Часть 10. Глава 66
Расположение эвакуационного взвода, обустроенного в подвале полуразрушенной школы села Ветрогорье, гудело привычной, напряжённой работой. Стонал только что привезённый боец с перебинтованной ногой, которым спешно занимались врачи; шипела примусная горелка под чайником; кто-то негромко ворчал, уронив металлический лоток с инструментами и собирая их теперь в грязи, чтобы заново продезинфицировать.
Воздух в подвале, где расположились основные лечебные мощности взвода, – смотровые, операционная и общая палата для раненых, ожидающих транспортировки в тыл, был насыщен от запахами йода, крови и всеми остальными, что присущи местам, куда привозят грязных, потных, измученных мужчин, которые совсем недавно отражали атаки врагов, ведомых безумным лицедеем, возомнившим себя спасителем целой нации.
На стенах висели детские рисунки, привезённые вместе с гуманитаркой – яркое солнце и кривой домик, большой танк с красной звездой, стреляющий по врагу, летящий в небе военный самолёт с украшенным триколором хвостовым оперением. Всё это заметно контрастировало с суровой реальностью полевого лазарета, но для многих из тех, кто попадал сюда, означало лишь одно: в него верят, его любят и ждут. Там, на большой земле.
Снаружи сегодня тоже было шумно: о беспилотной атаке не сообщалось, потому и около здания школы работали люди: кто разбирал обломки, чтобы не мешались под ногами и колёсами техники, кто укреплял огневую точку, вдалеке урчал экскаватор, оборудуя новую линию траншей – на тот случай, если досюда доберутся нацисты, и потребуется их встретить как следует.
В этот привычный грохочущий хаос, оглушив его, ворвался новый, рвущий барабанные перепонки рёв мотора и визг тормозов прямо у входа. Прямо к школе подкатил некий аппарат, облепленный покрытыми грязью фигурами так плотно, что даже непонятно было, на чём они держатся, во что так вцепились. Едва он остановился, они попрыгали с него, – их оказалась восемь. Один остался лежать, второй сидеть за рулём. Его лицо было землистым от копоти и напряжения, глаза горели лихорадочным, почти безумным блеском.
– Трёхсотый! – хрипло проорал он, едва успев заглушить взвывающий двигатель. – Помогите скорее!
Как по команде, пространство вокруг замерло на долю секунды, а затем ожило с утроенной силой. Валя Парфёнова, услышав этот хриплый отчаянный призыв, первой бросилась к выходу. Её волосы, собранные в небрежный пучок, рассыпались по плечам ярким пятном в тусклом свете. Рядом с ней, отложив пачку стерильных бинтов, которые она только что пересчитывала, поднялась Лира – высокая, худющая, со всегда спокойными, будто замедленными движениями. Но сейчас и она двигалась с резкостью пантеры, сбив с пути табурет.
Они почти одновременно оказались возле квадроцикла, следом подбежали два санитара. На заднем сиденье, пристёгнутый ремнями, обмякшим мешком лежал раненый. Лицо его было белым, почти прозрачным, как восковая бумага, а камуфляж на груди и животе пропитан тёмной, почти чёрной, липкой кровью, которая капала на землю редкими тяжёлыми каплями.
– Аккуратно, ради всего святого, аккуратно! – скрипуче, будто ржавым гвоздём по стеклу, произнёс приехавший, сам выбираясь из седла. Его руки тряслись так, что он не сразу смог отстегнуть шлем, а когда всё-таки получилось, он просто сорвал его с головы, швырнув под ноги. – Осторожнее, это мой брат-близнец. Максим.
Вчетвером, медсёстры и санитары, они подхватили бесформенное, неожиданно тяжёлое тело и почти понесли к смотровой, отгороженной в ближнем углу подвала брезентовой тканью, прикреплённой к верёвке. Ботинки водителя громко гремели позади по бетону; его глаза, широко раскрытые, не отрывались от бледного лица брата. Остальные, кто прибыл вместе с ним, остались снаружи. Отошли в сторону и устало повалились на землю, чтобы отдышаться, – они выглядели, как люди, которым только что удалось вырваться из кромешного ада, и до сих пор не понимают, как вообще это удалось.
