Я прекрасно помню, как это было в моём детстве: вечер, кухня помыта, уроки кое‑как сделаны, и мы всей семьёй ждём, когда заиграет заставка «Ну, погоди!».
Папа притаскивал из комнаты стул, садился поближе к телевизору, мама укладывала меня на диван, накрывала пледом, и в комнате сразу становилось как‑то особенно тихо. Пахло горячим чаем, мамиными пирожками и немного — палёной проводкой старого «Рубина».
На полу — ковёр с протёртыми дорожками, на столике — тарелка с нарезанными яблоками. И волк с зайцем, которые жили своей жизнью по ту сторону стекла.
Тогда мне казалось, что мир делится на две части: там — мультфильмы, где всё понятно и по‑добрым правилам, а здесь — мы, семья, которая эти правила разделяет.
Шли годы. Телевизор сменился на плоскую панель, ковёр давно выкинули, родители состарились. А я… я сама стала бабушкой.
* * * * *
У меня есть внучка — Анечка. Недавно ей исполнилось пять. Такая смешная: вроде вся в нашего сына, но когда смеётся — прямо моя копия в этом возрасте. Я, если честно, мечтала, что однажды мы тоже ляжем под плед, включим ей те самые мультики, и у неё тоже появятся эти «островки счастья», как у меня когда‑то.
Я даже заранее подготовилась: вытащила из шкафа старые диски — «Ну, погоди!», «Сказка о царе Салтане», «Царевна‑лягушка», парочку советских рисованных сказок. Да, можно всё найти в интернете, но мне казалось важным именно это: достать коробочку, вставить диск, подождать, пока загудит проигрыватель… это как некий ритуал.
И тут в нашей идиллии появился фактор XXI века — моя невестка Оля.
Оля — мама Ани, жена моего сына. Девочка неглупая, ухоженная, с вечным телефоном в руках. Живёт по принципу: «если об этом не написал психолог в блоге, этого не существует». Всё у неё по науке, по исследованиям, по «новым стандартам воспитания». Иногда мне кажется, что Аня у неё растёт не ребёнком, а каким‑то международным проектом.
Оля очень заботится о дочке, тут не поспоришь. Но у меня всё чаще возникает ощущение, что это не забота, а война. Война с глютеном, сахаром, бабушкиными сказками, советскими мультиками и вообще со всем, что существовало до её соцсетей.
Однажды в выходной сын с Олей собрались по делам, и я предложила:
— Оставьте Анечку у меня с ночёвкой. Пусть ребёнок побудет у бабушки, поиграем, погуляем.
Сын оживился:
— Отличная идея. Мам, мы к вечеру её привезём.
Оля помялась, но согласилась, с условием:
— Мама, только, пожалуйста… никаких сладостей, никаких мультиков, никаких «этих ваших древних пластинок». Мы живём сейчас по другим правилам.
Я кивнула, спорить не стала, не хотела устраивать дискуссии перед ребёнком.
Вечером Аня приехала ко мне — в чистеньком платьице, с косичками, с рюкзачком, как будто на курорт, а не к родной бабушке. Мы поужинали, сложили игрушки, немножко порисовали. И тут она вдруг так заглянула мне в глаза:
— Бабушка, а можно мультик? Пожалуйста!
Сказано это было таким тоном, как будто она просит не мультик, а разрешение дышать.
Я на секунду замялась. В голове мелькнул строгий голос Оли: «Никаких мультиков!». Потом другое: «Мне в пять лет никто не запрещал сидеть с родителями у телевизора, и вроде выросла нормальным человеком, без травмы от волка и зайца».
— Можно, конечно, — сказала я. — Только это будет не про монстров из интернета, а про одного зайца и волка, который за ним бегал. Посмотрим?
Аня закивала.
Мы устроились на диване, я накрыла её своим старым пледом, включила диск. На экране пошла знакомая заставка, музыка из детства, и у меня где‑то под рёбрами всё сжалось от ностальгии. Я смотрела не столько на телевизор, сколько на внучку.
Она сидела тихо, открыв рот, смеялась не там, где и я когда-то. В какой‑то момент она вдруг прижалась ко мне и прошептала:
— Бабушка, это смешной волк. Он плохой или хороший?
— Он… дурачок, — сказала я. — Но в конце он никого не съедает. В сказках обычно так.
После «Ну, погоди!» я поставила «Сказку о царе Салтане» — старую, рисунки ещё те, плавные. Анечка слушала, глаз не отводила.
— Бабушка, а это тоже мультик?
— Это Пушкин, — тихо сказала я. — Очень важный дядя, который сказки придумал.
Перед сном внучка обняла меня за шею, горячая, сонная, шепчет в ухо:
— Бабушка, а завтра ещё мультик покажешь? Про царя или про зайчика?
