— Уходи и не возвращайся, — Слава стоял в дверях, скрестив руки на груди, и в его голосе не было ни капли той нежности, которой он когда-то заманивал Веру в этот брак. — Я устал, Вера. Ты стала... душной. Скучной. Вечно это твое «как прошел день» и котлеты по расписанию. Мне нужен драйв, а не домашние тапочки.
Вера стояла на лестничной клетке, сжимая ручку старого чемодана. В горле комом застряло все, что она хотела сказать. О том, как три года тянула его, пока он «искал себя». О том, как продала свою машину, чтобы закрыть его долги. О том, как Валентина Васильевна, его мать, попрекала ее каждым куском хлеба, мол, Слава работает, а ты — так, при нем.
— Слава, на улице дождь... Мне даже к маме не доехать, автобусы не ходят, — тихо сказала она.
— Такси вызовешь. Или пешком прогуляешься, освежишься, — Слава усмехнулся и начал закрывать дверь. — Ключи в почтовый ящик брось. Счастливо оставаться в прошлой жизни.
Щелчок замка. Этот звук ударил Веру в спину больнее, чем если бы ее толкнули. Она опустилась прямо на чемодан. В подъезде пахло пылью и чьей-то жареной рыбой. Она впервые выдохнула. По-настоящему. Без страха, что сейчас придет Слава и скажет, что она опять все сделала не так. Свобода? Наверное. Но какая-то горькая, со вкусом поражения.
Вера просидела так минут десять, глядя в одну точку на облупленной стене. Мысли ползли медленно, как сонные мухи. Куда идти? Денег — три тысячи в кошельке. Ночевать на вокзале?
Вдруг тишину подъезда взорвал резкий, настойчивый звонок в домофон. Потом еще раз. И еще. Вера вздрогнула. Слава открыл дверь из своей квартиры — видимо, надеялся, что это курьер с его любимой пиццей.
Вера услышала, как лифт со скрежетом остановился на этаже. Двери разъехались, и из кабины почти выбежала молодая девица в ярком дождевике, неся в руках автомобильную люльку. Она даже не взглянула в сторону Веры, забившейся в угол, и принялась неистово колотить в дверь Славы. Тот распахнул ее почти мгновенно, явно готовый снова орать на жену.
— На, забирай сокровище, — девица сунула люльку прямо в руки опешившему Славе. — Я больше не могу. Он орет вторую неделю. Ты отец — ты и разбирайся. А я жить хочу. Мне двадцать два, Слава! Я на Кипр улетаю, у меня чартер через четыре часа.
— Юля? Ты что несешь?! Какое сокровище? Какое «отец»?! — голос Славы сорвался на визг.
— Твое, Слава, твое. Вспомни прошлый август, ту турбазу. Тесты ДНК пришлю почтой, если надо. Хотя и так видно — вылитый ты, такой же морщинистый, когда злишься. Все, пока!
Девица развернулась и почти бегом бросилась вниз по лестнице, даже не взглянув на Веру, сидевшую в тени за мусоропроводом. Слава стоял в дверях, как соляной столп, держа люльку на вытянутых руках. Из-под пледа донеслось сначала кряхтение, а потом — тонкий, переходящий в ультразвук крик.
— Эй! Вернись! — заорал Слава в пустоту пролета. — Я не умею! Юля!
Он обернулся и наткнулся взглядом на Веру. В его глазах отразился такой первобытный ужас, что ей на секунду стало его почти жаль. Почти.
— Вера... Верочка, — он сделал шаг к ней, качнув люльку. — Ты слышала? Это бред какой-то. Помоги, а? Он же орет. Он сейчас весь дом разбудит.
В этот момент на этаже выше скрипнула дверь. Валентина Васильевна, учуявшая неладное, уже спускалась, затягивая на ходу пояс махрового халата.
— Славочка, что за шум? Кто это там... — она осеклась, увидев сына с младенцем и Веру на чемодане. — Это что еще за подкидыш? Вера, ты что, ребенка нагуляла и теперь моему сыну подсовываешь?!
— Мама, это не Вера... Это Юля принесла... — пролепетал Слава. — Мой он, кажется.
Валентина Васильевна схватилась за сердце, но быстро пришла в себя. Ее взгляд, острый как бритва, метнулся от сына к невестке.
— Вера! Ну чего сидишь, как неродная? Видишь — мужчине плохо, ребенок заходится! Живо в дом, посмотри, что там с ним. Может, обделался, или голодный. Ты же женщина, ты обязана помочь! Слава, заноси его в квартиру, простудишь!
Вера медленно поднялась с чемодана. Она смотрела, как Слава послушно пятится в квартиру, как Валентина Васильевна уже командует «парадом», распоряжаясь чужой жизнью.
— Ну! — прикрикнула свекровь на Веру. — Заходи! Поможешь нам, а завтра... завтра разберемся, кто кому и что должен. Не бросать же дитя на лестнице!
