Испытательный срок – 4
Кабинет Бориса Петровича был погружён в полумрак. Только настольная лампа отбрасывала круг тёплого света на письменный стол. За окном шумел ночной сад. Где-то вдалеке лаяла собака.
Я села в кресло напротив стола. Борис Петрович достал из ящика старый фотоальбом. Потёртый, с пожелтевшими страницами. Положил передо мной.
- Смотрите, - сказал он.
Я открыла альбом. На первой странице была фотография молодой пары. Он — в костюме, она — в простом белом платье. Не свадебном. Просто белом. Они стояли у входа в какое-то здание и улыбались.
- Это мы с Инной, - сказал Борис Петрович. - Тысяча девятьсот девяносто пятый год. День нашей свадьбы.
Я посмотрела на девушку на фото. Тёмные волосы, собранные в хвост. Простое платье. Счастливая улыбка. Она была так похожа на меня, что у меня перехватило дыхание.
- Переверните, - сказал он.
Я перевернула фотографию. На обратной стороне чернилами было написано: «Большая ошибка».
- Это почерк моей матери, - Борис Петрович сел напротив меня. - Антонины Павловны Астаховой. Она написала это в день нашей свадьбы. И положила фото мне на стол, чтобы я увидел.
Я смотрела на эти два слова. Ровные, аккуратные буквы. Никакой злости. Просто холодная констатация факта. Большая ошибка.
- Расскажите мне, - попросила я.
Борис Петрович откинулся в кресле. Его взгляд стал далёким, будто он смотрел не на меня, а куда-то в прошлое.
- Мы познакомились в девяносто четвёртом. Мне было двадцать семь, Инне двадцать четыре. Я был сыном владельца ресторана. Она работала там официанткой.
Он замолчал. Я ждала.
- Моя мать была против с первого дня. Она считала, что Инна мне не пара. Простая девушка без образования, без денег, без связей. Дочь слесаря и медсестры. Не тот уровень для семьи Астаховых.
- Что она делала?
- Всё то же, что сейчас делает Инна с тобой.
Он посмотрел мне в глаза.
- Проверки. Испытания. Унижения при гостях. Подбрасывала деньги, чтобы посмотреть, возьмёт ли Инна. Представляла её прислугой. Приглашала дочерей своих подруг, красивых и богатых, чтобы я видел, какую жену мог бы иметь.
Я почувствовала, как холодеют руки. История повторялась. Слово в слово. Деталь в деталь.
- Инна выдержала всё, - продолжил Борис Петрович. - Она была сильной. Гордой. Не плакала, не жаловалась. Просто делала своё дело и ждала, когда моя мать устанет.
- И она устала?
- Нет. Она так и не приняла Инну. До самой смерти. Пятнадцать лет она жила в этом доме рядом с нами. Пятнадцать лет смотрела на мою жену как на пустое место. Называла её «эта» или «твоя». Никогда по имени.
Я представила себе это. Пятнадцать лет унижений. Пятнадцать лет холода. И ни одного тёплого слова от свекрови.
- Когда мать умерла, Инна плакала, - сказал Борис Петрович тихо. - Я думал, от облегчения. Но потом понял, что она плакала от горя. Она так и не смогла доказать моей матери, что достойна. Так и не получила её принятия.
Он взял фотографию со стола. Долго смотрел на неё.
- После смерти матери Инна изменилась. Стала жёстче. Холоднее. Она поклялась, что её сын никогда не повторит мою ошибку. Никогда не женится на простой девушке без денег и связей.
- Она хотела защитить Кирилла, - сказала я.
- Да. Она думала, что защищает. Но на самом деле она стала точной копией моей матери. Той самой женщины, которую ненавидела всю жизнь.
Тишина. Только часы тикали на стене.
- Почему вы молчали? - спросила я. - Почему не остановили её?
Борис Петрович вздохнул.
- Я пытался. Много раз. Но Инна не слушала. Она считала, что знает лучше. А после инфаркта врачи запретили мне волноваться. Инна использовала это как щит. Каждый раз, когда я пытался вмешаться, она говорила, что я себя угроблю.