Я поцеловала её в макушку, в этот пушистый детский запах:
— Конечно, покажу, солнышко. Обязательно.
Я правда верила, что мы нашли наш маленький семейный мостик. Я и моя внучка, советские мультики и Пушкин — что может быть опасного в этом наборе?
Утром приехали сын с Олей.
Аня ещё сапоги толком не надела, а уже, сияя, докладывает:
— Мам, а бабушка мне мультик показывала! Про волка и зайчика, и ещё там царь Салтан был!
Вот тут мне захотелось, честно говоря, спрятаться в свой старый ковёр.
Взгляд Оли я почувствовала физически, как ледяной душ.
— Мама! — сказала она тоном школьной учительницы, поймавшей двоечника с телефоном. — Мы же с вами договаривались! Никаких советских и старых мультфильмов! Вы ведь знаете моё мнение на этот счет!
— Оля, да что там такого, — попыталась я улыбнуться. — Обычные сказки. Пушкин, «Ну, погоди!»… Мы все на них выросли. И ты тоже.
— Вот именно, — перебила она. — Мы на них выросли. И посмотрите, какое поколение получилось! Женщины, которые во всем угождают мужчинам, и мужчины, которые считают это нормой. От этих мультиков у детей формируются вредные установки. Там все девочки — покорные принцессы, которых спасают принцы. Женщина только и делает, что ждёт, когда её спасут. Это не мои слова, это пишут современные психологи.
Я, признаться, растерялась. Я‑то думала, что это просто сказка. Принц, царевна‑лебедь. Добро и зло. Оказывается, я пропустила момент, когда Салтан превратился в оружие патриархата.
— Оль, — осторожно сказала я, — но это же классика. Пушкин. Его в школе проходят. Что дальше, книги тоже запретим? «Сказку о рыбаке и рыбке»? Там тоже, кстати, женщина нехорошо себя ведёт…
— Вот именно, — вспыхнула невестка. — Там женщина показана жадной, стервой, и мужик, который всё терпит. И девочки впитывают, что либо ты терпишь, либо ты стервой становишься. Вы понимаете, какие это стереотипы?
Я открыла рот, чтобы что‑то сказать, но меня перебили:
— Мы живём в XXI веке, мама! — Оля даже рукой рубанула воздух. — У детей должны быть другие примеры. Самодостаточные героини, здоровые отношения. А не эти ваши «царевны, на которых вечно нападают»!
Сын стоял рядом и молчал, как будто его тут вообще нет. Классика жанра: у мамы и жена "словесная драка", а мужчина — "царевна-лебедь".
— Пусть у Ани будет своё детство, — продолжала Оля, уже не глядя на меня. — Без ваших стереотипов. Если вы, мама, этого не поймёте, она будет приходить к вам только со мной. И точка!
Я стояла на пороге, держась за спинку стула, чтобы не сказать чего‑то, о чём потом пожалею. В голове бурлило: «Мы жили, с одним телевизором на всех, с этим вашим волком и зайцем, и ничего, не сломались. Ты вообще понимаешь, значение слова “опасно”?»
Но вслух я только процедила:
— Ладно, Оля. Я услышала.
* * * * *
С тех пор Аню ко мне привозят только «под присмотром». Оля сидит рядом, как надзиратель, следит за каждым моим жестом. Телевизор включать нельзя. Максимум — раскраски, пазлы, развивающие игры. Если я тянусь к музыкальному центру — тут же:
— Мама, что вы хотите поставить? Какие песенки? Они одобрены детским психологом?
Она по пять раз за день заглядывает в телефон, перечитывает очередной пост про то, как мы травмировали детей в девяностые, и поглядывает на меня, как на потенциальный источник вреда.
Анюта в какой‑то момент стала хитрее. Она теперь шепчет мне на ушко, пока Оля роется в своей сумке или отвечает кому‑то в мессенджере:
— Бабушка, а когда мы ещё мультики посмотрим?
Я целую её в макушку и шепчу:
— Когда‑нибудь обязательно, зайка. Обязательно.
Но диски больше не включаю. Не потому что поверила, что от «Ну, погоди!» у ребёнка потом появится муж-тиран. А потому что не хочу очередной сцены и шантажа из серии: «Аня будет приходить только со мной».
Иногда я сижу вечером одна, наливаю себе чай, смотрю на чёрный экран телевизора и думаю: может, я правда ничего не понимаю? Может, моё детство — с ковром, хрусталём и советскими сказками — действительно опасно? Может, мы все тут ходим, травмированные Пушкиным и просто не понимаем этого?
Или это нынешнее поколение уже дошли до того, что любое неудобство им проще списать на “травмы детства” и обвинить родителей во всех своих неудачах?
Вот что хочу спросить, что вы об этом думаете, друзья?
Если было интересно, буду рада видеть вас среди читателей канала!
Читай дальше...