Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 166
На следующий день я пришла на работу, погружённая в свои мысли, словно в толстый, непроницаемый кокон. Снежана что-то оживлённо рассказывала, жестикулируя у моего стола, но мне было решительно недосуг слушать её бесконечную болтовню о том, кто из наших коллег купил себе какую обновку перед Новым годом, куда собирается поехать на каникулы и так далее.
Слова помощницы отскакивали от меня, как горох от стены, не находя ни малейшего отклика внутри. Я сидела, машинально кивая головой, глядя куда-то мимо оживлённого лица, пока Снежана наконец не догадалась, что мне не до неё. Голос смолк, выражение лица сменилось с оживлённого на озадаченное, затем на обиженное. Она тихонько вышла и прикрыла за собой дверь с почти неслышным, но красноречивым вздохом.
До самого обеда я просидела в кабинете, то безуспешно пытаясь заниматься делами, перебирая бумаги или делая какие-то наброски, в значимость которых не верила, то бесцельно глядя, как за огромными окнами медленно и величаво падают крупные, пушистые хлопья снега, заволакивая серый городской пейзаж белой пеленой. Мыслей, по сути, не было никаких, только тягучий, вязкий туман в голове.
Работать не хотелось совершенно, каждое действие требовало невероятных волевых усилий. Поймала себя на мысли, что с каждым днём эта внутренняя пустота и апатия становятся всё сильнее, а вместе с ними нарастает и тихая, но настойчивая тоска по маме. Вот бы ей поскорее оказаться здесь, в Москве, рядом? Леднёвских денег, вполне и даже более чем достаточно, чтобы купить ей не просто квартиру, а уютное, светлое гнёздышко, может быть, рядом с Патриаршими прудами, где так красиво и спокойно. Или в каком-нибудь другом, тихом и престижном месте столицы, в старом доме с высокими потолками.
Пока мы жили в отеле, я заметила у Ольги Сергеевны на шее тонкую золотую цепочку с маленьким крестиком; несколько раз она при мне, перед тем как выйти из номера, быстро и почти незаметно осеняла себя крестным знамением и, кажется, тихо шептала молитву. Значит, можно было бы приобрести жильё и рядом с храмом, – мама, пройдёт лет десять, и превратится в милую старушку, а они, как известно, любит бывать в таких местах, для них церковь – это не только религиозное сооружение, а ещё и своеобразный клуб общения по интересам, место, где тебя всегда выслушают и поймут.
Пока я предавалась этим неспешным, почти мечтательным размышлениям, в кабинет без стука, на цыпочках, вошла Снежана и тихо, почти шёпотом, спросила, пойду ли я обедать или мне что-нибудь заказать в ресторане. Я в ответ отрицательно, но без раздражения, помотала головой: аппетита не было совершенно, даже мысли о еде вызывали лёгкую тошноту. Помощница лишь согласно кивнула, с сочувствием взглянула на меня и так же тихо удалилась, оставив снова в печальном, тяжёлом одиночестве. Но это уединение продлилось недолго. Минут через пять в дверь уверенно постучали, и, не дожидаясь ответа, вошёл Орловский.
– Алина, у меня к тебе есть один интересный и весьма важный разговор, – с дежурной, слегка загадочной улыбкой сказал он, останавливаясь посреди кабинета. – Давай прогуляемся, тут говорить неинтересно, – и он сделал символический жест, означающий прослушку.
– Просто так пойдём по улице? – искренне удивилась я, отрывая взгляд от окна. Прежде мы всегда сидели где-нибудь: в его машине, в ресторане, ну, а бывало и такое, что лежали… Я резко прогнала внезапно появившиеся фривольные мысли, ощутив лёгкий румянец на щеках. – Там же снег идёт, Роман. Сплошная слякоть.
– Ну и что? – парировал он, пожимая плечами. – У меня есть большой зонт, намокнешь не больше, чем под дождём. – И, видя мою нерешительность, больше не желая вдаваться в споры, добавил властным тоном, не терпящим возражений: – Одевайся потеплее, зайду за тобой через пять минут.
«Раскомандовался тут совсем», – проворчала я про себя мысленно, однако, поколебавшись секунду, всё же встала и принялась неспешно облачаться в пальто, шарф и перчатки, чтобы не замёрзнуть. Одно дело – ехать в тёплой машине с климат-контролем, а потом выходить на подземном паркинге, и совсем другое – топать пешком под мокрым, тающим снегом и порывистым, промозглым ветром. Как представила эту картину, невольно вся поёжилась.