Он положил фотографию обратно в альбом.
- Но сегодня я понял, что больше не могу молчать. Если ты уйдёшь, не зная правды, Инна никогда не изменится. Она будет думать, что победила. Что была права.
- А если я останусь?
- Тогда у неё будет шанс. Шанс увидеть себя со стороны. Понять, кем она стала.
Я думала о его словах. О женщине, которая тридцать лет назад была такой же, как я. Официанткой. Простой девушкой. И которая прошла через то же, через что прохожу я.
- Где она сейчас?
- В спальне. После твоего ухода она закрылась там. Я слышал, как она плачет.
Инна Борисовна плачет. Та самая женщина, которая казалась мне ледяной статуей. Которая смотрела на меня с презрением. Которая делала всё, чтобы я ушла.
Она плачет.
- Я хочу с ней поговорить, - сказала я.
Борис Петрович кивнул.
- Иди. Только будь осторожна. Она сейчас очень уязвима.
***
Я поднялась на второй этаж. Коридор был тёмным. Только полоска света пробивалась из-под двери спальни Инны Борисовны.
Я постучала.
- Уходи, Борис, - раздался голос. Хриплый, надломленный. - Я не хочу разговаривать.
- Это не Борис. Это Вера.
Молчание. Долгое. Я уже думала, что она не откроет.
Но потом дверь распахнулась.
Инна Борисовна стояла передо мной. Без макияжа. С красными глазами. В простом халате. Она выглядела на все свои пятьдесят пять. И даже старше.
- Что тебе нужно? - её голос был пустым. - Пришла посмотреть, как я унижена? Насладиться победой?
- Нет. Пришла понять.
Она усмехнулась. Горько, без радости.
- Понять что? Что я злая свекровь, которая мучила бедную сиротку? Это ты и так знаешь.
- Я знаю, что вы были официанткой. Тридцать лет назад. Такой же, как я.
Её лицо изменилось. Застыло.
- Борис рассказал.
- Да.
Она отступила вглубь комнаты. Я вошла за ней.
На комоде стояла та самая фотография. Молодая женщина в форме официантки. Двадцать три года. Тёмные волосы, собранные в хвост. Улыбка, которой я не видела на лице Инны Борисовны ни разу за этот месяц.
Я взяла фото в руки.
- Это вы.
- Да.
- Мы похожи.
- Да.
Инна Борисовна села на край кровати. Её плечи опустились. Вся её броня, вся холодность, всё презрение — всё исчезло. Осталась только усталая женщина, которая слишком долго несла груз, который ей не по силам.
- Когда я увидела тебя в первый раз, - заговорила она тихо, - я подумала, что вижу себя. Молодую. Наивную. Влюблённую в мужчину из другого мира. И я испугалась.
- Чего?
- Того, что с тобой случится то же, что случилось со мной. Что ты будешь терпеть унижения. Что тебя будут называть недостойной. Что ты проведёшь годы, пытаясь доказать, что заслуживаешь любви.
Она подняла на меня глаза. В них стояли слёзы.
- Я хотела тебя защитить. Прогнать, пока не поздно. Чтобы ты нашла кого-то из своего круга. Кого-то, чья семья примет тебя сразу, без проверок и испытаний.
- Но вы делали со мной то же, что свекровь делала с вами.
Инна Борисовна закрыла лицо руками.
- Я знаю. Я знаю. Я стала ею. Той самой женщиной, которую ненавидела всю жизнь. Антониной Павловной. Я смотрю в зеркало и вижу её глаза. Её презрение. Её холод.
Она заплакала. Не сдерживаясь. Не прячась. Как маленький ребёнок, который слишком долго держался.
Я не знала, что делать. Эта женщина причинила мне столько боли. Унижала меня. Проверяла. Пыталась разрушить мои отношения с Кириллом.
Но сейчас я видела перед собой не врага. Я видела сломленного человека. Человека, который заблудился в собственной боли и не нашёл выхода.
