Два миллиона рублей. Именно столько стоила свадьба, после которой Галина разучилась покупать себе новое бельё. И именно столько её дочь назвала «ошибкой» — через шесть месяцев после торжества.
Галина Викторовна смотрела на дочь и чувствовала, как внутри закипает глухое раздражение, смешанное с привычной материнской жалостью. Леночка сидела на кухне, поджав ноги, и с воодушевлением листала что-то в телефоне. Двадцать шесть лет, а всё как маленькая — глаза горят, щёки раскраснелись от предвкушения.
— Мам, ну ты послушай! — воскликнула она, тыча экран прямо в лицо матери. — Вот такой зал! «Императрица» называется. Там люстры хрустальные, а на столах — композиции из живых цветов. Светка сказала, что у них сейчас акция, если бронировать за полгода.
Галина вздохнула и перевела взгляд на мужа. Сергей Петрович сидел молча, ковырял вилкой в тарелке с макаронами и делал вид, что его тут нет. Он всегда так — когда назревали большие траты или скандалы. За тридцать лет брака Галина изучила эту его тактику до мельчайших деталей.
— Лен, какая «Императрица»? — тихо спросила она. — Мы же договаривались. Скромная роспись, ресторан для своих, человек на двадцать. И всё.
— Для каких «своих»? — Леночка округлила глаза, и в этом взгляде читалось искреннее непонимание. — Мам, ты что? У меня одних подружек с института семь человек, плюс их парни. А с работы девчонки? А родственники Виталика? Там только с его стороны человек сорок наберётся. Он же единственный сын!
— Сорок человек! — наконец подал голос Сергей. Вилка звякнула о тарелку. — У нас квартира двухкомнатная, Лена. Мы не олигархи.
— Пап, ну не начинай, — скривилась дочь. — При чём тут квартира? Мы же не дома гулять будем. Сейчас так никто не делает, это прошлый век. Мне нужен праздник мечты. Я один раз замуж выхожу! Один раз! Вы хотите, чтобы я потом всю жизнь вспоминала, как мы пельмени в столовой ели?
— Почему в столовой? — обиделась Галина. — Кафе «Берёзка» очень приличное. Мы там юбилей тёти Вали отмечали, шестьдесят лет человеку было.
— Ой, ну «Берёзка»! — Леночка закатила глаза. — Там скатерти в пятнах и пахнет котлетами. Мам, это свадьба! Это событие! Все так делают сейчас. Кредиты берут, занимают, зато потом есть что вспомнить. Фотографии, видео... Я хочу быть принцессой, понимаешь?
Галина понимала. Она сама когда-то хотела быть принцессой, а вышла замуж в скромном платье, перешитом из маминого, и гуляли они в заводской столовой — восемьдесят седьмой год, перестройка, какие там рестораны. И вроде бы счастливо жили, но червячок иногда точил: а вот могло бы быть иначе. Могло бы быть красиво.
— Сколько? — коротко спросил отец.
Леночка замялась. Опустила глаза на свой маникюр — свежий, с блёстками. Потом выпалила:
— Ну... если с платьем, ведущим, машинами и «Императрицей»... Миллиона два. Может, два с половиной. Но это с запасом!
На кухне повисла тишина. Только холодильник привычно затарахтел, словно выражая общее возмущение.
— Два миллиона, — повторил Сергей, пробуя слова на вкус. — Это мне пять лет работать, ничего себе не позволяя. Ты в своём уме, дочь?
— Ну почему ты сразу так! — Леночка вскочила, глаза заблестели. — Можно же взять кредит! На пять лет или на семь. Платёж будет небольшой, мы с Виталиком будем помогать! Подарки деньгами подарят, сразу часть закроем. Ну папочка, ну мамочка! Неужели вам для единственной дочери жалко? Вы же меня любите?
Вот оно. Запрещённый приём. «Вы меня не любите». Галина почувствовала, как сердце сжалось. Знакомая боль под левой лопаткой — то ли нервы, то ли уже что-то серьёзное. Конечно, любят. Баловали, растили, последнее отдавали. Леночка всегда получала лучшее: и телефон новый каждые два года, и сапожки модные. Сами-то с Сергеем в штопаном ходили и не жаловались.
