Дарья Десса. Роман "Африканский корпус"
Глава 38
День прошел монотонно, сливаясь в единое, размытое жарой полотно. Хорошо это или плохо – трудно сказать. Монотонность ведь тоже может быть благом, означая отсутствие форс-мажоров. Но после обеда стало ясно, что поток мамочек с детьми резко сократился, словно пересохший ручей. И уже к четырем часам дня очередь прекратилась совсем. Последние посетители шли одиночными семьями, по одному-два человека за раз. Стало окончательно ясно, что первая волна вакцинации в Тесалите подходит к концу.
Надежда, просидев у столика с журналами учета добрых полчаса в полной тишине, отложила ручку и обвела взглядом опустевший двор.
– Ну вот, кажется, и закончили, – произнесла она, и в её голосе прозвучала не столько усталость, сколько удовлетворение от выполненной работы. – Завтра еще один день, но он, скорее, для оформления и уборки. Рафаэль, ты займешься финальным осмотром детей, если такие будут, а я буду собирать оборудование. Все неиспользованные вакцины и сыворотку от укусов змей оставляем местным ребятам. Сидеть здесь просто так, уперевшись в стену, смысла нет. У нас же еще один городок намечается по маршруту.
Она помолчала, размышляя.
– Надо решить вопрос связи. Я так думаю, надо доктору Туре оставить рацию. Заряжать от генератора сможет, покажем, как это делается. А так хоть какая-то связь будет, если что случится.
Хадиджа, кивнув, перевела сказанное Надеждой Тирролу. Тот, сидевший на корточках у стены, буквально расцвел от удовольствия. Его уставшее, пропыленное лицо озарила широкая, искренняя улыбка. Он сложил ладони перед собой в почти молитвенном жесте и несколько раз склонил голову, выражая безмерную благодарность. Потом заговорил быстро, эмоционально, и Хадиджа тут же переводила:
– Он говорит, что очень, очень благодарен от себя и всех своих коллег. Счастлив, что удалось поработать с русскими врачами, увидеть, как надо организовывать процесс. И просто счастлив, что теперь есть медикаменты. У него, по сути, кроме самых базовых перевязочных материалов, да пары бинтов, ничего и нет. А тут – и сыворотки, и оставшиеся вакцины, и лекарств хватит на полноценный полевой пункт на много месяцев.
Тиррол сделал паузу, посмотрел на Надежду умоляюще и снова заговорил, уже более робко.
– И если можно, конечно, – переводила Хадиджа, – хотя бы один, самый простой комплект хирургического инструмента… И шовный материал. Очень нужно. Иногда приходится зашивать раны, а делаем это чем придется. Простыми иголками и нитками для шитья. Шрамы потом получаются страшные.
Доктор Туре просяще смотрел на Надежду, и в его глазах читалась не жадность, а отчаянная практическая нужда. Эпидемиолог, мельком глянув на Креспо в поисках моральной поддержки, и получив её в виде короткого кивка, сказала:
– Хорошо. Завтра будем грузиться и посмотрим, что можем оставить из резервного набора. Обещать не могу, но постараемся.
Сегодняшний вечер у команды подошел без той изматывающей, давящей усталости, что копилась от монотонного труда и палящей жары предыдущих дней. Чувствовалась приятная, «рабочая» усталость – после настоящего дела. Переводчица вернулась от входа, прикрыв за собой калитку:
– Надя, там уже совсем никого нет. Тишина.
– Так, Хадиджа, – сказала Надежда, поднимаясь. – Передай ребятам на входе, что завтра – последний день приема. К вечеру мы собираемся, а утром уходим в Кидаль. А сейчас… раз никого нет, давайте-ка устроим небольшой, скромный праздничный ужин. Все поработали на совесть. И, вот еще что, позови наших охранников со входа. Раз там никого, то и отдохнуть можно. Пусть присоединяются. А наблюдать за обстановкой снаружи смогут из окон.
Она кликнула одну из местных девушек-помощниц:
– Зизи, бери девушек, помогите накрыть стол на всех. Достаньте все консервы, что с мясом, и галеты.
И, обернувшись к Рафаэлю, Надежда понизила голос, и в ее глазах мелькнула озорная искорка:
– А я тут, в нарушение всех сухих запретов и инструкций, несколько бутылок красного прихватила. Крепче им нельзя, наша водка для их организмов – чистейший яд. А хорошее красное – само то. Легкое, южноафриканское. Кстати, его и в России продают, я такое брала.
Рафаэль ухмыльнулся:
– Надя, а нам за это «культурное питие» никто не вставит пистон? Вроде как миссия медицинская, а тут вино… Местные ребята вроде бы не пьют. Они же мусульмане.
Надежда хмыкнула, доставая из-под стола складную походную табуретку.
– Ага, не пьют. Зайди в любой магазин в городе – полки забиты пивом. А в деревнях догоны свое домашнее пиво варят, из кукурузы и проса, крепкое, между прочим. Испанец, алкоголь пьют все народы во все времена, даже священники в рамках ритуала – это один из древнейших продуктов цивилизации. И Мали здесь не исключение. Так что красное вино – это не разврат, а лишь немного разнообразия и повод для человеческого общения.
Девушки с базы и местные помощники уже дружно накрывали стол в центре двора, на большом деревянном щите. Расставили консервные банки с тушенкой, открыли галеты, разложили лепешки, поставили бутылки с водой. Рядом, на треноге над углями, энергично шумел и выпускал клубы пара большущий жестяной чайник с длинным и причудливо изогнутым носиком.