Я села рядом с ней на кровать. Положила руку на её плечо.
- Вы не она.
Инна Борисовна подняла голову.
- Что?
- Вы не Антонина Павловна. Вы Инна. И вы можете выбрать. Прямо сейчас.
- Выбрать что?
- Кем быть. Можно остаться копией свекрови. А можно стать тем человеком, которым вы хотели быть. Который принимает людей такими, какие они есть.
Она смотрела на меня. В её глазах было столько боли. Столько страха. Столько надежды.
- Ты не понимаешь. Я столько лет жила с этим. Столько лет строила стены. Я не знаю, как их разрушить.
- По кирпичику. Начиная с сегодня.
Я взяла её руку. Холодную, дрожащую.
- Я не прошу вас полюбить меня. Не прошу даже принять. Просто дайте мне шанс. Узнайте меня. По-настоящему. Без проверок и испытаний.
Инна Борисовна долго молчала. Смотрела на наши руки. На мой браслет.
- Что там написано? - спросила она.
- «Верю в тебя». Это от моей матери. Единственная вещь, которая осталась.
- Красивые слова.
- Да. Я стараюсь им соответствовать.
Инна Борисовна сжала мою руку.
- Прости меня, - сказала она. - За всё. За комнату. За деньги. За Жанну. За всё, что я тебе сделала.
Я почувствовала, как что-то отпускает внутри. Узел, который затягивался весь этот месяц, начал развязываться.
- Я постараюсь, - сказала я честно. - Но это займёт время.
- Я понимаю.
Мы сидели молча. За окном светало. Ночь заканчивалась. И что-то заканчивалось вместе с ней. Что-то старое, тяжёлое, больное.
А что-то новое только начиналось.
***
Мы спустились вниз вместе. В гостиной ждали Борис Петрович и Кирилл. Они сидели в креслах, молча глядя в пол.
Когда мы вошли, оба подняли головы.
Кирилл встал. Он выглядел измученным. Глаза красные, лицо серое. Он крутил кольцо отца на мизинце. Снова и снова.
- Вера, - начал он.
Но Инна Борисовна подняла руку.
- Подожди. Сначала я.
Она вышла на середину комнаты. Посмотрела на мужа. На сына. На меня.
- Я была неправа, - сказала она. - Во всём. Я устраивала проверки, потому что боялась. Боялась, что мой сын пострадает так же, как страдала я когда-то. Но вместо того, чтобы защитить его, я причинила боль невинному человеку.
Она повернулась ко мне.
- Вера не угроза. Она именно та, кто нужен Кириллу. Сильная. Честная. Гордая. Такая, какой я была когда-то. И такая, какой перестала быть.
Борис Петрович встал и подошёл к жене. Обнял её. Она уткнулась лицом в его плечо.
- Я так устала, Боря, - прошептала она. - Так устала быть ею.
- Ты больше не должна, - ответил он. - Всё закончилось.
Кирилл подошёл ко мне. Он смотрел на меня так, будто видел впервые.
- Вера. Прости меня. Я должен был сказать тебе правду. Должен был встать рядом, а не смотреть со стороны. Я был трусом.
Я молчала. Смотрела на него. На человека, которого любила. Которому доверяла. Который меня предал.
- Я не знаю, смогу ли простить сразу, - сказала я наконец. - Ты врал мне месяц. Это не стирается одним извинением.
- Я понимаю.
- Но я хочу попробовать. Если ты готов заслужить моё доверие заново.
Кирилл кивнул. В его глазах стояли слёзы.
- Я готов. Клянусь. Больше никаких секретов. Никаких проверок. Только честность.
- Это красивые слова. Посмотрим, сможешь ли ты им соответствовать.
Он протянул мне руку. Я помедлила. А потом взяла её.
Это было не прощение. Пока нет. Но это было начало.
***
Два месяца спустя.
Я стояла у знакомых кованых ворот. Август уступил место октябрю. Листья на деревьях пожелтели. Розы в саду отцвели. Но дом остался таким же. Белые колонны. Терраса. Тот же порог, через который я так боялась переступить.
