Двести сорок тысяч рублей пахли машинным маслом и металлом. Толя три года прятал их в банке из-под солидола. Три года ел сухомятку вместо обедов. Три года заклеивал ботинки суперклеем. И вот сейчас эти деньги лежали на кухонном столе — а жена уже прикидывала, как потратить их на ремонт лоджии.
Но в этот раз всё пошло не по её сценарию.
Толя пришёл домой и тихо прикрыл за собой дверь, стараясь не звякнуть ключами. В прихожей пахло чем-то химическим, едким — Ирочка опять натирала полы новым средством «для элитного паркета». Паркет был обычный, ещё от родителей остался, но жена утверждала, что если за ним ухаживать как за дворцовым, то никто и не заметит разницы.
— Ты? — крикнула она из комнаты. — Разувайся на коврике, я только что там прошлась.
Толя вздохнул. У него гудели ноги. Пятнадцать лет на ногах — он работал мастером в автосервисе, и смена сегодня выдалась тяжёлая. Клиент на дорогом внедорожнике три часа изматывал нервы, доказывая, что колодки скрипят не потому, что стёрлись, а потому что Толя «неправильно на них смотрит».
— Зарплату дали? — Ирочка вышла в коридор, вытирая руки бумажным полотенцем.
Она выглядела отлично. В свои сорок восемь Ира держала марку: маникюр, укладка, домашний костюм, который стоил как половина Толиной зарплаты. Она не работала уже лет десять. Сначала «искала себя», потом ухаживала за приболевшей мамой, а потом как-то само собой решилось, что её работа — это «хранить очаг».
— Дали, — Толя достал конверт. — Держи.
Ира привычно пересчитала купюры. Тонкие пальцы ловко перебирали бумажки.
— А премия? — она подняла на него глаза. Взгляд был цепкий, сканирующий.
— Не было премии, Ир. Кризис, говорят. Запчасти подорожали, клиентов меньше.
— Ну вот вечно у тебя так! — она недовольно цокнула языком. — А я уже в «Уютном доме» шторы присмотрела. Ты же видишь, эти совсем выгорели, стыдно людей в гости звать. Светка придёт, сразу заметит.
Толя промолчал. Шторы как шторы, висят и висят. Но спорить было бесполезно. Он прошёл на кухню, налил себе воды. В кармане джинсов, в маленьком потайном кармашке, который он сам себе пришил, лежали свёрнутые в трубочку пять тысяч рублей. Его «премия». Его тайна.
Эта игра в прятки началась три года назад. Тогда Толя впервые заикнулся про море. Он не был на море семь лет. Последний раз они ездили в Анапу, жили в частном секторе, и Ира тогда все десять дней пилила его, что «туалет на улице — это унижение человеческого достоинства».
— Ир, давай в Турцию махнём? — предложил он тогда, разглядывая рекламный буклет. — Там «всё включено», лежишь, ешь, купаешься.
— Турция? — Ира скривилась, как от зубной боли. — Толя, ты смеёшься? Сейчас туда только небогатые люди ездят. Если ехать, то в Эмираты или, на худой конец, на Кипр. Но у нас сейчас нет денег. Нам нужно диван менять.
— Зачем? — удивился Толя. — Нормальный диван, пружины целые.
— Ты посмотри на обивку! — Ира ткнула пальцем в едва заметное пятнышко. — Это же убожество. Я нашла шикарный угловой, итальянский текстиль, цвет «пыльная роза». Всего сто пятьдесят тысяч.
И они купили диван. Толя отдал все отпускные, занял у мужиков в сервисе, и они всё лето просидели в душном городе, зато Ира каждый вечер торжественно сдувала пылинки с «пыльной розы».
На следующий год ситуация повторилась. Толя робко заговорил про Египет.
— Маме шестьдесят пять! — округлила глаза Ира. — Ты хочешь опозорить меня перед родственниками? Нужно дарить золото или технику. И стол накрыть такой, чтобы тётка Люба от зависти лопнула.
— Тётка Люба и так лопнет, она сто двадцать кило весит, — буркнул Толя.
— Не язви! Это моя мама. Ты эгоист, Толя. Только о себе думаешь, как бы на пляже поваляться. А о семье кто думать будет?
Толя тогда промолчал. Но на следующий день завёл себе «фонд свободы». Он стал брать подработки — чинил машины знакомым в гараже у приятеля, оставался на ночные смены, экономил на обедах, перестав ходить в столовую и перебиваясь бутербродами, которые сам себе тихонько делал, пока Ира спала.
Копилка пополнялась медленно. Деньги он хранил в гараже, в старой банке из-под солидола, которую для верности замотал грязной тряпкой. Ни одна Ирочка в мире не полезла бы в эту банку.