Надежда зашла в помещение и вынесла матерчатую сумку санитара с красным крестом на боку. Расстегнув её, она поставила на стол три увесистые бутылки с темно-рубиновым вином. Рафаэль увидел, как коллеги стали смущенно переглядываться, украдкой поглядывая то на бутылки, то друг на друга. Очень хотелось попробовать диковинный напиток, но и страх нарушить неписаные правила был силен.
– Хадиджа, – позвала Надежда. – Переведи всем: это не очень крепкое вино. Мы выпьем его совсем по чуть-чуть, за ваше здоровье и за нашу общую хорошую работу. Вместе. Я разрешаю, как старшая здесь. Ничего плохого в этом нет.
За большим импровизированным столом собралось шестнадцать человек – вся их небольшая интернациональная команда: врачи Шитова и Креспо, местные доктора Туре, Траоре и Ажу, охранники Бонапарт и Андре, шесть врачей и девушки с базы: Зизи, Розалин и Жаклин. Звякнули откручиваемые пробки. Эпидемиолог аккуратно разливала темную ароматную жидкость по пластиковым стаканчикам, каждому – лишь чтобы покрыть дно. Потом она встала, подняла свой стакан. Во дворе притихли, было слышно только потрескивание углей под чайником.
– Ребята, – начала Надежда твердо и тепло. – Мы вместе поработали эти несколько дней и сделали самое главное – спасли много детей от страшного заболевания. Скоро, через положенное время, мы приедем со второй прививкой. Свое дело мы сделали хорошо и честно. Я предлагаю выпить это вино – совсем глоточек – за ваше здоровье. Так у нас в России принято – отмечать окончание хорошей работы. Чуть-чуть за здоровье можно и нужно.
Хадиджа перевела последние слова. Тиррол, все еще с сияющими глазами, первым осторожно пригубил из своего стаканчика. Потом кивнул, улыбнулся еще шире. И вот уже все остальные, преодолев смущение, подняли свои скромные порции южноафриканского вина в запыленном воздухе малийского вечера – за работу, за здоровье, за то человеческое тепло, что на время стерло границы между континентами.
Рафаэль сделал глоток. Вино действительно оказалось хорошим, спокойным, с мягким терпким послевкусием. Он взял бутылку, рассмотрел этикетку. ЮАР. Мир, казалось, сжимался в этот момент до размеров пластикового стакана в пыльном малийском дворе.
Девушки-помощницы смущенно переглядывались и хихикали, пробуя незнакомый напиток. Охранники, обычно молчаливые и сосредоточенные парни, сделав первый осторожный глоток, спокойно и деловито допили свои порции до дна. Барышни, видя их реакцию, тоже, смеясь и отворачиваясь, чтобы скрыть смущенные улыбки, опрокинули свои стаканчики. Напряжение последних изматывающих дней, та сильная пружина, что была сжата внутри каждого, наконец-то разжалась. За ужином все разговорились. Там, где не хватало слов, в ход шли оживленные жесты, смех и обращения к Хадидже: «Скажи им, что…», «Переспроси, как они…»
Работа закончилась, и на душе стало как-то легко и пусто одновременно. И вот тут, в кругу этих новых, но уже ставших почти родными за несколько дней людей, Рафаэль подумал о Валерии. Что бы она сказала, увидев его здесь? В этой странной компании где-то на северо-востоке Мали, в маленьком городишке Тесалит, с пластиковым стаканом южноафриканского вина в руке? Учителя и просто местные жители, малийские и русские доктора, охрана – люди, которые сдружились, проходя через общую изматывающую работу. Возможно, через некоторое время они опять приедут сюда, уже с другими вакцинами. И всё окажется иначе. Им будут доверять еще больше, а рукопожатия станут крепче.
Ужин закончился так же неспешно, как и начался. Все постепенно разошлись по своим комнатам и раскладушкам, унося с собой остатки непривычного тепла от вина и беседы. Впервые за долгое время Рафаэль подумал о том, как всё в его прежнем, «современном» мире было стремительно и одновременно затянуто в долгосрочные планы, ипотеки, карьерные траектории. И возможно, не только малийцы, но и многие африканцы живут иначе – стремительно, но одним днем, где ценны именно сегодняшние минута, еда, спасение ребенка. И, возможно, в этом есть своя, жестокая и чистая, правда. Он вспомнил недавнее нападение бандитов на рудник. Все тогда перепугались, зажались от страха, а через полчаса, когда опасность миновала, уже заулыбались, как ни в чем не бывало. Жизнь продолжалась.
А как там Валерия? Наверное, сходит с ума без связи. «Как только приедем на базу, сразу позвоню, – твердо пообещал он себе. – Обязательно». Возможно, он неправильно сделал, поехав сюда? Может, следовало согласиться на предложение ее отца и пойти по проторенной, безопасной дороге? Но нет, и это был не выход. Ладно, что сделано, то сделано. Хуже уже не будет. А практику он здесь наберет отличную, как в свое время Борис Володарский в Сирии. А может, даже круче. Там хоть какая-то видимость цивилизации была. Имея за плечами такой опыт, окажется гораздо легче работать где угодно.
«Как все-таки не хватает Леры, – с тоской подумал испанец. – А что ей здесь делать-то?» Даже её отцу большому бизнесмену, здесь пока нечего было бы ловить. Стреляют по кому не попадя. А бизнес любит тишину и предсказуемость. Всё, – решил он, засыпая под далекий лай шакалов. – Вернусь – не отпущу её ни на секунду». Так, блуждая в мыслях между прошлым и будущим, Креспо и уснул тяжелым, но спокойным сном.