Только теперь я была не одна.
Кирилл стоял рядом. Держал мою руку. На моём пальце блестело обручальное кольцо. Простое, без камней. Я сама его выбрала.
Свадьба была тихой. Только свои. Никаких сотен гостей, никаких пышных платьев. Мы расписались в городском загсе и устроили небольшой ужин в ресторане «Олива». В том самом, где когда-то работала я. Где когда-то работала Инна Борисовна.
За эти два месяца многое изменилось. Я переехала из коммуналки в квартиру Кирилла. Начала ходить на курсы бухгалтеров. Инна Борисовна звонила каждую неделю. Сначала разговоры были натянутыми. Но постепенно стало легче.
Она рассказывала мне о своей молодости. О том, как познакомилась с Борисом. О том, как терпела унижения от свекрови. О том, как поклялась, что никогда не станет такой, и как нарушила эту клятву.
Я слушала. Не осуждала. Просто слушала.
И однажды она сказала: «Спасибо, что не ушла тогда. Спасибо, что дала мне шанс».
Сегодня мы приехали в загородный дом. Первый раз после свадьбы. Инна Борисовна пригласила нас на семейный ужин.
Ворота открылись. Но не Зина вышла нам навстречу.
Инна Борисовна стояла на пороге. В простом платье, без украшений. Она улыбалась. По-настоящему. Впервые я видела эту улыбку на её лице.
Мы подошли к дому. Я остановилась у порога. Того самого, перед которым стояла в августе. Напуганная. Одинокая. Не знающая, что меня ждёт.
Инна Борисовна сделала шаг вперёд. Обняла меня. Крепко, тепло.
- Добро пожаловать домой, дочка, - сказала она.
Я почувствовала, как защипало в глазах. Сжала браслет на запястье. «Верю в тебя». Кто-то когда-то написал эти слова. И был прав.
Я переступила порог.
Тот же дом. Те же стены. Те же люди.
Но всё изменилось.
Борис Петрович ждал в холле. Он обнял меня, похлопал Кирилла по плечу.
- Наконец-то настоящая семья, - сказал он.
Зина накрыла стол в столовой. Те же фарфоровые тарелки. Те же серебряные приборы. Но теперь я сидела не напротив Инны Борисовны, как враг. Я сидела рядом с ней, как дочь.
За ужином мы разговаривали. О планах. О будущем. О детях, которые когда-нибудь появятся.
- Я буду хорошей бабушкой, - сказала Инна Борисовна. - Обещаю. Не такой, как моя свекровь.
- Я знаю, - ответила я.
И впервые за всё время я действительно в это поверила.
После ужина мы вышли на террасу. Октябрьский вечер был прохладным, но не холодным. Звёзды высыпали на небо. В саду пахло опавшими листьями.
Кирилл обнял меня сзади.
- Ты счастлива? - спросил он.
Я подумала о своей жизни. О детском доме. О годах одиночества. О работе официанткой. О месяце испытаний в этом доме.
И о том, чем всё закончилось.
- Да, - сказала я. - Счастлива.
Он поцеловал меня в макушку.
- Спасибо, что осталась. Спасибо, что дала нам шанс.
Я повернулась к нему. Посмотрела в глаза.
- Только больше никаких проверок. Никогда.
- Никогда, - повторил он. - Клянусь.
Я верила ему. Не потому, что он это заслужил. А потому, что за эти два месяца он доказал свои слова делами. Был рядом. Поддерживал. Не прятался за спину матери.
Он изменился. Мы все изменились.
Я посмотрела на дом. На окна, в которых горел свет. На силуэты Бориса Петровича и Инны Борисовны за стеклом. Они стояли рядом, держась за руки.
Этот дом когда-то казался мне тюрьмой. Местом испытаний и унижений. А теперь он стал домом. Моим домом.
Я сжала браслет на запястье. «Верю в тебя».
Мама, кем бы ты ни была, где бы ты ни была, я справилась. Я нашла семью. Настоящую.
И я наконец-то дома.
Конец.