Курьер в жёлтой куртке сунул ей в руки планшет и сгрузил коробки прямо на грязный коврик. Через полупрозрачный пластик виднелось «яблоко» на упаковке и что-то розовое — явно тот самый стайлер. Телефон пиликнул. Сообщение от сестры: «Я не могу оставить детей без праздника из-за твоей дурости. Не благодари. Целую, Зая».
Лена смотрела на эти коробки, как на бомбу замедленного действия.
А ведь она так старалась этого не допустить.
Всё началось за неделю до Нового года.
Лена стояла перед витриной с сырами и чувствовала, как в затылке начинает пульсировать тупая, привычная боль. «Российский» по акции выглядел подозрительно бледным, словно его вываляли в муке, а тот, что с красивым названием «Пармезан местного производства», стоил столько, что на эти деньги можно было сварить кастрюлю супа на три дня. Она вздохнула, поправила лямку сумки, которая вечно сползала с левого плеча, и потянулась за бледным бруском. Ничего, в тёрку пойдёт, под майонезом запечётся — никто и не поймёт.
В тележке сиротливо лежали банка горошка, палка колбасы — той, что дети ели без вопросов, — и сетка мандаринов. Мандарины были мелкие, с толстой шкурой, но пахли праздником. Лена помнила времена, когда запах мандаринов вызывал радость, а не приступ тревоги от подсчёта оставшихся до аванса дней. Тридцать первое декабря надвигалось, как товарный поезд на зазевавшегося пешехода.
Телефон в кармане пуховика завибрировал. Лена дёрнулась, чуть не выронив сыр. На экране высветилось: «Лариса».
— Ленчик, привет! — голос сестры звенел так, будто она звонила не из соседнего района, а с солнечного пляжа где-нибудь в Дубае. — Ты где? Я тебя умоляю, только не говори, что опять на работе.
— В магазине, — буркнула Лена, зажимая телефон плечом и пытаясь впихнуть тележку в узкий проход между стеллажами с консервами.
— О, шопинг! Это дело, — рассмеялась Лариса. — Слушай, я чего звоню. Я тут списочек набросала для племянников. Ты сядь, если стоишь. Короче, Пашке я решила взять тот ноут игровой, про который он жужжал летом. Ну, помнишь, «Асус» какой-то там? А Светке — стайлер этот модный, «Дайсон». Я тебя умоляю, не падай в обморок, я нашла по хорошей цене, байер знакомый привезёт.
Лена застыла. Тележка врезалась в чью-то ногу, мужчина в кепке ойкнул, но Лена даже не извинилась. В голове мгновенно вспыхнули цифры. Ноутбук — это две с половиной её зарплаты. Стайлер — ещё полторы.
— Лара, подожди, — голос Лены сел. — Какой ноут? Какой стайлер? Мы же договаривались. Чисто символически. Конфеты, книга, ну наушники простые.
— Ой, Лен, ну перестань, — Лариса отмахнулась, и Лена почти увидела этот её жест — небрежный взмах ухоженной рукой с кольцом, которое стоило как вся Ленина кухня. — Что им эти конфеты? У них зубы только портятся. А тут — вещь! Пашка программистом станет, ему техника нужна мощная. А Светка... Ну, девочка же, ей красивой быть хочется. Ты видела, какие у неё волосы?
— Видела, — процедила Лена. — Обычные волосы. Лара, не надо. Пожалуйста. Я серьёзно.
— Что «не надо»? — голос сестры затвердел, весёлые нотки исчезли. — Ты опять начинаешь? Я хочу порадовать детей. Я могу себе это позволить. В чём проблема?
— Проблема в том, что я не могу, — Лена бросила сыр в тележку, словно это был булыжник. — Ты подаришь подарки за сто пятьдесят тысяч, а я? Носки и шоколадку? Ты понимаешь, как я буду выглядеть?
— Да при чём тут ты? — искренне удивилась Лариса. — Это же для детей! Лен, у тебя комплексы. Сходи к психологу, я тебе контакт дам, отличная тётка, правда, берёт дорого, но результат — потрясающий.
— Не нужны мне твои психологи, — Лена покатила тележку к кассе, чувствуя, как внутри закипает злость. — Просто не дари такие дорогие вещи. Это ставит меня в унизительное положение. Дети потом месяц ходят и ноют: «А почему тётя Лара может, а ты нет?».
— Ну так объясни им, — легко сказала сестра. — Скажи: тётя Лара много работала, бизнес строила, рисковала. А мама выбрала... спокойную жизнь. Стабильность. Это же твой выбор, Лен.
Лена нажала отбой. Руки тряслись. Кассирша, грузная женщина с фиолетовыми тенями на веках, равнодушно пробивала горошек.
— Пакет нужен?
— Нет, — резко ответила Лена, потом спохватилась: — Извините. Да, нужен. Два.
Дома было душно. Батареи жарили так, словно ЖЭК решил выполнить пятилетку по теплу за один месяц. Пашка сидел на полу в своей комнате, пытаясь склеить какой-то пластиковый танк. Света лежала на диване с телефоном, даже не повернув головы, когда мать вошла.