Вера посмотрела на открытую дверь, из которой еще пять минут назад ее выставили как ненужный хлам. Посмотрела на Славу — беспомощного, жалкого «короля драйва». И на люльку, из которой доносился отчаянный плач маленького человека, который ни в чем не был виноват.
— Нет, Валентина Васильевна, — тихо, но четко сказала Вера. — Я теперь «бывшее прошлое». Скучное и душное. Сами, все сами.
Она подхватила чемодан и пошла к лифту.
— Ты куда?! — взвизгнул Слава. — Вера! Он же плачет! Ты что, не человек?!
— Человек, — не оборачиваясь, ответила она. — Впервые за долгое время — свободный человек.
Лифт закрылся. Вера вышла на улицу, под холодный дождь, и... улыбнулась. У нее не было плана. У нее не было дома. Но у нее больше не было их.
Она зашла в круглосуточную аптеку просто чтобы согреться и увидела на доске объявлений клочок бумаги: «Требуется сиделка с проживанием, срочно. Бабушка вредная, зато комната большая». Вера сорвала листок. Это было лучше, чем вокзал.
***
Дом, куда Вера притащилась по объявлению, пах нафталином и старыми книгами. На пороге ее встретила сухонькая старушка с безупречно накрахмаленным воротничком. Глаза у нее были как у старого коршуна — желтоватые и насквозь видящие.
— Сиделка? — Антонина Марковна смерила Веру взглядом от мокрых кроссовок до дрожащих губ. — Скорее, побитая собака. Проходи, не мочи паркет. И запомни: я не терплю соплей и плохо сваренного кофе.
Вера прошла. Ей было все равно. Большая комната в сталинке с высокими потолками казалась раем после того ада, что устроил Слава. Но выдохнуть не получилось. Уже через два часа телефон начал разрываться. Слава.
— Вера, возьми трубку! — орал он в сообщениях. — Он не затыкается! Мать в обмороке, у нее давление! Ты должна приехать и покормить его, мы не знаем, чем! Это твоя обязанность как жены!
Вера смотрела на экран и чувствовала только холодную, звенящую пустоту. Жена? Обязанность?
— Кто это там так настойчиво желает твоей крови? — Антонина Марковна появилась в дверях кухни, опираясь на трость.
— Муж... бывший, Слава. — Вера швырнула телефон на кровать. — Говорит, я должна спасать его и его внезапного ребенка.
— Слава твой — никчемный бабник, это я еще по школе помню, — вдруг усмехнулась старушка, прихлебывая кофе. — А уж мать его, Валька... Помню, как она у меня в девятом классе сочинение украла, чтобы медалисткой стать. Всю жизнь на чужом горбу в рай ехала.
Вера замерла. Мир внезапно сузился до этой кухни.
— Вы... вы знаете Валентину Васильевну?
— Я тридцать лет в их школе завучем отпахала, деточка. Я знаю, сколько скелетов зарыто у них в палисаднике. Валька — профессиональная жертва, которая жрет всех вокруг. И тебя сожрет, если вернешься.
Следующие три дня превратились в осаду. Слава сначала умолял, потом угрожал, что подаст в суд за «оставление в опасности». Валентина Васильевна даже приехала к дому Антонины Марковны. Вера видела из окна, как свекровь, в своем дорогом пальто, брезгливо морщится, стоя у подъезда.
— Выходи, дрянь! — кричала Валентина Васильевна, не заботясь о приличиях. — Бросила Славочку с чужим выродком! Ты обязана нам помочь, ты в нашей квартире пять лет жила! Мы тебя облагодетельствовали!
Антонина Марковна медленно подошла к окну, открыла форточку и вылила вниз стакан холодной воды. Прямо на безупречную укладку бывшей ученицы.
— Валя, ты как была истеричкой, так и осталась, — звонко крикнула старушка. — Помнишь, за что я тебя из комсомола чуть не выперла? Хочешь, я твоей нынешней «высокосветской» компании напомню, откуда у твоего покойного мужа взялись деньги на первый бизнес?
Свекровь внизу осеклась. Ее лицо пошло багровыми пятнами. Она узнала голос. Узнала эту стальную интонацию.
— Антонина Марковна? Вы... вы что здесь делаете?
— Веру воспитываю. Настоящую женщину из нее делаю, а не прикроватный коврик. Проваливай, пока я не достала папочку с архивами.
Вера смотрела на спину убегающей свекрови и не верила своим глазам. Оказывается, эти монстры, которые годами ее унижали, боятся всего лишь правды.
— Спасибо, — прошептала Вера.
— Рано благодарить, — отрезала старушка. — Слава твой сегодня бизнес-встречу завалил. Младенец орал так, что инвесторы сбежали. Он к тебе еще приползет. И вот тогда ты должна будешь решить: ты человек или бесплатное приложение к его проблемам.
