, что каждый исполнит свой долг» (“England confides that every man will do his duty”). И поторопитесь: за этим последует другой сигнал.
- Разрешите заметить, сэр,- осторожно предложил Паско, - если заменить слово «уверена» (confides) на «ждёт» (expects), послание будет передано быстрее.
- Пусть так, - согласился Нельсон.
Сигнал был незамедлительно поднят на фалах «Виктори».
Тут надо сделать небольшое отступление. Во времена, когда на кораблях отсутствовала радиосвязь, сообщения в море передавались с помощью сигнальных флагов, поднимаемых на мачтах. Флаги обозначали как цифры от 0 до 9, так и буквы от A (соответствует флагу для цифры 1) до J (флаг для цифры 9). Начиная с К, все буквы латинского алфавита обозначались комбинациями двух флагов. Из букв, естественно, складывались слова. Но некоторые, наиболее часто употребляемые лексемы[3] были закодированы, т.е. передавались не по буквам, а комбинациями из трёх флагов. Например, слово England (Англия) обозначалось флагами для цифр 253. В предложении “ England expects that every man will do his duty ” незакодированным было только существительное “duty”(долг), которое передали по буквам. Если бы Нельсон оставил в своём сообщении слово confides, его тоже пришлось бы передавать по буквам, так как кода для него не было.
Замена слова слегка изменила смысл текста, и на некоторых кораблях обращение командующего вызвало недоумение.
- Зачем просить нас исполнять свой долг? – удивлялись офицеры и матросы. – Мы и так всегда его исполняем!
Большинство моряков, однако, сигнал воодушевил. Очевидцы вспоминали восторженные крики, которыми встречали на кораблях воззвание Нельсона.
Второй – и последний – сигнал с «Виктори» означал «Сблизьтесь с врагом ещё больше» (“Engage the enemy more closely”).
- А то мы сами бы не догадались! – усмехнулся Коллингвуд. – Похоже, Нельсон перестарался с приказами.
Он на «Ройял Соверене» первым сошёлся с Объединённым флотом, но немножко «промахнулся»: вклинился во вражеский строй рядом с 16-м от конца кораблём – «Санта-Аной» под флагом испанского адмирала Алавы. Это произошло в полдень: французский «Фуге» (Fougueux -«Пылкий») дал по «Соверену» залп; бóльшая часть ядер упала в воду, не долетев до английского линкора. Тотчас на мачты британских кораблей «взлетели» белые боевые флаги Св.Георгия; французы, крича «Да здравствует император!», подняли свои трёхцветные полотнища; испанцы – жёлто-красные флаги обеих Кастилий, а под ними выставили ещё и высоченные деревянные кресты.
Колллингвуд не отвечал на выстрелы, пока «Фуге» не оказался в пределах досягаемости – а потом почти разнёс «Пылкого» в щепки. В то же время по «Санта-Ане» «Ройял Соверен» выпустил 150 ядер, уничтоживших и искалечивших более 400 членов её экипажа. Но из-за «промаха» Коллингвуда решающего перевеса сил на этом участке британцы не создали. «Соверен» оказался запертым между четырьмя вражескими кораблями и вынужден был отбиваться от них. А Нельсон пока ещё ничем не мог помочь своему другу.
По мере приближения британских линкоров к линии огня людям на них становилась очевидной вся сложность и рискованность производимого ими манёвра. Британцы шли, подставляя под ядра французов и испанцев ничем не защищённые и потому уязвимые носы своих кораблей. Противник имел возможность дать по носу линкора под флагом Св. Георгия залп всем бортом, и, при условии попаданий большинства ядер, могли погибнуть все находившиеся в передней части палубы люди, а разрушения были бы колоссальными. Разбитый бушприт потянул бы за собой связанные с ним такелажными снастями стеньги фок-мачты, и те, упав с высоты на бак, довершили бы разгром, начатый вражеской артиллерией. При этом британцы были лишены возможности отвечать на неприятельские выстрелы собственными бортовыми залпами: пушечные порты их кораблей смотрели не на Объединённый флот, а в море и в сторону, где двигалась параллельная колонна их же судов.
