Монитор светился ровным холодным светом, строчки кода, над которыми я билась последние три часа, наконец-то выстроились в логичную цепочку. Я откинулась на спинку компьютерного кресла и потерла уставшие глаза. Быть разработчиком в такой крупной структуре, как Дзен — это не просто перекладывать цифры с места на место, это постоянное напряжение и ответственность за то, что увидят миллионы людей в своих лентах. Но сейчас меня волновал не алгоритм рекомендаций и даже не предстоящий релиз.
Телефон на столе снова завибрировал, проползая пару сантиметров по гладкой поверхности. Я даже не глядя на экран знала, кто это. Тамара Петровна. Женщина, которая считала, что мой успех — это ее личная лотерейная победа, билет к которой она почему-то забыла оплатить.
Вздохнув, я нажала на зеленую кнопку.
— Леночка, ну наконец-то! — голос свекрови был таким звонким, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха. — Я звоню-звоню, а ты, наверное, все в своем компьютере сидишь? Глазки портишь?
— Здравствуйте, Тамара Петровна. Я работаю, у меня рабочий день еще не закончился. Что-то срочное?
— Ой, ну какая работа, ты же дома сидишь, — в ее голосе проскользнуло привычное пренебрежение. Для нее мой труд за монитором все еще оставался чем-то вроде детской забавы, за которую по какому-то недоразумению платят большие деньги. — У меня тут беда, Леночка. Кран на кухне потек, заливает все, сил нет. А мастер из ЖЭКа такие цены ломит, что у меня давление подскочило. Двести двадцать на восемьдесят! Ты не могла бы мне перекинуть немного? Ну, или Олега попроси, хотя у него вечно денег нет...
Я прикрыла глаза. Кран у нее тек в прошлом месяце. И стиральная машинка ломалась за неделю до этого. И лекарства внезапно дорожали ровно в дни моих зарплат.
— Сколько нужно? — сухо спросила я, открывая банковское приложение.
— Да там немного, тысяч пять, думаю, хватит. Ну и на лекарства еще, раз уж я в аптеку пойду... Давай семь? Тебе же не сложно, ты вон какие тыщи загребаешь, я же знаю. Соседка говорила, программисты сейчас как олигархи.
Я молча перевела деньги. Не потому что мне было их не жалко, а чтобы просто купить себе тишину. Тишина в моем доме стоила дорого, но нервы были дороже.
Вечером, когда муж вернулся с работы, я старалась не поднимать эту тему сразу. Олег выглядел уставшим, смена на заводе выдалась тяжелой. Он молча жевал котлету, уставившись в телевизор, где шли новости. Я смотрела на него и думала: как у такой властной, громкой женщины мог вырасти такой тихий сын? Может, она просто высосала из него все жизненные соки еще в детстве?
— Мама звонила, — все-таки сказала я, убирая тарелки.
Олег вздрогнул, словно очнулся от сна.
— Да? И что хотела?
— Денег. На кран. И на лекарства. Олег, это третий раз за месяц. У нее пенсия хорошая, плюс ты ей подкидываешь с аванса. Куда уходят эти суммы?
Муж отвел глаза, начав теребить край скатерти.
— Лен, ну она же пожилой человек. Ей хочется пожить нормально на старости лет. Мы же не бедствуем, правда? Тебе жалко что ли? Она нас вырастила, ночей не спала...
— Она тебя вырастила, Олег. Не меня. Мои родители меня растили и, заметь, ни копейки с нас не тянут, еще и сами пытаются сунуть гостинцы, когда мы приезжаем. А здесь игра в одни ворота.
— Не начинай, а? — он поморщился, как от зубной боли. — Мама просто одинокая, ей внимание нужно.
