Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 165
– Удиви меня, – сказала я, уже предчувствуя неожиданный поворот.
– Ковальчук Тамара Макаровна, – произнёс он отчётливо, смакуя каждый слог.
– Да ладно!.. – вырвалось у меня. Я замерла с поднесённой ко рту вилкой. – Гиена? Формально? Но… как?
– Именно! – широко, почти победно улыбнулся Орловский, наблюдая за моей реакцией.
– И чему же ты так радуешься? – спросила я, придя в себя от первого шока. – Гиена – преданная, как ты сам говорил, «собака» Владимира Кирилловича. Она на него молится. Да и что нам вообще даёт эта сухая информация из реестра? Придём к ней и скажем: «Тамара Макаровна, давайте вы продадите «Проспект» китайцам, но так, чтобы Леднёв об этом ничего не узнал до последнего», да? И зачем ей это? Что она с этого будет иметь, кроме гнева шефа?
– Я пока не знаю, – честно признался Роман, его энтузиазм слегка поугас. – Это всего лишь кусок паззла. Но мне кажется, что во всей этой истории с её матерью, с этой больной старушкой, не всё так гладко и однозначно, как мы решили. Да, мы придумали красивую и удобную версию, почему Леднёв сделал Гиену вторым человеком в холдинге. Якобы затем, чтобы самому находиться под её негласным, так скажем, прикрытием. Но мне кажется, ты уж прости за прямоту, что это полная ерунда. Будь Владимир Кириллович настоящим серым кардиналом, который действует из тени, он вёл бы максимально закрытый, аскетичный образ жизни. А ты посмотри на него: посещает все публичные мероприятия, светится в прессе, раздаёт интервью, не стесняется и, что главное, не боится. Нет, всё-таки отгадку надо искать не в сегодняшних раскладах, а в далёком прошлом. Может, Кольцов с его широкими возможностями сможет нас каким-то образом просветить?
– Хорошо, – кивнула я, чувствуя, как в груди складывается решение. – Съезжу к нему. Попробую поговорить.
Но прежде чем решиться на прямой контакт, нужно было провести разведку. После обеда, найдя тихое, безлюдное место на заснеженной аллее парка неподалёку от нашего офиса, я чуть дрожащими от холода и волнения пальцами достала телефон. Созвониться с Виктором Эдуардовичем было задачей нетривиальной. Человек такого уровня вряд ли постоянно будет сидеть на одном месте, доступный для звонков. Сфера его интересов в девелопменте давно и стремительно расширилась за пределы Москвы. Насколько мне было известно из деловой хроники, филиалы и проекты его новой компании разбросаны по всей стране: Краснодар, Екатеринбург, даже Владивосток. Я набрала номер его телефона и приготовилась ко множеству попыток. Но всё произошло намного быстрее.
– Приветствую и слушаю, Алина Дмитриевна, – ответил Кольцов. Его голос звучал в трубке чётко, спокойно, без тени удивления, будто он ждал этого звонка.
– Здравствуйте, Виктор Эдуардович. Нам нужно срочно встретиться по одному очень важному и… деликатному делу, – начала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул от волнения.
– Простите, меня сейчас нет в столице, – последовал невозмутимый ответ. – Улетел в Шанхай встречаться с инвесторами. Но мы можем поговорить по телефону. Вы же звоните мне через тот самый смартфон, который я вам дал когда-то, не ошибаюсь?
– Да, всё верно, – подтвердила я, глядя на падающие снежинки, кружащиеся в свете фонаря. И, собравшись с духом, коротко, но ёмко изложила суть ситуации с Гиеной, её матерью и юридической загадкой вокруг «Проспекта». На другом конце провода воцарилась пауза, заполненная лишь лёгким шумом эфира. Потом раздался задумчивый выдох.
– Хм… Действительно, весьма интересная информация, – наконец произнёс Кольцов, и в его голосе послышалось нечто вроде профессионального любопытства археолога, нашедшего неожиданную вещь. – Так что конкретно вы хотите от меня, Алина Дмитриевна? Каков вопрос?
– Чтобы вы помогли понять, зачем Леднёв передал ей почти половину своих активов, оформил на неё компанию. Какая между ними настоящая связь, помимо служебной? Здесь явно что-то глубже.
– Хорошо, – согласился он без лишних раздумий. – Я наведу кое-какие справки. Перезвоню.
На этом разговор оборвался, оставив меня один на один с тишиной парка и нарастающим чувством тревоги. Я медленно вернулась в офис, в шум, свет и тепло, которые теперь казались бутафорскими. Снежана, как всегда, приветствовала меня в приёмной своей ослепительной, до зубного блеска, радушной улыбкой. Я автоматически ответила ей тем же, кривой гримасой, которую можно было принять за усталую улыбку, внутренне содрогаясь. «Какая же ты всё-таки законченная гадина», – пронеслось у меня в голове. Столько лет вместе, буквально с момента основания «Проспекта». Я взяла её, неопытную и робкую, в свою первую команду, тянула, учила, прикрывала от первых начальственных гроз. И вот такая чёрная, отливающая маслянистым блеском неблагодарность. Ну ничего. Всё когда-нибудь заканчивается. Когда Леднёв со своим железным троном рухнет в небытие, такие мелкие, юркие сошки, как Снежана, тоже полетят вверх тормашками, не успев даже пискнуть. «И когда она прибежит ко мне потом, в слезах и соплях, умолять, чтобы я не выставляла её за дверь в один момент, снисхождения к ней не будет. Ни капли. Предательство, особенно такое, тихое и подлое, прощать нельзя. Нельзя даже делать вид», – пронеслось у меня в голове, холодной и чёткой мыслью.