— Лен, ну откуда у нас такие деньги? — слабо попыталась возразить мать. — Мы же с отцом не молодеем. Мне пятьдесят восемь, отцу шестьдесят один. А если что с работой?
— Да всё будет нормально! — дочь уже сияла, чувствуя слабину. Как акула, почуявшая кровь. — Виталик на повышение идёт, я тоже подработку найду. Мы всё отдадим, честно-честно! Ну пожалуйста! Я уже и платье присмотрела, оно такое... воздушное!
Сергей крякнул, отодвинул тарелку и встал. Спина у него была сутулая, усталая — спина человека, который тридцать пять лет простоял у станка.
— Цирк, — буркнул он. — Просто цирк.
Но Галина знала: он уже согласился. Потому что отказать Леночке, когда она так смотрит — снизу вверх, с этими своими ресничками, — он не мог никогда. С трёх лет не мог. И сейчас не сможет.
Банк сиял чистотой и кондиционированной прохладой. Девушка-менеджер с приклеенной улыбкой и слишком белыми зубами быстро стучала по клавишам. На бейджике — «Кристина, ведущий специалист».
— Сумма два миллиона рублей, срок пять лет, — щебетала она. — Ставочка у нас сейчас очень выгодная для клиентов предпенсионного и пенсионного возраста. Семнадцать и восемь. Страховочку включим?
— Не надо, — буркнул Сергей.
— Надо, Серёжа, надо, мало ли что, — испуганно зашептала Галина. Она вообще боялась этих казённых мест и бумаг — всю жизнь боялась, ещё с советских времён.
— Без страховки процент выше, — предупредила Кристина, не меняя выражения лица. — А со страховкой вы спокойны. Случись что — банк закроет остаток.
«Случись что». Галина сглотнула. Звучало как приговор.
Подписали. Руки были холодные и влажные, буквы расплывались перед глазами. Два миллиона. Цифра казалась абстрактной, огромной и страшной, как грозовая туча на горизонте.
— Поздравляю! — Кристина выдала им график платежей — четыре листа убористого текста. — Деньги поступят на карту в течение часа.
Вышли на улицу, на июньское солнце. Галина посмотрела на мужа. Сергей выглядел постаревшим — за этот час в банке словно прибавилось ещё пять лет.
— Ничего, мать, — сказал он, закуривая (хотя врач запретил после того инфаркта три года назад). — Прорвёмся. Зато Ленка счастлива будет. Виталик этот вроде парень неплохой, серьёзный.
— Да, серьёзный, — эхом отозвалась Галина. — В автосервисе работает. Мастер-приёмщик. Говорит, перспективы есть.
Они шли к остановке — два немолодых человека, придавленные невидимым грузом. А в кармане у Сергея завибрировал телефон: пришло сообщение о зачислении средств.
Праздник мечты начинался.
Свадьба гремела так, что, казалось, хрустальные люстры в «Императрице» вот-вот посыплются. Ведущий — вертлявый парень в блестящем пиджаке, пахнущий дорогим парфюмом — орал в микрофон:
— А теперь, дорогие гости, давайте посмотрим, кто у нас самый щедрый! Аукцион за первый кусок торта!
Галина сидела за главным столом, чувствуя, как новые туфли немилосердно жмут — не разносила, дура, надо было дома походить. Платье, купленное специально к торжеству за пятнадцать тысяч (ещё один удар по бюджету), кололо в талии — синтетика, что с неё взять. Она смотрела на дочь и пыталась запомнить каждую секунду. Ради этого ведь всё, правда?
Леночка была прекрасна. Платье — облако кружев и фатина, как из журнала. Причёска — сложная башня с жемчужинками и живыми цветами. Она смеялась, запрокидывая голову, обнажая ровные белые зубы (брекеты в четырнадцать лет — тоже денег стоили), и выглядела абсолютно счастливой. Виталик, немного потный в узком костюме, держал её за руку и тоже улыбался — неуверенно, будто сам не верил своему счастью.
«Ну, может, и правда стоило того», — думала Галина, промокая глаза салфеткой. — «Красиво же. Как в кино. Как в этих сериалах, что Ленка смотрит».