Внимание. Если бы это было только внимание, я бы слова не сказала. Но аппетиты Тамары Петровны росли в геометрической прогрессии. Сначала это были просьбы купить продукты по списку: «Леночка, возьми колбаски, только хорошей, сырокопченой, а то от вареной у меня изжога». Потом пошли просьбы оплатить коммуналку, потому что «цены растут, а пенсия стоит». Теперь вот ремонты и мнимые болезни.
Но настоящий шторм был впереди. Я чувствовала это кожей, как чувствуешь приближение грозы в душный летний день.
Через неделю я приняла решение, к которому шла давно. У меня была однокомнатная квартира в спальном районе, купленная еще до брака. Я сдавала ее молодой паре, и эти деньги были приятным бонусом, но сейчас мне хотелось закрыть вопрос с ипотекой за нашу с Олегом трехкомнатную квартиру. Проценты съедали немалую часть бюджета, и я, как человек практичный, решила продать свою однокомнатную, чтобы погасить долг полностью и вздохнуть свободно.
Сделка прошла удивительно гладко. Риелтор попалась толковая, покупатели — с наличными. И вот, спустя месяц бумажной волокиты, я держала в руках документы о закрытии ипотеки. Ощущение свободы было пьянящим. Теперь эта просторная квартира была полностью нашей, никто не мог постучать в дверь и потребовать ежемесячный взнос.
Я не планировала рассказывать свекрови подробности. Знала, что это лишнее. Но Олег... Олег, добрая душа, не умел держать язык за зубами, когда мама начинала его «обрабатывать» своими расспросами.
Это случилось в субботу. Мы только закончили завтракать, наслаждаясь редким выходным без будильника, как в прихожей раздалась трель звонка. Настойчивая, долгая.
Я напряглась. Мы никого не ждали. Олег пошел открывать, и через секунду я услышала громкий, по-хозяйски уверенный голос Тамары Петровны.
— Ой, ну наконец-то открыли! Спите все? Полдень уже! А я вот мимо шла, дай, думаю, зайду к детям, ватрушек занесу. С творогом, как Олежка любит.
Она вплыла на кухню, заполняя собой все пространство. Окинула цепким взглядом стол, задержалась на моей новой кофемашине, неодобрительно цокнула языком.
— Шикуете, — констатировала она, плюхая пакет с ватрушками на стол. — А мать там копейки считает. Ну, здравствуй, невестушка.
— Здравствуйте, Тамара Петровна. Чай будете?
— Буду, конечно. Не воды же попить пришла.
Она села во главе стола, словно председатель собрания. Олег суетился вокруг, доставал чашки, сахарницу. Вид у него был виноватый, хотя он еще ничего не сделал. Видимо, этот рефлекс был выработан годами.
Разговор начался с безобидных тем: погода, соседи-наркоманы, цены на гречку. Но я видела, как бегают ее глазки, как она подбирается к главной теме. Она не просто так пришла «мимо». Она жила на другом конце города.
— А я слышала, у вас новости, — наконец, произнесла она, откусывая ватрушку и роняя крошки на пол. — Олег сказал, вы квартирку твою продали? Ту, маленькую?
Я бросила острый взгляд на мужа. Тот вжал голову в плечи и сделал вид, что очень увлечен размешиванием сахара.
— Продали, — спокойно ответила я, делая глоток кофе. — А что?
Тамара Петровна отряхнула руки, ее лицо приняло торжественно-серьезное выражение.
— Ну вот и славно. Вот и хорошо. Бог дал, как говорится. Я тут подумала, Лена... Мне ведь тоже ремонт нужен. Настоящий, а не этот латочный, что мы все время делаем. Окна продувает, полы скрипят, да и мебель уже стыдно людям показать. Раз у вас такие деньги появились, вы должны мне помочь.
Я медленно поставила чашку на блюдце. Тонкий фарфор звякнул в тишине.
— Тамара Петровна, — начала я, стараясь говорить мягко. — Деньги с продажи квартиры ушли на погашение ипотеки. Мы закрыли долг за эту квартиру, где мы сейчас живем.
