Дарья Десса. Роман "Африканский корпус"
Глава 37
Фары «Рено» резали густую, бархатную тьму, выхватывая из небытия призрачный, скудный пейзаж. Освещённая красно-бурая земля, потрескавшаяся, как кожа древнего ящера, и редкие, иссохшие кустики саксаула казались сюрреалистической декорацией. Словно они заброшены в бесконечный космос, на чужую, безжизненную планету, где нет ни прошлого, ни будущего, только здесь и сейчас, а почти приятным бонусом – узкая полоса света впереди. Иногда из пучка света, испуганно метнувшись, кто-то убегал. Что-то мелкое и стремительное, вроде суслика. «Господи, здесь ещё кто-то живет?» – пронеслось в голове у Креспо.
Ехали не быстро, почти крадучись, чтобы не потерять слабую, едва уловимую нить пути. Надя вела машину по своим же вчерашним следам, углубляя колеи, в которых уже намечался тонкий налет пыли. Машину потряхивало на ухабах, резина поскрипывала, перемалывая мелкие камешки.
Где-то далеко слева, во тьме, будто сигналя им, мигнул одинокий огонек, затем – второй. Да, это и был рудник, до него – пять, от силы шесть километров. Дорога стала еще хуже, превратившись в сплошную корявую колею, и эти последние километры они ползли почти час, каждый поворот руля давался с трудом, и если бы не гидроусилитель, руки у эпидемиолога, вероятно, напоминали бы конечности бодибилдера.
Но вот, наконец, впереди – трепетная, неверная россыпь огней, смутные тени людей. Часть из них, четкие и угловатые силуэты, в форме и с оружием. Надя, внимательно всматриваясь в них, – ситуация в этих краях порой меняется так быстро, что ожидаешь приехать к одним людям, а там оказываются совершенно другие, – осторожно подъехала в центр освещенной площадки, туда, где свет был ярче. Их ждали.
Первой, распахнув тяжелую дверь, из машины выпорхнула Хадиджа, её темный платок слился с ночью. К ним шагнул старый знакомый, Моххамад, который несколькими днями ранее просил аптечку. Все в грузовике облегчённо выдохнули. Мужчина что-то быстро и тихо сказал Хадидже, сухо указав рукой на большую, прогнувшуюся палатку метрах в двадцати пяти от площадки. Девушка тут же, обернувшись, перевела Наде:
– Все раненые там.
Креспо и Туре, не тратя слов, уже снимали с кузова тяжелые хирургические укладки, взяли канистры с водой, две объемные аптечки, большой мешок, туго набитый стерильными масками, бинтами и медикаментами. Моххамад шел впереди, резким движением откинул плотный, пыльный полог палатки. Внутри был свет – желтый, неровный, от нескольких ламп на столбах. Судя по гулкому урчанию где-то сбоку, на руднике работал дизель-генератор.
Оба хирурга молча и быстро, почти автоматически, помыли руки из походного умывальника, надели маски. Воздух в палатке был тяжёлый, пахнущий пылью, потом и железом. Внутри стояли два длинных обеденных стола.
Надя, вошедшая следом за коллегами, решительным жестом показала соединить их в один, протерла поверхность спиртом, ловко застелила одноразовой простыней. Тем временем Рафаэль и Тиррол уже начали внимательный осмотр раненых, лежавших на топчанах вдоль стен. Картина прояснялась: ушибы, сильные порезы, глубокая рваная рана на предплечье – явно от торчавшего гвоздя. У одного молодого парня – неестественно вывернутая правая голень, явный перелом. Им первым и занялись, чтобы не допустить некротизации тканей. Пострадавшего осторожно переложили на импровизированный операционный стол.
Перелом оказался со смещением, кожа вокруг опухшей и покрытой глубокими ссадинами. Видимо, на ногу упало что-то очень тяжелое. Шахтёр молчал, стиснув зубы, но его лицо и грудь моментально покрылись крупными, блестящими каплями пота. Было заметно, что ему очень больно, и он находится на грани потери сознания. Рафаэль, щелкнув ампулой, быстро ввёл обезболивающее, затем противошоковое, а потом, не отрываясь от работы, сказал:
– Надя, гипса, кажется, только на него хватит. Остальные, вроде, без переломов.
– Давай этого первого доведем до ума, – кивнула она. – Хадиджа, спроси у доктора Туре, есть ли кто с подозрением на внутренние кровотечения?
