«Неблагодарная» — это слово жгло Катю, как крапива. Отец бросил трубку, а она стояла посреди переполненной маршрутки и глотала злые слёзы под осуждающими взглядами пассажиров.
А началось всё со звонка старшей сестры.
Лена позвонила в тихий час, когда двадцать пять «горошин» только-только угомонились, сопя в кроватках. Катя, конечно, трубку не взяла — заведующая не одобряла личных разговоров. Но сообщения в мессенджере сыпались одно за другим, телефон вибрировал на столе, грозясь разбудить чуткого Петрова, который и так спал с одним открытым глазом.
В перерыве Катя открыла чат и беззвучно открыла рот.
«Катерина, привет! У папы через месяц юбилей, 60 лет! Мы с мужем решили, что это должно быть грандиозно. Ресторан „Империал", ведущий из столицы, живая музыка, торт в три яруса. С нас организация и подарок — путёвка в санаторий. Короче, всё посчитали, с тебя тридцать тысяч на банкет. Переводи мне на карту до пятницы, нужно вносить предоплату».
Тридцать тысяч. Катина зарплата. Вся. Целиком. Оклад восемнадцать, остальное — надбавки, которые ещё поди выбей.
Она вышла в коридор, где пахло хлоркой и манной кашей, и набрала сестру.
— Лен, ты серьёзно? — спросила она вместо приветствия, понизив голос. — Какие тридцать тысяч? Я воспитателем работаю, забыла?
— Ну начинается, — голос Лены звучал так, будто она говорила с неразумным ребёнком. — Кать, это же папа! Юбилей! Мы с Димой вообще по пятьдесят вкладываем, плюс организация на мне. Ты могла бы и поднапрячься ради родного отца.
— Поднапрячься? — Катя почувствовала, как к горлу подступает ком. — Лен, мне чтобы «поднапрячься» на тридцать тысяч, надо два месяца не есть и за квартиру не платить. У меня ипотека.
— Вечно ты ноешь. Ипотека у всех. У нас вон тоже кредит за машину, и что? Займи, подработку найди. Это вопрос уважения к семье. Или ты хочешь, чтобы папа подумал, что тебе на него плевать?
— Я могу помочь с организацией, — предложила Катя. — Сценарий написать, зал украсить, с гостями помочь. Но денег таких у меня просто нет. Физически.
— Ой, кому нужны твои сценарии? — отмахнулась Лена. — Мы нанимаем профессионалов. Там будет уровень. Твои детсадовские стишки никому не интересны. Короче, я тебя услышала. Денег ты зажала. Так папе и передам.
И она бросила трубку.
Вечером Катя стирала колготки и пыталась переварить разговор. Она знала, что Лена всегда любила пустить пыль в глаза. Старшая сестра удачно вышла замуж за программиста, который вовремя попал в струю, открыла свой салон красоты и теперь разговаривала исключительно терминами «статус», «уровень» и «ресурс». Катя же, со своим педагогическим образованием и любовью к детям, в эту картину успешного успеха не вписывалась.
Звонок отца раздался на следующий день, когда она ехала домой в маршрутке.
— Здравствуй, дочь, — голос отца звучал сухо. — Мне Лена сказала, что ты отказываешься участвовать в празднике.
— Пап, я не отказываюсь. Я просто не могу сдать тридцать тысяч. Их нет. Я предложила помощь руками, временем...
— Руками? — перебил отец. — Катя, мне шестьдесят лет. Я, как глава семейства, заслужил, чтобы дети устроили мне достойный праздник. Лена старается, душу вкладывает. А ты? Тридцать тысяч для родного отца жалко? Я тебя растил, кормил, одевал, образование дал... А ты копейки считаешь?
— Пап, это не копейки, это моя месячная зарплата! — Катя почти кричала. — Ты же знаешь, сколько платят в саду!
— Кто на что учился, — жёстко отрезал отец. — Лена крутится, вертится, и у неё всё есть. А ты на месте сидишь. В общем, если деньги важнее семьи — дело твоё. Но я выводы сделал. Не ожидал от тебя такой чёрной неблагодарности.
И — гудки.
«Неблагодарная».
Катя вышла на своей остановке, глотая слёзы.
Месяц до юбилея прошёл в тишине. Катя пару раз звонила маме, но та только вздыхала: «Ну ты же знаешь отца, он обиделся. Ты бы хоть пятёрку дала, для вида...» Но у Кати взыграла гордость. Пятёрку для вида? Чтобы Лена потом рассказывала, как «бедная родственница» подачку кинула?
На юбилей она всё-таки пошла. Купила отцу хороший спиннинг — знала, что он давно хотел, откладывала три месяца. Пришла в ресторан, чувствуя себя Золушкой, которую фея забыла переодеть.
Зал сиял золотом и хрусталем. Лена, в платье, которое стоило, наверное, как полгода Катиной работы, порхала между гостями. Отец, в новом костюме, сидел во главе стола, принимая поздравления.
— А, явилась, — процедила Лена, увидев сестру. — Проходи, садись. Вон там, с краю, где дети троюродной тётки.
Место Кате выделили в самом углу, рядом с колонной и выходом на кухню. Оттуда было плохо видно сцену, зато отлично слышно, как официанты переговариваются о грязной посуде.
Начались тосты. Говорили друзья отца, коллеги, какие-то важные люди в пиджаках. Лена с мужем вышли в центр зала, и сестра толкнула речь на пятнадцать минут — про то, какой папа великий человек, и как они счастливы подарить ему этот праздник.
— И этот вечер, и этот стол, и этот великолепный ведущий — всё это для тебя, папочка! — вещала она в микрофон, сияя стразами. — Мы с Димой хотели сделать тебе незабываемый подарок!
Про Катю — ни слова.