Свекровь махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Да ладно тебе прибедняться! Я знаю, сколько сейчас стоят квартиры. Там наверняка осталось. И немало. Вы молодые, еще заработаете, вон у тебя зарплата какая, Олег хвастался. А мне жить сейчас надо. Я вас содержала, ночей не спала, когда Олег маленький был, все здоровье на заводе оставила, чтобы сына поднять!
— Олег, — я повернулась к мужу. — Может, ты объяснишь маме ситуацию?
Олег замялся, открыл рот, но свекровь не дала ему вставить слово.
— Мам, ну мы правда все в банк отнесли. Там почти ничего не осталось, только на страховку и мелкие расходы...
— Не ври матери! — взвизгнула она, и маска добродушной тетушки слетела мгновенно. Лицо ее пошло красными пятнами. — Я знаю, что вы просто жадничаете! У нее, — она ткнула в меня пальцем с облупленным маникюром, — хоть кол на голове теши! Я для тебя, Олег, старалась всю жизнь, а ты привел в дом эту... расчетливую!
— Тамара Петровна, выбирайте выражения, — мой голос стал ледяным. — Вы в моем доме.
— В твоем доме?! — она рассмеялась, картинно запрокинув голову. — Да если бы не мой сын, ты бы так и сидела в своей конуре! Это он тебя сделал человеком! И вообще, в семье все общее должно быть. Уважать старших надо! Вы обязаны родителям! Мы вас содержали, теперь ваша очередь отдавать долги!
Меня накрыло. Такое бывает редко. Я человек системы, логики и выдержки. Но когда в твою жизнь лезут грязными сапогами, топчут твои границы и при этом требуют благодарности — предохранители сгорают.
— Какие долги, Тамара Петровна? — я встала, опираясь руками о стол. — Олег работает с двадцати лет. С первой зарплаты он помогал вам. Мы женаты пять лет, и каждый месяц вы находите причину вытянуть из нас деньги. То зубы, то санаторий, то крыша на даче, на которой никто не живет. Я молчала. Я платила. Но сейчас вы перешли черту.
— Я требую свою долю! — она тоже вскочила, и стул с грохотом упал позади нее. — Ты продала имущество, будучи в браке с моим сыном! Значит, это и его деньги, а значит — и мои! Мне нужно четыреста тысяч. На ремонт и на жизнь. Иначе прокляну! Всем расскажу, какая ты дрянь неблагодарная!
Вот оно. Момент истины.
Она требовала деньги с продажи МОЕЙ квартиры — я поставила наглую свекровь на место раз и навсегда.
Я глубоко вздохнула, чувствуя, как спокойствие, холодное и острое, как скальпель, заполняет меня изнутри.
— Послушайте меня внимательно, Тамара Петровна, — произнесла я тихо, но так, что она замолчала, открыв рот. — Квартира была куплена мной за три года до встречи с Олегом. Я работала на двух работах, спала по четыре часа в сутки, пока вы, как вы выразились, «оставляли здоровье на заводе». Юридически, ни Олег, ни тем более вы, не имеете к этим деньгам никакого отношения. Это первое.
Она попыталась что-то возразить, но я подняла руку, останавливая ее.
— Второе. За последние полгода я перевела вам в общей сложности сто сорок тысяч рублей. У меня есть все выписки. Я могу распечатать их прямо сейчас и показать вам, «где деньги». Вы считаете, что мы вам должны? Хорошо. Давайте посчитаем, сколько стоят услуги няни, повара и уборщицы, которыми вы попрекаете сына за его детство. Но тогда и мы выставим счет за все ваши «просьбы».
— Ты... ты мелочная хамка! — задохнулась она от возмущения. — Олег, ты будешь стоять и слушать, как она унижает твою мать?
Олег стоял бледный. Он смотрел то на меня, то на мать. В его глазах я видела борьбу. Привычка подчиняться боролась со здравым смыслом. Он сжал кулаки, разжал, снова сжал.