Стол ломился от еды. Осетрина, икра красная в хрустальных розетках, какие-то салаты с ананасами и креветками, мясные нарезки веером. Половину не съедят — это Галина знала точно. Жалко до слёз. Но Лена настояла: «Стол должен быть богатым, мам, чтобы никто не сказал, что мы пожадничали. Люди же фотографируют».
Гости со стороны жениха действительно приехали толпой — одних только двоюродных братьев и сестёр набралось человек пятнадцать. Шумные, весёлые женщины в люрексе и золотых серьгах, мужчины с красными лицами и громкими голосами. Они кричали «Горько!», топали ногами и бесцеремонно лезли обниматься к родителям невесты.
— Ну что, сват! — хлопал Сергея по плечу отец Виталика, грузный мужчина с золотой печаткой на мизинце. — Теперь мы родня! Детей вырастили — можно и для себя пожить!
Сергей кивал, натянуто улыбаясь. Ему «для себя» пожить в ближайшие годы не светило — это он понимал отчётливо. График платежей лежал дома, в ящике комода, под стопкой постельного белья. Сорок пять тысяч рублей ежемесячно. Почти вся его зарплата. Плюс треть Галининой пенсии. Каждый месяц. Шестьдесят месяцев подряд.
— Подарки! — объявил ведущий, перекрывая музыку. — Время дарить подарки молодым! Выстраиваемся в очередь, не стесняемся!
Гости потянулись к столу молодых с конвертами. Галина с надеждой следила за процессией. Может, наберётся прилично? Лена говорила, что сейчас дарят щедро — по пять, по десять тысяч...
Вечером, когда молодые уехали в заказанный люкс отеля (ещё тридцать тысяч за ночь — «Мам, это же первая брачная ночь, не в хрущёвке же!»), Галина с Сергеем и парой ближайших родственников грузили оставшуюся еду в пластиковые контейнеры. Официанты смотрели с плохо скрываемым презрением.
— Ну, слава богу, отгуляли, — выдохнула Галина, снимая туфли прямо в такси. Ноги гудели, голова раскалывалась.
Дома они первым делом не легли спать, хотя было уже за полночь. Сели за кухонный стол — тот самый, за которым всё началось, — и принялись считать деньги из конвертов. Лена оставила их родителям: «Мам, посчитайте, а завтра скажете. Мы же послезавтра в Турцию летим, некогда».
Галина вскрывала красивые конвертики — золотые, серебряные, с сердечками и голубями. Тысяча. Две тысячи. Пять тысяч. Пустая открытка с пожеланиями и без денег. Опять тысяча. Две.
— Серёж... — растерянно сказала она через полчаса, глядя на аккуратные стопки купюр. — Тут всего сто восемьдесят тысяч.
— Сколько? — Сергей подвинул к себе деньги, пересчитал. Губы шевелились беззвучно. — Быть не может. Там же под сотню человек было!
— Вот смотри. От жениха — тётя Люба, две тысячи. Дядя Коля — три. Двоюродные — кто по тысяче, кто по две. Родители Виталика... — Галина замолчала.
— Ну? Сколько сваты-то расщедрились?
— Десять тысяч.
Сергей хохотнул — коротко, зло.
— Десять? А орали-то — родня, родня! Теперь одна семья! Сыночек единственный!
Итоговая сумма даже близко не покрывала расходов. Хватило бы разве что на два месяца кредитных платежей.
— Ладно, — сказал Сергей, убирая деньги в жестяную шкатулку из-под печенья. — Отдадим Ленке на поездку. Пусть отдохнут. Молодые же, медовый месяц. А мы... мы как-нибудь.
Галина кивнула. В горле стоял ком.
Полгода пролетели как в тумане — сером, безрадостном, пахнущем дешёвыми макаронами и тревогой.
Галина научилась варить суп из куриных спинок — навар получался жидкий, но сытный. Макароны покупала по акции, самые дешёвые. Мясо — только по праздникам, и то не всегда. Сергей перестал брать любимую «Докторскую» и перешёл на ливерную. Сигареты — самые дешёвые, без фильтра, от которых кашлял по утрам так, что стены тряслись.
Каждый месяц, пятого числа, как по расписанию, они шли к банкомату и скармливали ему пачку денег — тощую, собранную по копейке. Это был ритуал, полный тихой боли и смирения. Галина каждый раз вздрагивала, когда банкомат заглатывал купюры — будто часть её самой уходила в эту ненасытную щель.