Иногда, пересчитывая засаленные купюры, Толя чувствовал себя преступником. Вроде как у семьи ворует. А потом вспоминал Ирины слова: «Нам срочно нужно поменять плитку в ванной, этот кафель уже морально устарел», — и совесть замолкала. Кафель был отличный, испанский, клали пять лет назад. Но у Иры было своё понятие о сроке годности вещей.
— Толь, ну что ты молчишь? — Ира зашла на кухню, держа в руках планшет. — Я тут посчитала, если мы в этом месяце ужмёмся, то шторы купим. А на карниз придётся с твоей следующей зарплаты добавить.
— Ира, — Толя сел на табуретку. — Сядь.
— Зачем? У меня котлеты на плите, — хотя на плите ничего не было, Ира просто не любила, когда ей указывали.
— Сядь, разговор есть.
Она присела на край стула, всем своим видом показывая, что делает одолжение.
Толя достал из-за пазухи пакет. Обычный, чёрный, мусорный пакет, в который он переложил деньги перед приходом домой. Вывалил пачку на стол.
Купюры были разные: пятитысячные, тысячные, даже пятидесятирублёвые попадались. Пахли они гаражом, маслом и металлом.
Ира замерла. Её глаза расширились.
— Это что? Ты банк ограбил? Или в лотерею выиграл? Почему молчал?!
— Я копил, — тихо сказал Толя. — Три года. Здесь двести сорок тысяч.
— Двести сорок... — Ира быстро прикинула что-то в уме. — Господи, Толя! Это же великолепно! Как раз хватит на ремонт лоджии! Я давно хотела сделать там зимний сад и поменять остекление на панорамное. Ты молодец! Я знала, что ты можешь, когда хочешь!
Она потянулась к деньгам. Толя накрыл купюры своей широкой ладонью с въевшейся в кожу чернотой.
— Нет, Ира. Никакой лоджии.
— В смысле? — она отдёрнула руку. — А что тогда? Машину менять будем? Так на нормальную не хватит, а развалюху я не потерплю.
— Мы едем на море.
— На море? — Ира моргнула. — Ну... ладно. В принципе, я тоже устала. Этот быт, уборка, вечная готовка... — она картинно вздохнула. — Хорошо. Давай на море. Куда?
— Я смотрел Таиланд. Или Кубу. Чтобы океан, песок и никаких штор и диванов.
Ира оживилась. Она схватила планшет и начала яростно тыкать пальцем в экран.
— Так... Таиланд... Пхукет... Вот! Отель «Royal Paradise», пять звёзд, первая линия, вилла с собственным бассейном. Сейчас глянем цены... Ага... На двоих на десять дней... — она нахмурилась. — Толь, тут получается триста восемьдесят тысяч. И это только перелёт и проживание.
— Ира, у нас двести сорок. Всего.
— Ну так возьми кредит! — легко отмахнулась она. — Или у шефа попроси аванс за полгода. Нам же ещё с собой нужно тысяч сто пятьдесят.
— Зачем? — опешил Толя.
— Как зачем? — Ира смотрела на него как на умалишённого. — Экскурсии! Я хочу на слонах покататься, на острова съездить. Потом, мне нужен новый купальник, туники, шляпа, чемодан нормальный, а не то позорище, с которым мы в Анапу ездили. Спа-процедуры, массажи... Не поеду же я как оборванка! Люди будут смотреть.
Толя слушал её и чувствовал, как внутри поднимается тёмная, тяжёлая волна. Три года. Он три года отказывал себе во всём. Ходил в одних ботинках, пока подошва не треснула. Ел сухомятку. А ей, видите ли, нужен бассейн и шляпа.
— Ира, — голос его стал хриплым. — У нас есть двести сорок тысяч. Мы можем найти хороший отель попроще. Три-четыре звезды. Без виллы. Просто купаться и отдыхать.
— Три звезды?! — взвизгнула Ира. — В ночлежку?! Ты себя не уважаешь, так хоть меня пожалей! Я женщина! Я заслужила комфорт! Я на тебя лучшие годы потратила, носки твои стираю, рубашки глажу! А ты меня в сарай тащишь? Нет уж. Либо мы едем как люди, либо никак.
Она встала, гордо вскинув голову.
— Решай проблему, Анатолий. Ищи деньги. А эти, — она кивнула на стопку, — пока спрячь. И, кстати, завтра нужно маме отвезти продукты, у неё давление.
Ира вышла из кухни. Толя сидел, глядя на деньги. В его голове шумело. «Решай проблему». «Ты эгоист». «Ночлежка».