Отец, расчувствовавшись, смахивал слезу и благодарил «любимую доченьку Леночку». На Катю он даже не смотрел.
Когда дошла очередь до подарков, Катя подошла к столу, положила свёрток.
— С днём рождения, пап, — тихо сказала она.
Отец мельком глянул на спиннинг, буркнул «спасибо» и тут же повернулся к очередному гостю с огромной коробкой. Лена, стоявшая рядом, громко шепнула мужу: «Ну, хоть что-то, не с пустыми руками явилась».
Катя вернулась на своё место у колонны. Еда встала в горле комом. Она сидела, ковыряла вилкой остывший жюльен и чувствовала, как внутри всё выгорает. Пустота. Звенящая, холодная пустота вместо любви.
Через час, когда ведущий объявил конкурс с шариками, Катя встала, оделась в гардеробе и ушла. Никто не заметил.
Телефон зазвонил через три недели, в субботу утром. Номер мамы.
— Катя! — мама кричала, и в её голосе была паника. — Папе плохо! Упал в ванной, говорить не может, скорая забрала! Я не знаю, что делать, руки трясутся!
— В какую больницу?
— В четвёртую, в кардиологию.
— Еду.
Катя примчалась в приёмный покой через сорок минут. Отец уже был в реанимации. Врач, уставший мужчина с красными глазами, вышел через час.
— Состояние стабильное, но тяжёлое. Вовремя привезли. Нужен будет уход, лекарства, потом реабилитация. Кто будет ухаживать?
— Я, — сказала Катя, не раздумывая.
Мама сидела на кушетке, маленькая и потерянная.
— А Лена? — спросила Катя. — Ты Лене звонила?
— Звонила. Они с Димой в Турции, улетели вчера. Вернутся через десять дней. Сказала, чтобы мы пока сами...
Катя усмехнулась. Ну конечно. Отдых уровня.
Следующие две недели слились в один бесконечный марафон. Работа — больница — аптека — дом. Катя договорилась с заведующей, менялась сменами с девочками, бежала к отцу. Покупала лекарства — те самые, дорогие, на которые ушли все отложенные деньги. Варила бульоны, протёртые супы, меняла бельё, переворачивала грузное тело отца, чтобы не было пролежней.
Отец сначала лежал молча, глядя в потолок. Он был слаб, беспомощен и, казалось, стал меньше ростом. Спесь слетела с него, как шелуха.
Однажды вечером Катя сидела рядом с его кроватью, читала книгу вслух — врач сказал, что это полезно. Отец вдруг пошевелил рукой, накрыв её ладонь.
— Кать, — прохрипел он. Голос был слабый, совсем не тот командирский бас.
— Что, пап? Пить хочешь?
— Лена где?
Катя помолчала.
— Занята. У неё дела. Бизнес.
Отец прикрыл глаза. Уголок рта дёрнулся.
— Понятно. А ты... ты тут. Каждый день.
— Ну а где мне быть? — Катя пожала плечами, поправляя одеяло. — Ты же мой папа.
Он отвернулся к стене. Катя увидела, как вздрагивают его плечи. Она не стала ничего говорить, просто сидела рядом и держала его за руку.
Лена появилась в больнице через три дня после возвращения. Загорелая, шумная, с пакетом апельсинов.
— Ой, папуля! — защебетала она, влетая в палату. — Как ты тут? Мы так переживали! Но ты же понимаешь, путёвки горящие, деньги не вернуть. Ну ты боец у нас, я вижу, уже лучше!
Отец смотрел на неё тяжёлым, немигающим взглядом.
— Апельсины? — спросил он тихо.
— Что? Ну да, витаминчики! Самые лучшие!
— Убери. И сама уходи.
— Пап, ты чего? — Лена растерянно оглянулась на Катю, которая сидела в углу и чистила яблоко. — Кать, что с ним? Лекарства действуют?
— С головой у меня всё в порядке, — чётко произнёс отец, приподнимаясь на локтях. — Я всё прекрасно помню. И кто утку из-под меня выносил. И кто ночами сидел. И кто на лекарства последние деньги потратил.
— Ой, ну началось, — закатила глаза Лена. — Пап, мы же деньги предлагали! Я маме перевела пять тысяч!
— Пять тысяч? — отец горько усмехнулся. — На юбилей вы с Димой по пятьдесят вкладывали. А на отца больного — пять? Вон отсюда.
— Да вы сговорились! — взвизгнула Лена, хватая сумку. — Я к нему со всей душой, а он... Ну и сидите! Неблагодарные!
Она вылетела из палаты, хлопнув дверью так, что зазвенели пробирки на столике.
В палате повисла тишина. Только гудел холодильник и тикали часы.
— Катя, — позвал отец.
Она подошла, села на край кровати.
— Прости меня, дочка, — сказал он, и голос дрогнул. — Дурак я старый. Повёлся на мишуру, на показуху эту. Думал, любовь деньгами измеряется. А она вон чем измеряется... Супом в термосе да бессонными ночами.
Катя вздохнула, отрезала дольку яблока и протянула ему.
— Ешь, пап. Тебе силы нужны.
Она не чувствовала торжества. Не было этого киношного «я же говорила». Была просто усталость и тихая, спокойная грусть. Она простила его, конечно. Куда деваться, родители — они одни.
А вот с Леной они больше не общались. Сестра заблокировала её везде, написав напоследок длинное сообщение про «нарушение границ». Катя прочитала и удалила.
У неё не было времени на обиды. Нужно было ставить отца на ноги. А завтра ещё утренник в саду, и надо погладить костюм зайчика для маленького Ванечки, у которого мама тоже вечно занята.
Жизнь продолжалась. Простая, без блёсток, но настоящая.
И в этой жизни Катя точно знала, кто есть кто.