Леночка с Виталиком жили в однокомнатной квартире, доставшейся Виталику от бабушки. Хрущёвка на окраине, зато своя. Иногда забегали в гости — всё реже и реже. Лена жаловалась, что денег не хватает, что Виталик мало зарабатывает, а она устаёт на работе.
— Администратор в салоне красоты — это, мам, не сахар. Весь день на ногах, клиентки вредные, хозяйка придирается.
— Мам, вы не могли бы нам немного подкинуть? — спрашивала она иногда по телефону, и голос был такой жалобный, детский. — У нас коммуналка огромная пришла, а до зарплаты неделя.
И Галина, вздыхая, переводила с карты последнюю тысячу. Иногда две. Откуда брала — сама не понимала.
Гром грянул в ноябре, когда первый снег уже припорошил подмёрзшие лужи.
Леночка приехала к родителям с двумя чемоданами — огромными, на колёсиках, теми самыми, что покупали к свадебному путешествию. Лицо заплаканное, тушь размазана до подбородка, нос красный.
— Всё! — заявила она с порога, швыряя сумку на пол. — Развожусь! Не могу больше!
Галина схватилась за сердце. Знакомая боль под лопаткой вернулась мгновенно.
— Что случилось, доча? — Сергей медленно поднялся с дивана, выключив телевизор. — Бьёт? Пьёт?
— Хуже! — рыдала Лена, сползая по стене прямо в прихожей. — Он меня не понимает! Мы совершенно разные люди! Я ему говорю: давай хоть в кино сходим, развеемся. А он: «Денег нет, устал». Я хочу развития, хочу путешествовать, мир посмотреть! А ему лишь бы на диване лежать и в свои танки играть! Он скучный! Он инфантильный! Мы не сошлись характерами!
— Лен, ну как же так? — Галина металась вокруг дочери с полотенцем и валерьянкой. — Полгода всего прошло. Свадьба такая была, красивая... Может, притрётесь ещё? Все семьи через это проходят. Семья — это труд.
— Какой труд, мама?! — взвизгнула Лена, отпихивая полотенце. — Я женщина! Я хочу быть счастливой, а не «трудиться»! Вы что, хотите, чтобы я всю жизнь мучилась ради штампа в паспорте? Он мне даже цветы перестал дарить! Говорит, экономить надо. Экономить! На мне! На жене!
Она осталась жить у родителей. В своей старой комнате, где до сих пор стояла её девичья кровать и висели плакаты с какими-то корейскими певцами.
Развод оформили быстро — через МФЦ, без суда. Детей не было, имущество делить нечего: квартира Виталика, чемоданы Ленины. Заявление, тридцать дней ожидания, свидетельство о расторжении брака. Всё.
Лена пришла в себя удивительно быстро. Через неделю уже бегала по подружкам, сидела в телефоне часами, покупала новые кофточки.
— Надо себя порадовать после такого стресса, — объясняла она, примеряя очередную обновку. — Шопинг-терапия называется.
— Лен, ты бы поаккуратнее с деньгами, — робко заметил как-то Сергей, глядя на пакеты из торгового центра. — Мы с матерью кредит платим. За твою свадьбу. Ещё три с половиной года платить.
— Ой, пап, ну не начинай! — отмахнулась Лена, не отрывая глаз от зеркала. — Это была ошибка. Я же не знала, что он таким занудой окажется. Что теперь, в монастырь уйти? Я молодая, мне жить хочется!
И она жила. Ярко, шумно, с новыми знакомствами и ежевечерними созвонами с подругами. Не замечая, что родители донашивают зимние сапоги, которым по семь лет.
Прошёл ещё год.
Галина Викторовна освоила искусство экономии на уровне высшего пилотажа. Штопать колготки так, что незаметно. Перешивать старые вещи. Готовить из того, что есть, а не из того, что хочется.
Сергей нашёл подработку — сторожем на автостоянке, сутки через трое. Двенадцать тысяч в месяц, но всё в копилку. Уставал страшно, осунулся, постарел. Кашель стал постоянным, надсадным. Галина уговаривала сходить к врачу — отмахивался: «Некогда, мать. Вот расплатимся — тогда».