Он вспомнил, как Ира в прошлом месяце купила себе крем за семь тысяч. «Это инвестиция в мою красоту, тебе же приятно, что у тебя жена ухоженная». А он тогда заклеивал ботинок суперклеем.
— Значит, так, — сказал Толя в тишину.
Он сгрёб деньги обратно в пакет. Встал. Прошёл в коридор, оделся.
— Ты куда? — крикнула Ира из спальни. — Мусор выносить?
— Ага, мусор, — ответил он и вышел.
Он вернулся через два часа. Ира смотрела сериал в гостиной, лёжа на том самом диване цвета «пыльной розы».
— Вынес? Долго ты. Хлеба купил?
— Нет.
Толя прошёл в комнату и положил на журнальный столик лист бумаги.
— Что это? — Ира лениво скосила глаза. — Маршрутный лист? Электронный билет?
— Ага. Вылет послезавтра. Пхукет. Три звезды. Завтраки включены.
— Ты что, издеваешься?! — Ира подскочила на диване. — Я же сказала — я в такое место не поеду! И денег нам не хватит! Ты меня не слышишь?!
— Я тебя услышал, Ира. Очень хорошо услышал.
— Ну и? Где второй билет? Почему тут только одна фамилия? — она тыкала пальцем в распечатку. — «Анатолий Ветров». А где я?
Толя посмотрел на неё. Спокойно так посмотрел, как мастер смотрит на безнадёжно ржавый кузов.
— А тебя там нет, Ир. Это мой билет.
— В смысле — твой? — она побледнела. — Ты что... один летишь?
— Один.
— А я?!
— А ты не хочешь в три звезды. А на пять у меня денег нет. Зарабатывать я их не умею, как выяснилось, только «копейки сшибаю». Так что я поеду, опозорюсь в «ночлежке», а ты оставайся тут, в комфорте. На диване.
Ира хватала ртом воздух.
— Ты не посмеешь! Это семейные деньги! Мы семья! Ты не имеешь права тратить их на свои прихоти! Я на эти деньги рассчитывала! Лоджия...
— Это мои деньги, Ира. Я их заработал. Сверх того, что отдавал тебе все эти годы. Я, — он ударил себя кулаком в грудь, — заработал.
— Да ты... да я... Маме позвоню! — взвизгнула она.
— Звони. Передавай привет.
Два дня до отлёта прошли в аду. Ира то плакала, то кричала, то объявляла бойкот. Она демонстративно не готовила (Толя спокойно ел пельмени), швыряла вещи, звонила маме и громко, чтобы он слышал, рассказывала, какое чудовище живёт с ней под одной крышей.
— Он меня бросает! Улетает к местным девицам! На последние деньги! Семью по миру пустил!
Толя молча собирал чемодан. Старый, с которым они ездили в Анапу. Он не купил новый. Ему было всё равно.
Когда он стоял в прихожей, ожидая такси, Ира вышла из комнаты. Лицо у неё было заплаканное, но злое.
— Если ты сейчас уйдёшь, — прошипела она, — можешь не возвращаться. Я подам на развод. Квартира, между прочим, на меня записана, так что пойдёшь жить в свой гараж.
— Квартира — совместно нажитое имущество, мы в браке её покупали, — спокойно напомнил Толя. — А развод... Ну, как знаешь.
Он взял чемодан и вышел. Лифт не работал, пришлось спускаться пешком с восьмого этажа, но чемодан казался невесомым.
Десять дней Толя провёл как в тумане. В хорошем, солнечном тумане. Отель оказался нормальным — чисто, кондиционер работал, до моря пять минут.
Он спал до обеда. Ел острую лапшу на улице. Купался в тёплом, как парное молоко, море. Лежал на песке и смотрел в небо.
Телефон он отключил в аэропорту. Включил только раз, чтобы отправить сообщение: «Жив. Всё нормально». В ответ посыпались сотни сообщений от Иры — проклятия чередовались с мольбами вернуться и «всё обсудить». Он снова выключил телефон.
Он не думал о диване, о шторах, об Ириной маме. Он вообще старался не думать. Просто чувствовал. Солёную воду на губах. Солнце на плечах. Вкус манго. Оказывается, он ещё живой. Оказывается, ему не обязательно спрашивать разрешения, чтобы купить банку колы.
В один из вечеров он познакомился с мужиком из Новосибирска, тоже автомехаником. Они сидели в пластиковых креслах у уличной забегаловки, пили местное пиво.
— А моя дома осталась, — рассказывал мужик. — Внуков нянчит. Сказала: «Езжай, Петрович, отдохни, ты заслужил». Золотая женщина.
Толя кивнул.
— Золотая.
Ему стало немного горько. Но только на секунду.