Но тут же задумалась: с чего вдруг Орловскому, человеку, ценящему комфорт и практичность, предлагать мне подобное и в такую отвратительную, ненастную погоду? Ладно бы ещё мороз крепкий стоял, сухой и бодрящий, так ведь нет, на улице около нуля. Это значит, что всё падающее с неба мгновенно превращается в липкую, жидкую кашу, которая потом растекается по асфальту грязными длинными ручьями. «Нет, здесь определённо что-то не то, какая-то странность», – решила я про себя, но, поддавшись любопытству, не стала останавливаться и отказываться.
Роман, как и обещал, вошёл в приёмную ровно через пять минут, молча, чуть насмешливо кивнул, пропуская меня вперёд к лифту. Мы молча проехали вниз, затем прошли быстрым шагом через просторный, выложенный мрамором холл мимо ресепшна с охраной и оказались на сырой, заснеженной улице, где мой спутник сразу же, твёрдым движением, взял меня под локоть и повёл прочь от нашего здания. Притом сделал это так уверенно и целеустремлённо, что мне сразу же показалось: это не простая прогулка, а именно что поход с определённой целью и маршрутом.
– Ты меня куда-то ведёшь в конкретное место? – спросила я, едва успевая за его широким шагом и слушая, как снежинки шуршат по упругому полотну раскрытого Романом зонта.
– Да, тут совсем недалеко, рукой подать, – коротко бросил он, не замедляя хода и не глядя на меня.
Мы прошли ещё метров триста по скользкому тротуару, завернули за угол тихой, почти пустынной улицы, и Орловский неожиданно остановился около припаркованного чёрного микроавтобуса «Мерседес» с совершенно тонированными, непроницаемыми стёклами. Потом Роман вдруг решительно подошёл к машине, потянул за ручку. Боковая сдвижная дверь плавно, почти бесшумно отъехала в сторону, открывая тёмный, неясный провал салона.
– Прошу, Алина Дмитриевна, – произнёс Орловский, жестом приглашая забраться внутрь, и в его голосе прозвучала непривычная, ледяная формальность.
Я замерла на месте, как вкопанная, ощутив, как по спине пробежал холодный, не связанный с погодой, спазм.
– Рома, если это твоя очередная дурацкая, непродуманная глупость наподобие того прошлого похищения с подвалом, то, уверяю тебя…
– Нет, – очень серьёзно, почти сухо перебил он меня. Его лицо было совершенно непроницаемым. – Никаких глупостей. Всё серьёзно и чрезвычайно важно. Прошу, – настойчиво повторил он, и в его тоне звучало уже не приглашение, а почти приказ.
– А если я не хочу? Силой меня туда запихаешь? – спросила, пытаясь вложить в голос вызов, но он прозвучал неуверенно.
– Нет, – снова ответил он, качнув головой. – Но тогда разговор, который мы с вами запланировали, в этом случае не состоится. Вообще.
– Мы? – насторожилась я, и мне стало даже любопытно сквозь нарастающую тревогу. – Кто это «мы»? И почему ты ко мне вдруг стал на «вы» и обращаться по имени-отчеству, как к чужой? Это что, игра такая?
– Все ответы, Алина Дмитриевна, вы получите внутри, в салоне, – сказал Орловский, и его взгляд скользнул куда-то за мою спину, будто проверяя, не наблюдает ли кто. – Пожалуйста, давайте не будем тратить драгоценное время. Речь идёт о многом.
– Ладно, – я мысленно махнула рукой, подавив подступающий ком тревоги, и, сделав неглубокий вдох, забралась внутрь. Следом, ловким движением, в салон поднялся Орловский. Он закрыл дверь, и внутри на мгновение стало черным-черно, непроглядная тьма сомкнулась вокруг, поскольку оказалось, что окна не просто тонированы, а изнутри еще и закрыты какими-то плотными, специальными тканевыми шторами, полностью исключающими любой внешний свет или любопытные взгляды.
Но тут же, почти мгновенно, зажегся мягкий, рассеянный свет от встроенных в потолок светодиодов, и я обнаружила перед собой два просторных кожаных кресла, установленные друг напротив друга. В одном, слева от меня, сидел Роман, откинувшись на спинку, а в другом – незнакомый представительного вида мужчина лет пятидесяти пяти, сидевший с идеально прямой спиной. Приятной, располагающей наружности, одетый в довольно качественное, добротное пальто темно-серого цвета, под которым виднелся строгий, безупречно сшитый деловой костюм: чёрный пиджак с белой, накрахмаленной рубашкой и тёмно-серым, почти черным, однотонным галстуком, аккуратно завязанным узлом «полувиндзор».