В 12.15 «Виктори» была впервые обстреляна – пока с дальней дистанции. Нельсон, как мы знаем, нацеливался на французский «Буцентавр», над которым развевался флаг Вильнёва. Свидетельство очевидца событий: «В 20 минут 1-го часа «Буцентавр» пустил ядро в «Виктори», шедшую под всеми лиселями со скоростью в 1,5 узла (2,78 км/ч – S.N.). Снаряд не достиг ещё цели. Через 2 или 3 минуты другое ядро «Буцентавра» упало около борта английского флагмана. Вслед за ним сделан 3-й выстрел: снаряд перелетел через «Виктори». Наконец одно ядро пробило грот-брамсель «Виктори» и тем представило неприятелю доказательство, что выстрелы его достигают цели. Несколько минут прошло в страшном молчании, и вдруг как бы по сигналу главнокомандующего весь неприятельский авангард разразился жестоким огнём».
Да, шедшая к линии Объединённого флота «Победа» подверглась яростному обстрелу, не будучи пока в состоянии ответить ни на один залп противника. Ветер, неуклонно ослабевавший с момента встречи двух враждебных флотов, теперь, можно сказать, почти не надувал паруса, и «Виктори», как и другие корабли колонны Нельсона, двигалась очень медленно. Нельсон и Харди намеревались ввести свой линкор в зазор между «Буцентавром» и оказавшимся после перестройки колонны Объединённого флота позади флагмана 80-пушечным французским «Нептуном» (линкор «Сантисима Тринидад» шёл теперь перед «Буцентавром» со «скоростью черепахи», чем изрядно замедлял ход и вильнёвского корабля). На хрупкий нос нельсоновского флагмана слева и справа – с «Буцентавра», с «Нептуна» и с шедшего рядом с последним «Редутабля» - обрушивались – и крушили его почём зря – пушечные ядра. Они убивали и ранили находившихся на верхней палубе людей. Джона Скотта, государственного секретаря Нельсона, ядром разорвало надвое, когда он стоял на квартердеке и беседовал с капитаном Харди.
Затем другой снаряд сбил стеньгу бизань-мачты, а ещё один разнёс вдребезги штурвальное колесо. Двойной залп смял шеренгу из восьми морских пехотинцев на юте. После этого Нельсон приказал командиру отряда морской пехоты капитану Чарльзу Эдейру рассредоточить солдат по палубе судна. Такая дислокация была многообещающей: солдаты могли бы выстрелами «снимать» с мачт французских судов сидевших там снайперов, и это, возможно, предотвратило бы случившуюся вскоре беду.
«А Нельсон и Харди продолжали расхаживать туда-сюда по выбранному ими месту – правой части квартердека, - когда вокруг них летали осколки, - пишет Э.Лэмберт. – Когда один осколок задел туфлю Харди и разорвал на ней пряжку, Нельсон заметил: «Дело это слишком нагрелось, чтобы растянуться надолго». Потеряв 50 человек убитыми и ранеными, экипаж «Виктори» ещё даже не открыл огонь».
Историк написал это, основываясь на свидетельствах очевидцев, один из которых сообщил:
«Всегда пренебрегая удобствами жизни, Нельсон, приготовляя «Виктори» к походу, приказал снять люк над своей каютой и заделать отверстие досками, чтобы можно было ходить посреди палубы, не мешая действию снастей и пушек. В этом пространстве, ограниченном сзади стойками штурвала, а спереди ограждением сходного трапа, адмирал и капитан Харди прохаживались весьма спокойно с самого начала боя».