Обратный полёт прошёл быстро. Толя вышел в зал прилёта, загорелый до черноты, в новой футболке с надписью «Thailand», которую купил за копейки.
В Москве было серо и сыро. Но Толю это не трогало. Внутри у него теперь был свой собственный аккумулятор, заряженный на полную.
Дверь открыл своим ключом. Дома было тихо. Идеально чисто. Ни пылинки.
Ира сидела на кухне. Перед ней стояла чашка с остывшим чаем. Она похудела за эти дни, лицо осунулось.
Увидев его, она не закричала. Просто посмотрела. В этом взгляде была смесь ненависти, обиды и... страха.
— Явился, — глухо сказала она. — Курортник.
— Привет, — Толя поставил чемодан. — Есть что поесть?
— В ресторане поешь, ты же теперь богатый, — огрызнулась она, но как-то без огонька. — Как отдохнул? Девиц много было?
— Девиц не было. Море было. Слонов видел.
— А я тут... — голос её дрогнул. — У меня давление двести было. Маме скорую вызывали. Соседи спрашивают: «Где Анатолий?», а мне со стыда сгореть хочется, врать приходится, что ты в командировке. Ты меня опозорил, Толя. Растоптал.
Толя подошёл к холодильнику, достал колбасу, отрезал кусок, закинул в рот.
— Ира, — он жевал спокойно, глядя ей прямо в глаза. — Никто тебя не топтал. Я просто поехал в отпуск.
— Без жены! Это не отпуск, это предательство! Семья должна отдыхать вместе!
— Семья должна и вкладываться вместе, — сказал он. — Я пятнадцать лет работал. А ты пятнадцать лет «создавала уют». Уют — это хорошо, Ир. Но он стоит денег. Моих денег. И моих нервов.
— Ты меня попрекаешь? — она всплеснула руками. — Куском хлеба попрекаешь?! Я на тебя жизнь положила!
— Да не надо на меня ничего класть, — поморщился Толя. — Живи свою жизнь. Хочешь на море? В пять звёзд? С виллой?
— Хочу! Я женщина, я...
— Иди работай.
Ира застыла с открытым ртом.
— Что?..
— Иди. Работай, — раздельно повторил Толя. — Вон, в супермаркет кассиром. Или администратором в салон красоты, ты же в косметике разбираешься. Заработаешь свои двести тысяч — поедем хоть на Мальдивы. Я добавлю. А на моей шее в рай въезжать больше не получится. Всё, Ира. Лавочка закрылась.
Он взял яблоко из вазы, хрустнул им и пошёл в ванную.
— Ты... ты не в себе! — крикнула она ему в спину. — Ты не соображаешь, что говоришь! Завтра в ногах валяться будешь!
— Я в полном порядке, Ир. Как никогда.
Толя закрыл за собой дверь ванной. Включил воду. Посмотрел на себя в зеркало. Из стекла на него глядел загорелый, спокойный мужик. В уголках глаз — белые лучики морщинок от солнца.
Он улыбнулся отражению.
Ира за дверью что-то кричала, звонила кому-то, наверное, маме. Грозилась, плакала.
Толя не слушал. Он думал о том, что надо бы купить себе спиннинг. Давно хотел. И, пожалуй, он его купит. С аванса. А шторы... Шторы ещё лет пять провисят. Ничего им не сделается.
Утром он встал, как обычно, в шесть. Ира спала в гостиной, на своём любимом диване, укрывшись пледом. Лицо у неё было обиженное даже во сне.
Толя сварил себе кофе. Сделал бутерброд.
На холодильнике висел магнит. Простой, дешёвый магнитик в виде слона, который он прилепил вчера вечером. Слон весело подмигивал.
Толя погладил слона пальцем.
— Вот так, — шепнул он.
Он оделся и вышел из дома. На улице было прохладно, но воздух казался свежим и вкусным. Он шёл на работу, и впервые за много лет ноги не казались чугунными. Он знал, что вечером вернётся домой, и, возможно, будет скандал. Или молчание. Или развод.
Ему было всё равно. Он точно знал одно: следующим летом он поедет на Байкал. Давно хотел. И никто, даже самый дорогой итальянский диван, его не остановит.
А Ира... Ну, может, и правда пойдёт работать. А нет — так это её выбор. У каждого свой курорт.
Толя насвистывал какую-то тайскую мелодию, подходя к воротам автосервиса.
— О, Михалыч! — крикнул охранник. — Ты чего такой загорелый? В солярии уснул?
— Ага, — усмехнулся Толя. — В солярии. Под открытым небом.
Он переоделся в робу, взял гаечный ключ и подошёл к очередному «пациенту». Жизнь продолжалась. Но теперь это была его жизнь.