Вечером Слава позвонил снова. Но голос его изменился. Теперь это был не крик, а жалкое поскуливание.
— Вер... Прости меня. Я был идиотом. Ребенок... Юля его забрала, представляешь? Сказала, что просто хотела меня проучить, что он не мой. Но я все осознал. Мне без тебя плохо. Я квартиру на тебя перепишу, только вернись. Мама... мама согласна извиниться. Пожалуйста. Я без тебя пропаду. У меня счета арестовали, я что-то не то подписал в панике...
Вера слушала его и понимала: вот он, момент. Он на дне. Он готов на все. И самое страшное — внутри нее на секунду шевельнулась привычная жалость. Та самая, которая пять лет держала ее в клетке.
Вера стояла перед дверью, из которой ее выставили неделю назад. В кармане жгли пальцы ключи — Слава сам привез их ей, едва не плача, лишь бы она приехала и подписала бумаги «о спасении имущества». Он думал, что снова всех перехитрил.
— Заходи, Верочка, заходи, родная! — Валентина Васильевна выпорхнула в прихожую, натянув на лицо приторную улыбку. — Мы тут со Славочкой чаю заварили. Нам так тебя не хватало... А ребенок — ну, ошибка вышла, Юлька та еще аферистка! Главное, что мы снова вместе, семья!
Слава сидел на кухне, обложившись папками. Выглядел он паршиво: серый, помятый, без привычного лоска.
— Вер, ты все подписала? — он с надеждой заглянул ей в глаза. — Юрист сказал, что раз счета под арестом из-за того иска, переписать квартиру на тебя — единственный шанс ее не потерять. Ты же понимаешь... это временно. Потом назад переоформим, как все уляжется. Ты же своя, ты не предашь.
Вера молча прошла в комнату. Она провела рукой по спинке дивана, за который сама выплачивала кредит. Посмотрела на пустые стены, где раньше висели их фото. Пустота внутри окончательно превратилась в лед.
— Подписала, Слава. Все документы уже в реестре. Поздравляю, — она вытащила из сумки свежую выписку. — С сегодняшнего дня эта квартира принадлежит мне. Единолично.
— Ну вот и славно! — Валентина Васильевна всплеснула руками. — Теперь садись, поешь, ты совсем исхудала. А я пойду в свою комнату, прилягу, а то давление...
— Ваша комната, Валентина Васильевна, теперь в другом месте, — Вера повернулась к свекрови. — Слава, напомни маме, где она прописана? Ах да, в той ветхой однушке в пригороде, которую вы хотели сдать, чтобы «добавить драйва» в бюджет.
Слава медленно встал. Его лицо начало медленно наливаться пунцовым цветом.
— Вера, ты что несешь? Это моя квартира. Я тут хозяин! Ты просто... ты просто временный держатель, мы так договаривались!
— Договаривались? — Вера усмехнулась, и в этом звуке было столько силы, что Слава невольно отшатнулся. — Ты выставил меня ночью под дождь, Слава. С одним чемоданом. Ты сказал, что я — прошлое. Так вот, прошлое пришло за долгами. Я не «временный держатель». Я — собственница. И я требую, чтобы посторонние лица освободили мою территорию.
— Да ты... да я тебя! — Слава замахнулся, но Вера даже не моргнула.
— Попробуй, — тихо сказала она. — Антонина Марковна уже ждет моего звонка. Тот иск, из-за которого ты так трясешься? Это ее бывшие ученики из прокуратуры постарались. Один мой звонок — и твои махинации с налогами станут уголовным делом. Хочешь рискнуть?
В квартире повисла тяжелая, липкая тишина. Валентина Васильевна сползла по стенке, хватаясь за воротник халата.
— Верочка... доченька... как же так? Мы же тебя любили...
— Вы любили мой бесплатный труд и мою безответность, — отрезала Вера. — У вас ровно час. Собирайте чемоданы. Слава, такси вызовешь. Или пешком прогуляешься, освежишься. Помнишь?
Через час за ними захлопнулась дверь. Та самая дверь. Вера стояла в тишине огромной, теперь уже по-настоящему своей квартиры. На столе лежал телефон. Она набрала номер.
— Антонина Марковна? Да, все закончилось. Собирайте вещи, я завтра за вами заеду. Как и обещала — к морю. Подальше от нафталина и старых обид.
Вера подошла к окну. Дождя не было. В небе над городом пробивался первый, по-настоящему теплый луч солнца. Она впервые за много лет не просто выдохнула — она начала дышать. И в этой новой жизни для Славиков и Валентин Васильевн места больше не было.
***
P.S. Пока я дописывал эту историю, моя дочь Диана заявила, что я слишком «по-мужски» смотрю на финал. Она у себя на канале опубликовала свою версию — от первого лица, честно и без прикрас. Мы даже поспорили, чей финал более жизненный. Ее версия ЗДЕСЬ.