Коллега, услышав свою фамилию, тут же отозвался, и Хадиджа перевела его короткие, отрывистые фразы:
– Нет. Несколько переломов рёбер, но без смещения, лёгкие не задеты. В основном резаные и рваные раны. Больше ничего критичного.
– Отлично. Хадиджа, переведи: пусть берет кого-нибудь из местных в помощь и обрабатывает раны, промывает, накладывает повязки. Я буду дальше сама ассистировать Креспо.
Когда наконец, после почти часа сосредоточенной, тонкой работы удалось совместить сломанные края кости и зафиксировать положение, Рафаэль продолжал придерживать ногу парня, а Надя ловко, слой за слоем, обёртывала место перелома размоченным гипсовым полотном, разглаживая его пальцами.
– Ну вот, вроде всё, – выдохнула она, отрезая бинт. – Лежать! Хадиджа, скажи ему строго! Нельзя даже пошевелиться, пока гипс как следует не схватится. А то он, смотри, уж порывается убежать куда-то.
Парень на столе слабо закивал, поняв строгой белой женщины.
– Рафаэль, пошли смотреть остальных, – Надя сбросила перчатки в ведро. – Проверим, как там Тиррол справляется.
Пока они возились с гипсом, доктор Туре с помощью одного из рабочих уже обработал и перевязал одного пострадавшего и взялся за второго, с глубоким порезом на плече. Четвертый пациент жаловался на две рваные раны на ноге. Пришлось колоть обезболивающее, – иначе как следует промыть повреждённые места было просто невозможно – шахтёр дёргался и нервничал.
Надя, оценив ситуацию, кивнула Рафаэлю:
– Так, срочно нужен кипяток, чтобы простерилизовать инструменты. Будем шить. Вернее, – она поправила очки, – ты – шить, я – ассистировать.
Люди Моххамада внесли в палатку массивный казан с бурлящим кипятком, от которого ползли клубы белого, обжигающего пара. Рафаэль, ловко орудуя щипцами, один за другим погрузил в кипящую воду металлические инструменты – иглодержатели, зажимы, ножницы. Их стальные блестящие бока моментально запотели, а затем покрылись мелкими пузырьками воздуха. Он стал готовить шовный материал, разбирая аккуратные упаковки.
Раны зашивали тщательно, кропотливо, будто восстанавливая драгоценную, порванную ткань. Сначала – глубокое промывание антисептиком, затем – точные уколы, проворное скольжение нити, тугие, аккуратные узлы. Каждый стежок ложился ровно, сближая разорванные края. Потом – снова обработка и сухие, белые повязки.
Рафаэля, как всегда в таких случаях, поражала немыслимая стойкость этих людей. Они лежали, сохраняя молчание, и только скулы, напряженные до боли, да лица, посеревшие под темной кожей, и лица, покрытые крупными каплями пота, выдавали адскую боль. И при этом – ни звука, ни стона, лишь короткий, резкий выдох в самые сложные моменты.
Когда работа была окончена, оказалось, что пострадало девятеро, из них тот, что с переломом ноги, получил самую тяжёлую травму. Трое оказались с повреждёнными рёбрами, у остальных – повреждения мягких тканей, и самое главное – ни у кого внутреннего кровотечения. «По крайней мере, на данном этапе ничего такого не выявлено», – подумал Креспо.
В палатке стало тише, гулы генератора и сдавленное дыхание слились в один фон. Выйдя наружу, под холодные, уже предрассветные звезды, медики увидели, что неподалёку собрались люди – человек двадцать. Молчаливые, закутанные в бурнусы. Видимо, Моххамад был здесь старшим.
Надя, вытирая влажный лоб тыльной стороной ладони, обратилась к нему через Хадиджу. Говорила четко, описывая проблему без лишних эмоций: если двоих ребят с ушибами они смогут перевязывать сами, то одному, с переломом, срочно нужны костыли для передвижения, а тем, у кого зашиты раны, потребуется ежедневная перевязка и, через неделю, снять швы. Моххамад выслушал перевод, не перебивая, его темные глаза внимательно смотрели то на Надю, то на Хадиджу. Потом он медленно кивнул и что-то сказал, его голос был низким и хрипловатым.