Лицо у незнакомца было… Я даже не смогла сразу понять, как его точно охарактеризовать. Да, интеллигентное, с правильными, четкими чертами – прямым носом, аккуратным ртом. Но такое, что посмотришь, пройдёшь мимо, а после попытаешься вспомнить его в толпе или описать – и не сможешь. Настолько типичное, стандартное какое-то, намеренно лишенное любых запоминающихся деталей или особенностей. В его внезапном присутствии я инстинктивно, всем телом напряглась, но общий вид и манера держаться у мужчины были, в общем, спокойными и даже располагающими.
– Добрый день, Алина Дмитриевна, – сказал он ровным, бархатным баритоном, в котором не было ни угрозы, ни панибратства.
– Здравствуйте, – выдавила я в ответ, звук собственного голоса показался мне странно глухим в этой звуконепроницаемой коробке.
– Меня зовут Александр Сергеевич Морозов, я подполковник Федеральной службы безопасности, – продолжил он, произнеся слова четко, без лишней пафосности, как констатацию факта.
– Очень приятно познакомиться, – автоматически, по привычке, ответила я и сразу же перевела вопросительный, почти обвиняющий взгляд на Орловского. Так и хотелось у него поинтересоваться прямо сейчас, при этом человеке: «Какого чёрта? Что за шутки?! В какую игру ты меня втянул?»
– Вот моё удостоверение, для устранения формальных сомнений, – сказал Морозов, не обращая внимания на мой немой диалог с Романом, и неспешно протянул «корочку» в темно-коричневой обложке.
Я взяла её чуть дрогнувшими пальцами, посмотрела внимательно на фотографию, печати, текст. Но что толку? Вроде бы настоящее, все элементы на месте, но от поддельного, мастерски выполненного, как отличу, если сравнивать не с чем и опыта проверки таких документов у меня нет? Я вернула удостоверение обратно, и это действие словно подтвердило мое согласие на разговор.
– Понимаю, у вас возникли естественные и закономерные вопросы, – заметил Морозов, убирая документ во внутренний карман пиджака. – Прежде чем вы их зададите, позвольте мне вкратце посвятить вас в суть происходящего здесь и сейчас, чтобы наши дальнейшие действия были осмысленными.
– Слушаю внимательно, – кивнула я, стиснув холодные ладони на коленях.
Александр Сергеевич начал с того, что еще в 1995 году Контора, как все часто для краткости и конспирации называют его организацию, приступила к планомерной, глубокой разработке Владимира Кирилловича Леднёва – одного из крупнейших и наиболее динамичных на тот момент бизнесменов страны. Поводом для этого стали его активные, многочисленные и непрозрачные контакты с иностранным, в первую очередь западным, бизнесом, и в высшем руководстве ФСБ возникла и окрепла мысль, что глубоко внутри расширяющегося холдинга «Вертикаль», за ширмой обычных коммерческих операций, спрятаны вещи, потенциально угрожающие экономической и, как следствие, национальной безопасности страны.
Эта версия, к слову, так и не подтвердилась, Леднёв, по оперативным данным, оказался классическим, пусть и гениальным, мошенником, авантюристом, но не шпионом и не продающим свою страну за валюту. Однако масштаб его финансовых деяний и влияния постепенно, год от года, увеличивался, он стал воздействовать в том числе на общественно-политические процессы, финансируя нужных людей и СМИ, что вновь, уже по другим причинам, пробудило к нему оперативный интерес.
Однако до начала 2010-х годов никаких активных действий в отношении бизнесмена не предпринималось: сверху, из самых высоких кабинетов, поступила негласная, но железная команда оставить его в покое. Видно, Владимир Кириллович с кем-то договорился или сошёлся очень близко, найдя себе могущественных покровителей.
Лишь когда сменилось несколько ключевых фигур в руководстве самой Конторы, пришло новое, устное указание: разработку Леднёва возобновить. Но не просто собрать на него компромат, чтобы посадить на стандартные лет на пять, а через два года выпустить по УДО. Нет. Требовалось копать намного глубже, поскольку к этому времени Леднёв из просто богатея, «нового русского», окончательно превратился в настоящего олигарха с очень большими, разветвленными связями, простирающимися на самые вершины власти, и представлял уже не потенциальную, а вполне реальную, системную угрозу.