До самого конца рабочего дня, вплоть до того момента, как офис опустел, а я выключила компьютер с тихим щелчком, Кольцов так и не перезвонил. Меня стала грызть мысль, что он просто забыл обо мне, счёл мою проблему мелкой и незначительной на фоне его шанхайских сделок. Я вернулась домой в свою тихую квартиру, где только мерцающий экран телевизора нарушал темноту. Телефон лежал на столе мёртвым чёрным прямоугольником.
Лишь в восемь вечера, когда я уже почти смирилась с молчанием, смартфон вдруг завибрировал, заскользив по стеклянной столешнице. Я бросилась к нему, едва не уронив.
– Простите, Алина Дмитриевна. Вы ещё не спите? – голос Кольцова звучал чуть приглушённо, но ясно.
– Нет, у нас здесь восемь вечера, – ответила я, прижимая трубку к уху.
– Ах, конечно, виноват. Здесь уже второй час ночи, я в Шанхае, – он слегка зевнул. – Да, есть кое-что интересное по вашему вопросу. Для начала скажите, что вы вообще знаете о родителях господина Леднёва?
Вопрос застал врасплох.
– Ничего, – честно призналась я, чувствуя, как внутри всё сжимается. – А что? Никогда об этом не задумывалась. Он как будто возник из ниоткуда, уже готовым, со своей историей.
– Так не бывает, ни одна история на свете из ниоткуда не начинается, – сказал Кольцов назидательно. – Мне удалось кое-что выяснить. Их звали Кирилл Олегович и Марина Казимировна Леднёвы. Молодая пара, подающая надежды инженеры. Они погибли в автокатастрофе под Воронежем, когда их единственному сыну, Володе, исполнилось всего полтора года. Мальчика, как полагается по закону, отправили сначала в Дом малютки, но его оттуда забрали практически моментально. Угадайте, как звали приёмных родителей?
– Не знаю, – ответила я, уже чувствуя, как по спине бегут мурашки. Все эти загадки начали меня изрядно нервировать. – Говорите, Виктор Эдуардович.
– Макар Иванович и Анастасия Георгиевна Ковальчук, – произнёс он медленно, растягивая слова, давая им проникнуть в сознание.
– Боже… – вырвалось у меня шёпотом. Я опустилась на стул.
– Да, именно так, – подтвердил он. – И всё потому, что эти люди были самыми близкими друзьями семьи Леднёвых. Почти родственниками, поскольку ни дедушек, ни бабушек у ребёнка не имелось к тому времени. Потому, когда родители мальчика трагически погибли, они, Ковальчук не раздумывая сделали всё возможное и невозможное, чтобы забрать его к себе. Несмотря на то что своих детей у них на тот момент не было. Это лишь потом, спустя несколько лет, у них родилась дочь. Та самая Тамара Макаровна. Или, как вы её называете, Гиена.
В голове всё завертелось, картинки складывались в чудовищно ясную мозаику.
– Так получается, она и Леднёв… они же… сводные брат и сестра?!
– Совершенно верно. Кровного родства между ними, как вы понимаете, нет. Но Владимир Кириллович, судя по всему, никогда и ни на секунду не забывал, сколько добра, тепла и настоящей семейной заботы ему сделала эта семья. Они не просто взяли его к себе из казённого учреждения. Вырастили, воспитали, дали блестящее образование, любили как родного. Макар Иванович, к сожалению, умер довольно рано, в 53 года, от инфаркта. Анастасия Георгиевна, как вам известно, жива до сих пор и проходит тяжелое лечение от лейкоза.
– Спасибо, Виктор Эдуардович, вы мне очень помогли… – произнесла я механически, будучи совершенно сбита с толку и оглушена этим откровением. Мы коротко попрощались.
Я сидела в темноте, тупо глядя на отражение лампы в окне. Ну, и как теперь, ёлки зелёные, использовать эту информацию? Она не давала рычагов, а, наоборот, закапывала любые надежды ещё глубже. Стало ясно, по крайней мере, лишь одно: почему Леднёв из всех людей, которые ему встречались, именно меня, Алину Дмитриевну, «назначил» своей потерянной дочерью. Ему показалось, видимо, что уж кого-кого, а человека, выросшего в детском доме, он, сам круглый сирота, поймёт и сможет вычислить вплоть до самых глубинных, потаённых душевных изломов.
Одного он не учёл, Владимир Кириллович: сам он хоть и остался без родителей в младенчестве, но вырос-то в полной, любящей семье, где его берегли. А я… Я же – в казённых стенах, где любовь измерялась порцией каши и отсутствием наказания. Мы были из разных сиротских вселенных.
Позже, чтобы никто не мог подслушать наш разговор даже теоретически, я встретилась с Орловским в итальянском ресторанчике, далеко от рабочих стен и возможных знакомых. Передала ему всё, слово в слово, что услышала от Кольцова. Роман выслушал молча, не перебивая, его лицо в полумраке было похоже на каменную маску. Когда я закончила, он долго сидел, вращая в пальцах пустой стакан, потом медленно покачал головой, и в его глазах отразилась беспомощная досада.
– Ну и ситуация… Вот пойди, пойми, что теперь нам с этим делать, – произнёс он тихо, почти себе под нос. – Они, выходит, практически одна семья. Не по крови, а по всему, что важнее. И теперь понятно, отчего Леднёв так слепо Гиене доверяет и почему она для него неприкасаема. Нам эту парочку не разбить ни при каких условиях. Зря только время на выяснение потратили. Зря побеспокоили Кольцова. Тупик, Алина. Полнейший тупик.