Но кредит платили исправно. Ни одной просрочки. Гордились этим, как маленькой победой.
А у Леночки появился новый ухажёр. Эдуард. Эдик.
Эдик был постарше — тридцать четыре года, разведён, без детей. Представительный, в костюмах, работал менеджером по продажам строительных материалов. Подъезжал за Леной на серебристой иномарке и дарил большие букеты роз — по двадцать одной штуке.
Галина радовалась осторожно: ну вот, может, теперь повезёт. Парень вроде серьёзный, взрослый.
Однажды вечером Лена привела Эдика знакомиться официально. Предупредила заранее: «Мам, накрой стол получше, это важно».
Галина расстаралась. Достала праздничную скатерть, накрахмаленную ещё с прошлого года. Сварила холодец — настоящий, на свиных ножках, как мама учила. Сделала селёдку под шубой, нарезала колбасу, сыр. Открыла баночку красной икры — ту самую, что дочка привезла из Турции после медового месяца и которую берегли на особый случай.
Эдик вёл себя прилично. Хвалил еду, называл Сергея «Сергей Петрович», Галину — «Галина Викторовна». Рассказывал про работу, про планы на будущее.
«Приличный», — думала Галина, подливая гостю чай.
Когда перешли к чаю с вареньем — своим, из крыжовника, — Лена вдруг торжественно положила руку на руку Эдика и просияла:
— Мам, пап, у нас новость! Эдик сделал мне предложение!
— Поздравляем, — сказал Сергей. Голос прозвучал ровно, без особой радости, но и без неприязни. — Дело хорошее. Совет да любовь.
— Да, — подхватил Эдик, приобнимая Лену за плечи. — Мы решили не затягивать. Планируем свадьбу на август.
Галина замерла с чашкой в руке. Внутри всё похолодело, будто кто-то плеснул ледяной воды за шиворот.
— Свадьбу? — переспросила она. — В смысле... роспись?
— Ну почему роспись? — удивилась Лена. Брови поползли вверх. — Нормальную свадьбу. Эдик хочет праздника, у него это первый официальный брак. Первый раз он просто расписался, без торжества. И я... Понимаете, мам, та свадьба, с Виталиком — она не считается. Это была ошибка. Репетиция. Я там не была по-настоящему счастлива. А сейчас всё по-настоящему! Мы уже присмотрели загородный клуб, там выездная регистрация на пирсе, очень красиво. Я фотографии покажу!
Сергей медленно поставил чашку на блюдце. Фарфор звякнул — тихо, но в повисшей тишине звук показался оглушительным.
— Загородный клуб, — произнёс он. — На пирсе. И сколько это стоит?
— Ну... — Лена замялась, но лишь на секунду. В голосе уже звучала привычная уверенность человека, который знает, что ему не откажут. — Цены выросли, вы же понимаете. Инфляция. Миллиона три выйдет. Но мы хотим сделать всё на высшем уровне! Фотозона, кавер-группа живая, а не диджей...
— А деньги у Эдика есть? — прямо спросил Сергей, переводя взгляд на будущего зятя.
Эдик слегка покраснел и поправил воротник рубашки.
— У меня есть накопления. Тысяч триста. Машина ещё в кредите, год платить. Но мы думали... мы рассчитывали, что родители помогут. Традиционно же расходы делят. Мои родители готовы вложиться.
— Родители помогут, — повторил Сергей. Слова падали тяжело, как камни. — Лен, ты ничего не хочешь нам сказать?
— Пап, ну что ты опять начинаешь? — Лена надула губы, совсем по-детски. — Я понимаю, у вас тот кредит ещё. Но можно же взять новый! Рефинансирование сделать, объединить. Сейчас много банков, все дают. Мы потом поможем платить, честное слово!
Галина посмотрела на дочь. На её гладкое, ухоженное лицо — ни морщинки, кремы дорогие. На свежий маникюр — нежно-розовый, с белыми узорами. На модную блузку — новую, с бирками наверняка. И вдруг увидела перед собой не Леночку — любимую, единственную, кровиночку. Увидела чужую, холодную женщину двадцати восьми лет, которая искренне не понимает, почему эти два старых, уставших человека не хотят снова вывернуться наизнанку ради её очередного «хочу».