– Док! Док, к нам, срочно! – закричала Валя, и её голос перекрыл все остальные звуки. Из-за перегородки, откидывая тяжёлое полотнище движением плеча, появился врач в запачканном бурыми пятнами халате, с усталым, обветренным, небритым лицом. Он бросил один быстрый, сканирующий взгляд на группу, на пятна крови на полу, на лицо водителя, и резко кивнул на операционный стол, сколоченный из досок и покрытый чистой клеёнкой.
– Кладём. Быстро. Одежду долой, – бросил он медсёстрам.
Валя, не теряя ни секунды, схватила хирургические ножницы. Звук разрезаемой плотной ткани, расстегиваемых пряжек и липучек заполнил угол. Быстрыми, точными движениями Парфёнова рассекла одежду, обнажив торс. Рваная, клокочущая рана ниже рёбер пульсировала тёмным, густым потоком. Рядом зияли ещё две, поменьше, из которых торчали мелкие обломки ткани и, возможно, металла. Дыхание раненого было поверхностным, хрипящим, с пугающими паузами.
– Давление падает катастрофически, – монотонно, но чётко констатировала Лира, накладывая манжету на свободную руку. Её пальцы ловили пульс. – Еле нахожу. Нитевидный. Нужно прямо сейчас, Док, иначе не довезём даже до вертушки.
– Знаю, – сквозь стиснутые зубы процедил Док. Он уже работал, руки двигались быстро, автоматически, но каждый жест был выверен до миллиметра, сказывался опыт. – Анестезия общая, интубация. Лира, готовь аппарат, проверь мешок Амбу. Валя, катетер, две группы, быстро, вешай уже. Ты, – он впервые поднял глаза на водителя, который стоял как истукан, впиваясь побелевшими пальцами в край деревянного стола, – как зовут? Чтобы я знал, кого выносить, если рухнешь.
– Илья, – боец с усилием проглотил ком, вставший в горле. Его голос был чужим. – Илья Рыжиков. А это… это Максим.
– Илья, выйди. Ты здесь сейчас только мешаешь.
– Я остаюсь.
Взгляды Дока и Ильи встретились на секунду – два стальных, вспыхнувших клинка в ярком свете операционной лампы-таблетки. В глазах военврача была профессиональная холодность и раздражение, в глазах бойца – непоколебимая решимость. Капитан первым отвел глаза, резко кивнул.
– Ладно. Стой там, в ногах. Упрись во что-нибудь. И не падай, не вздумай. Валя, начали, вливаем.
Операция была короткой, стремительной и на удивление тихой для этого шумного места, если не считать ровного, механического гуда аппарата ИВЛ и редких, отрывистых, чётких команд Дока. Он работал почти вслепую, полагаясь на интуицию и память пальцев в тонких перчатках. Разрез скальпелем, расходящиеся края раны, металлический расширитель, шипение отсоса, хлопание в стеклянной банке. Кровь. Её было слишком много, она заливала поле, стекала по клеёнке на пол.
– Зажим… Ещё зажим. Не так, дай сюда. Так. Вижу. Осколок, крупный, у самого края селезёнки… Аккуратно, чёрт… Пошёл.
Металлический звон осколка, упавшего в металлический лоток, прозвучал неожиданно громко, звонко. Илья вздрогнул. Затем был второй, меньший, брякнувший, как монета. И третий, глухой, упавший плашмя.
– Селезёнка повреждена, краевой разрыв, но, кажется, не критично, – бормотал Док, больше сам себе, как будто ведя диалог с самим собой. – Ушиваю… Промываю… Ставлю дренаж. Валя, как давление?
– Поднимается потихоньку. Семьдесят на сорок. Пульс прощупывается.