– Он говорит, со швами – нет проблем, – перевела Хадиджа. – Мы можем привезти их к вам, в Кидаль. У них машина ходит раз в три дня. С костылями… сложнее. Но мы попробуем сделать сами. Я знаю, что это такое. Это пока. Утром свяжусь с нашим начальником в Кидале, возможно, там есть костыли на складе. В любом случае, мы это решим.
Мохаммад что-то спросил. Оказалось, его интересует, что делать с гипсом.
– Снимать не раньше, чем через месяц. Ни в коем случае раньше, – ответил доктор Креспо.
Моххамад даже как-то спокойно, с обреченной практичностью, переспросил:
– Тогда это значит, надо в Кидаль ехать снова, через месяц?
– Не надо никуда специально ехать, – Надя махнула рукой в сторону доктора Туре, который стоял чуть поодаль, прислушиваясь. – Здесь, в Тесалите, хирург снимет. Вот он. Живет здесь же.
Моххамад закивал головой, его лицо на миг осветилось пониманием.
– Месяц. Тогда я сам привезу его к вам в Тесалит, к хирургу.
Доктор Туре молча и серьезно кивнул в знак согласия. Надежда посмотрела на часы.
– Половина первого ночи, – сказала она. – Если выедем прямо сейчас, то к двум часам будем дома.
Креспо улыбнулся тому, как эпидемиолог безотчётно назвала школу в Тесалите домом. Странное, теплое и неуместное здесь слово промелькнуло и затерялось в усталости.
– Так, коллеги, собираемся, – голос Нади звучал уже немного хрипло. – Поехали. Я уже спать хочу смертельно. Едем, как прежде: Хадиджа, со мной в кабину, Рафаэль и Тиррол – в кузов. Поехали.
До Тесалита доехали как-то быстро и незаметно, видимо, время в полусне и усталости текло иначе, сжимаясь и растягиваясь. Возле школы Надя вела машину на самой малой скорости, почти на ощупь, стараясь не поднимать столбы пыли и не будить гулким рокотом мотора тех, кто спал за глинобитными стенами. У ворот, освещенный их же фарами, дежурил Андре, кутаясь в куртку.
– Я так и знал, что сейчас подъедете, – сказал он приглушенно, открывая калитку. – Чай разогрел. Сейчас скажу кому-нибудь, чтобы бутерброды сделали.
– Хадиджа, – обернулась Надя, снимая платок, – спроси доктора Туре, может, он поест с нами и останется ночевать? Идти домой, чтобы через пару часов снова вставать, – смысла нет.
Тиррол, выслушав переводчицу, немного неуверенно, но кивнул головой. Быстро, почти молча, поели простой еды, которая показалась невероятно вкусной. Благо, Зизи не спала и, услышав просьбу охранника, быстро накрыла стол.
Рафаэль показал Тирролу свободную раскладушку в общем классе, где уже стоял ровный храп Бонапарта. Все утихомирились, погасили свет. Сон, тяжелый и бездонный, накрыл их всех почти мгновенно, как волна.
Видимо, Надя и сама из последних сил держалась, и потому дала мужчина в виде милости поспать лишний час. Подъем был не в 6:15, как всегда по железному распорядку, а лишь в семь. Рафаэль проснулся сам – от тихих, крадущихся шагов в коридоре, от сдержанного шушуканья и счастливого хихиканья. Он глянул на часы. 7:00! Проспал! Но, оглядевшись, он увидел, что Андре на соседней раскладушке тоже еще спит, посапывая.
Доктор встал, умылся прохладной водой, что сразу прогнало остатки сна. Помощницы с базы, увидев его, захихикали, а потом Зизи многозначительно показала рукой на дверь в учительскую. Понятно, завтрак готов.
Надежда уже позавтракала и, стоя у окна, о чем-то негромко говорила в рацию. На столе рядом дымилась полная кружка с кофе. Тиррол был уже рядом, выглядел немного сонным, но собранным. Делал и Ажу тоже заканчивали завтрак. Увидев Креспо, Надя, не прерывая разговора, жестом указала на стол с едой:
– Быстрее кушай, скоро начнем. Детей-то никто не отменял.
Да, небольшая, но уже шумная толпа малышей и подростков теснилась у дверей, слышался их сдержанный гомон. «Да, еще два-три дня, и мы закончим здесь, – подумал Рафаэль, намазывая на хлеб густой джем. – И сотни детей защитим от всяких болячек. Тогда – отдых на базе. Ковалёв обещал». Эта мысль была как глоток того же горячего, сладкого кофе – обжигающая и придающая сил.