— Нет, — сказала Галина.
Слово упало в тишину, как камень в стоячую воду. Круги пошли — невидимые, но ощутимые.
— Что «нет»? — не поняла Лена. Или сделала вид, что не поняла.
— Денег нет. И кредита не будет. Хватит.
— Мам, ты шутишь? — Лена нервно хихикнула, оглядываясь на Эдика. — Она шутит.
— Я не шучу. — Голос Галины окреп. Она сама удивилась — откуда взялась эта сила? — Мы с отцом платим сорок пять тысяч в месяц за твою «ошибку». Три года. Мы три года не были в отпуске. Я забыла, когда покупала себе новое бельё. Отец на двух работах, ночами не спит, кашляет кровью — да, Серёжа, я слышу, не надо прятать платки. Ещё одного «праздника мечты» мы не переживём. В прямом смысле. Мы просто не выдержим.
— Как ты можешь так говорить! — Лена вскочила, опрокинув стул. Он грохнулся на пол, но она даже не заметила. — Вы меня не любите! Вам денег жалко для родной дочери! Вы — эгоисты!
— Эгоисты? — Сергей тоже встал. Он был спокоен — страшно спокоен, как перед грозой. — Мы, значит, эгоисты. А ты, дочь? Ты хоть раз за эти годы спросила, есть ли у нас деньги на лекарства? Хоть раз принесла продукты — просто так, без повода, без просьбы? Хоть раз предложила помочь с платежом? «Не считается»... Та свадьба у тебя не считается. А долг в банке — считается. Он очень даже считается. Каждый месяц.
— Да идите вы! — закричала Лена. Лицо пошло красными пятнами, губы тряслись. — Я думала, у меня есть семья! Поддержка! Люди, которые меня любят! А вы... Вы мне всю жизнь испортили! Пойдём, Эдик!
Эдик, бледный и совершенно растерянный, торопливо поднялся и посеменил за невестой в прихожую. У порога обернулся, открыл рот — то ли извиниться хотел, то ли ещё что, — но Лена уже тащила его за рукав.
— Лена! — крикнула Галина, порываясь встать, но Сергей положил ей руку на плечо. Тяжёлую, тёплую.
— Сиди, Галя. Не беги.
Входная дверь хлопнула так, что задрожало зеркало в прихожей. Наступила тишина. Слышно было, как тикают часы на стене — старые, ещё бабушкины, с кукушкой — и гудит холодильник.
Галина сидела, глядя на остывший чай. Слёзы катились по щекам, капали на скатерть — на ту самую, праздничную, накрахмаленную.
— Она теперь обидится... Не будет звонить... — прошептала она.
— Пусть обижается, — Сергей тяжело опустился на стул и потянулся к столу. Взял бутерброд с икрой — тот самый, который так и не съел Эдик. — Пообижается и перестанет. А не перестанет — значит, так тому и быть. Мы своё сделали, Галя. Всё, что могли, и даже больше.
Он откусил бутерброд, прожевал. И вдруг усмехнулся — устало, но почти весело.
— А знаешь, Галь... Вкусно. Давно мы с тобой икры не ели. Забыл уже вкус.
Галина подняла на него мокрые глаза. Посмотрела на мужа — уставшего, седого, в растянутой домашней футболке с выцветшим рисунком. На его руки — большие, натруженные, с узловатыми венами. На морщины вокруг глаз — глубокие, как овраги. И вдруг почувствовала странное, неожиданное облегчение. Словно огромный нарыв, который зрел годами, отравляя всё вокруг, наконец прорвался. Больно, конечно. Очень больно. Но теперь — заживёт. Обязательно заживёт.
— Вкусно, — согласилась она, вытирая слёзы ладонью. — Ешь, Серёжа. Ешь. В холодильнике ещё банка есть. Берегла... сама не знаю для чего. А теперь — чего беречь-то? Нам ведь теперь ни на кого копить не надо.
Она встала, прошла к окну. За стеклом темнел ноябрьский вечер — ранний, промозглый. Фонари качались на ветру, роняя жёлтые круги света на мокрый асфальт.
Галина задёрнула штору. Отвернулась от темноты — к свету, к мужу, к столу с остатками несостоявшегося праздника.
Впервые за три года на душе было тихо.