– Уже что-то, – выдохнул военврач, и в его голосе впервые появилась едва уловимая нить облегчения. Он не смотрел на Илью, но его спина, бывшая до этого напряжённой струной, слегка сгорбилась. – Теперь швы. И быстрее готовить к отправке. У нас минут тридцать, не больше.
Прошло ещё сорок минут, которые для Ильи растянулись в целую вечность. Каждая секунда казалась резиновой, наполненной гулом в ушах, резким запахом антисептика и светом яркой лампы над столом. Он не отрывал взгляда от лица брата, от синих, полупрозрачных век, сомкнутых над впалыми глазницами. Ловил малейшую гримасу на его лице, смотрел, как присоска трубки дрожит у уголка рта в такт механическому дыханию аппарата. Боец видел не просто движения Дока – он замечал, как тот напрягает плечо, ввинчивая нить, как капля пота с его виска впитывается в маску. Его мир сузился до этого импровизированного стола, до клубка из резиновых трубок, цветных проводов и бурых подтёков под ослепительным холодным светом. Весь остальной подвал – стоны, голоса, буханье шагов по бетону – отступил куда-то в туман, за невидимую стену.
Наконец Док выпрямился во весь свой высокий рост, и его спина издала тихий, но отчётливый хруст позвонков. Он снял окровавленные перчатки, швырнул их в ведро с характерным шлепком.
– Всё. Вытащил всё, что светилось и звякало. Селезёнку сохранил, зашил. Дальше – не моя епархия. Теперь всё решает дорога и время. Готовьте к эвакуации, – его голос был хриплым от напряжения. – Через двадцать минут, не позже. Вертолёт будет на точке «Альфа» в сорок пять.
Илья выдохнул. Воздух с силой рванулся в его лёгкие, обжигая, как спирт, и он понял, что всё это время дышал мелкими, прерывистыми глотками, почти задыхался. Ноги внезапно стали ватными, подкосились, и он с силой прислонился к холодной, шершавой бетонной стене, чувствуя, как дрожь, которую сдерживал всем телом, начинает пробиваться наружу.
Валя и Лира уже действовали. Они бережно, но быстро перекладывали Максима, уже дышавшего самостоятельно, пусть слабо и хрипло, но уже без помощи аппарата, на армейские носилки. Валя накрыла его стерильным одеялом до подбородка, поправила капельницу, проверила дренажную трубку. Лира прикрепила к носилкам жёлтый листок первичного осмотра с лаконичными пометками Дока.
– Ты… как сам-то? – спросила Валя Илью, вдруг заметив, что его камуфляж на груди и руках был в засохших бурых пятнах.
– Я… ничего. Спасибо вам, – голос его был пустым, без интонаций, как у робота. Он смотрел сквозь неё, на носилки.
– Иди, чайку выпей, солдат, горячего, – мягко, но настойчиво сказала Лира, мягко касаясь его локтя. – Ты свой долг выполнил. Вытащил. Теперь твоего брата отвезут в тыл.
Илья позволил отвести себя к походной кухне, устроенной в углу бывшего школьного пищеблока. Пахло гречневой кашей с тушёнкой. Пожилой боец сунул ему в руки алюминиевую кружку с горячим, сладким, как сироп, чаем. Илья пил маленькими глотками, не чувствуя ни вкуса, ни температуры, и неотрывно смотрел в ту сторону, где остались носилки с братом, вокруг которых суетились санитары, готовя их к переноске. Его взгляд метнулся к запылённому, изувеченному квадроциклу, который стоял неподалёку как памятник безумию, и он быстро отвернулся, как от чего-то слишком личного.
К Илье подошли бойцы из его взвода, вместе с которыми он умчался с передовой, спросили, как там брат. Солдат ответил, что медики сделали операцию, а еще сказали, что с Максом всё будет хорошо, главное только поскорее вывезти его отсюда в тыл, чтобы заново…