— Мам, — наконец выдавил он. Голос его дрожал, но звучал твердо. — Лена права. Это ее квартира. И мы действительно много помогаем тебе. Перестань.
Тамара Петровна замерла. Предательство сына стало для нее ударом посильнее моих слов. Она побледнела, губы ее затряслись.
— Ах вот как... Променял мать на юбку? Ну и живите! Живите как хотите, захлебнитесь в своих деньгах! Ноги моей здесь больше не будет!
Она схватила свою сумку, чуть не сбив со стола вазочку с печеньем, и стремительно вылетела в коридор. Через секунду хлопнула входная дверь так, что посыпалась штукатурка.
В кухне повисла звенящая тишина. Слышно было только, как гудит холодильник.
Олег опустился на стул и закрыл лицо руками.
— Прости, — глухо сказал он. — Я не думал, что она... так.
Я подошла к нему и положила руку на плечо. Злость ушла, оставив после себя лишь усталость и горький осадок.
— Ты не виноват в том, какая она, Олег. Но ты виноват в том, что позволял ей думать, будто это нормально.
— Я знаю. Я просто хотел мира.
— Мира не бывает, когда одна сторона постоянно атакует, а вторая только и делает, что откупается, — я села рядом. — Теперь все изменится. Денег мы ей давать не будем. Продукты — пожалуйста, привезем. Лекарства — только по рецепту врача и купленные лично нами. Никаких наличных. Никаких ремонтов за наш счет.
— Она обидится. Не будет разговаривать.
— И пусть, — я пожала плечами. — Иногда тишина — это лучший подарок.
Следующие две недели прошли в странном затишье. Тамара Петровна не звонила. Олег ходил мрачный, но я видела, что ему тоже стало легче. Исчезло это вечное напряжение, ожидание очередного звонка с требованием. Мы наконец-то начали жить для себя, планировать отпуск, обсуждать покупку новой мебели, не оглядываясь на то, что «маме нужнее».
Конечно, я знала, что это не конец. Такие люди, как моя свекровь, не исчезают просто так. Они затаиваются, копят яд, придумывают новые стратегии. Но теперь у меня был иммунитет. Я поняла главное: нельзя быть хорошей для всех. Особенно для тех, кто видит в тебе лишь кошелек на ножках.
Однажды вечером, когда мы гуляли в парке, у Олега зазвонил телефон. На экране высветилось «Мама». Он посмотрел на меня вопросительно.
— Ответь, — кивнула я. — Но помни, о чем мы договорились.
Он поднес трубку к уху.
— Да, мам. Привет... Что? Давление? Я понимаю... Денег? Нет, мам, денег не переведу. Могу приехать в выходные, привезти продукты. Нет, ремонт мы оплачивать не будем. Нет. Мам, не кричи...
Он слушал еще минуту, потом его лицо стало жестким.
— Если ты хочешь общаться — общайся с сыном, а не с банкоматом. Пока.
Он нажал отбой и спрятал телефон в карман. Посмотрел на меня и впервые за долгое время улыбнулся — открыто и спокойно.
— Сказала, что мы бессердечные.
— Ну, значит, так тому и быть, — улыбнулась я в ответ, беря его под руку. — Зато у нас есть мы, наша квартира и наше спокойствие. А это, знаешь ли, не купишь ни за какие деньги.
Мы шли по аллее, шурша опавшей листвой. Где-то вдалеке шумел город, люди спешили по своим делам, решали свои проблемы. Я думала о том, что в коде программы любую ошибку можно исправить, просто переписав пару строк. В жизни все сложнее, баги приходится вылавливать годами. Но когда тебе удается наконец нажать «Сохранить» и запустить свою жизнь без ошибок и чужеродных вирусов — это самое лучшее чувство на свете. И никакая свекровь больше не сможет взломать эту защиту.