Урон, причинённый приближавшимся британским кораблям артиллерией Объединённого флота, мог бы быть намного большим, если бы, во-первых, французские и испанские канониры стреляли лучше, и, во-вторых, концепция морской войны была бы у их командиров несколько иной. Но уже столкновение судов союзников с передовыми линкорами колонны Коллингвуда показало, «кто до кого не дотягивает». На каждый выстрел французов и испанцев «Ройял Соверен» успевал ответить тремя!
У французов тут тоже сказывалось наследие революционного 1793 г., когда аристократами и врагами Республики объявили, наряду с морскими офицерами и инженерами-судостроителями, корабельных артиллеристов. От них избавлялись так усердно, что к началу нового, XIX в. залп всех бортовых орудий французского линейного корабля причинял противнику меньше вреда, чем 2 пушки при последних двух Людовиках.
Но будем справедливы: днём 21 октября точному наведению корабельных орудий на цель мешала ещё и усиливавшаяся на море зыбь[4].
О концепции морской войны я упомянул потому, что, во-первых, преобладавшее во французском и испанском адмиралитетах представление о линкорах как о, по выражению Дж. Д. Харброна, «боевых платформах для солдат и орудий» обуславливало отсутствие необходимого внимания к воспитанию экипажей таких кораблей, поддержанию дисциплины на борту и обеспечению согласованности действий различных судовых служб и подразделений во время пребывания в море. На больших испанских «навио» порядки часто напоминали складывающиеся в гарнизонах каких-нибудь Богом (и врагом) забытых далёких крепостей. Во-вторых, в представлении французов и испанцев в морском бою задачей канониров было, в первую очередь, обездвиживание неприятельских судов. Поэтому огонь артиллерии сосредотачивался, главным образом, на парусах и рангоуте противника. Это видно опять-таки на примере корабля Коллингвуда: «Ройял Соверен» изуродовал «Фуге» и основательно «зачистил» палубу «Санта-Аны», а сам поплатился за это изорванными парусами.
«В принципе, - указывает Дж. Д. Харброн, - боевая тактика испанцев сводилась к тому, чтобы меткими залпами снести мачты вражеских кораблей. Подбитое судно брали на абордаж. Тактика же англичан была иной. Она заключалась в том, чтобы целиться в корпус корабля».
Все пишущие о Трафальгарском сражении авторы отмечают, что храбрость Нельсона в тот день больше напоминала безрассудство. Он появился на палубе в парадном мундире, на котором сверкали под лучами солнца 4 орденских звезды. Капитан «Виктори» Харди напомнил вице-адмиралу о снайперах, сидящих на мачтах французских кораблей, и посоветовал надеть мундир поскромнее - в этом командующий флотом был отличной мишенью.
- Это - награды за мои боевые дела, не так ли, Харди? – ответил Нельсон. – Где же их и носить, как не в бою?
Задержавшийся на «Виктори» после предшествовавшего перестройке флота для атаки финального совещания командиров капитан фрегата Euryalus («Евриал») Генри Блэквуд предложил вице-адмиралу перенести свой флаг на этот фрегат и руководить боем оттуда. Нельсон отказался.
С началом обстрела «Виктори» Блэквуд покинул корабль – не из трусости, а потому, что ему надо было выполнять свои обязанности на собственном судне. Нельсон, прощаясь с ним, сказал:
- Храни Вас Бог, Блэквуд! Похоже, я вижу Вас в последний раз!
Продолжение см.:
________________________________________________________________________________________
[1] В списке судов эскадры Нельсона также значилось 33 линейных корабля, но 6 из них незадолго до выхода франко-испанского флота из Кадиса были посланы в Гибралтар за пресной водой. К 21 октября они ещё не возвратились.
[2] Мателот – соседний корабль в строю: здесь – идущий непосредственно за данным кораблём.
[3] Слова (лингвистический термин)
[4] Следует иметь в виду, что зыбь — это поверхностные волны, образующиеся из ветровых волн после прекращения действия ветра или после выхода ветровых волн из района воздействия ветра в область, где ветер имеет значительно меньшую скорость или отсутствует, т.е. относительно длинные волны, слабо связанные с ветром.