— Мам, там интернет тормозит, — вместо приветствия сообщила дочь. — Мы когда роутер поменяем? Тётя Лара говорила, что у нас старьё, которое на свалку пора.
Лена молча разулась, поставила тяжёлые пакеты на пол. Сапоги предательски накренились — молния на левом сапоге опять разошлась. Ремонт будет стоить рублей пятьсот, не меньше.
— Тётя Лара много чего говорит, — устало ответила Лена. — Роутер работает? Работает. Вот и пользуйся.
— Ну мам, — заныла Света, наконец оторвавшись от экрана. — У всех нормальный интернет, а у меня видео виснут. Стыдно же.
— Стыдно — это когда воровать идёшь, — отрезала Лена, таща пакеты на кухню.
Она начала разбирать покупки, с грохотом расставляя банки. Почему так? Почему каждое слово сестры прорастает в её доме ядовитым сорняком? Лариса просто бросает фразу: «Ой, какой у вас телек маленький, глаза не болят?», и дети начинают щуриться и жаловаться на зрение. Лариса говорит: «Этот диван — пылесборник», и Света демонстративно чихает каждый раз, садясь на него.
Пашка заглянул на кухню. У него были оттопыренные уши и вечно голодный взгляд.
— Мам, а тётя Лара звонила?
— Звонила.
— А она приедет на Новый год? — глаза сына загорелись. — Она обещала...
— Что она обещала? — Лена резко обернулась.
Пашка замялся, ковыряя пальцем дверной косяк.
— Ну... Она спрашивала, какую видеокарту я хочу. Я сказал, что не знаю, но скинул ей ссылку на обзор. Мам, там такая графика будет! Как в реальности!
Лена опустилась на табуретку. Ноги гудели.
— Паш, послушай. Тётя Лара... она иногда увлекается. Не надо ждать от неё чудес.
— Почему? — насупился сын. — Она же богатая. У неё джип новый. Она сама сказала: «Для любимого племянника ничего не жалко».
— А мама для тебя жалеет, да? — тихо спросила Лена. — Мама жадная?
— Я этого не говорил, — буркнул Пашка и ушёл обратно в комнату.
Лена смотрела на дешёвую колбасу на столе. В прошлом году Лариса подарила им поездку в аквапарк. «Всё включено», ВИП-зона. Дети были в восторге. А Лена весь день считала, сколько стоят коктейли в баре, и запрещала детям просить добавки, потому что «всё включено» распространялось не на всё, а Лариса, широким жестом оплатившая вход, про еду внутри как-то забыла уточнить. И Лена, сжав зубы, покупала детям мороженое по цене килограмма мяса, потому что не могла сказать «нет» на фоне щедрости сестры.
Потом они месяц ели пустые макароны.
На следующий день на работе Галина Сергеевна, бухгалтерша с начёсом, похожим на сахарную вату, внимательно выслушала Ленин рассказ.
— Ленка, ты глупая, — вынесла она вердикт, помешивая ложечкой чай в кружке с надписью «Богиня бухгалтерии». — Тебе дают — бери. Гордость в карман не положишь и на хлеб не намажешь. Ну подарит она этот компьютер, тебе же легче! Не надо самой покупать.
— Да не могу я сама его купить, Галь! — воскликнула Лена. — В том-то и дело! Я не могу, а она может. И она этим тычет. Каждый раз. Приходит такая вся в кашемире, духами пахнет на весь подъезд, и начинает: «Ой, а что у вас обои отклеились? Давай бригаду пришлю?». А я себя чувствую нищенкой, которой милостыню подают.
— Ну и пусть подают, — пожала плечами Галина. — С паршивой овцы, как говорится. Ларка твоя баба неплохая, просто берегов не видит. Деньги людям голову кружат. Ты, главное, о детях думай. Им-то какая разница, кто купил? Им главное — играть.
— Им есть разница, — упрямо сказала Лена. — Они видят, что мать — никто. Что мать только «нельзя» и «дорого» говорит. А тётя Лара — фея крёстная. Добрая, весёлая, богатая. А я — злая ворчунья с кошельком, в котором моль завелась.
— Ой, не драматизируй, — Галина откусила кусок пряника. — Вырастут — поймут. Мой вон тоже орал, что я ему кроссовки «Адидас» не купила, а теперь сам на заводе работает, каждую копейку бережёт. Жизнь научит.
Лена не ответила. Ей не хотелось, чтобы детей учила жизнь. Ей хотелось самой дать им всё. Но получалось только «Доширак» по праздникам и штопаные колготки.
Вечером Лариса приехала без звонка. Лена как раз пыталась оттереть пятно с кухонной скатерти, когда в дверь позвонили. На пороге стояла сестра — в шубе, которая стоила как половина Лениной квартиры, с огромным тортом в руках.
— Привет, работягам! — Лариса впорхнула в коридор, заполнив его запахом дорогих духов и мороза. — Я тут мимо проезжала, дай, думаю, заскочу, проведаю.
Дети выбежали из комнат.
— Тётя Лара!
— Зайки мои! — Лариса чмокнула Свету в макушку, потрепала Пашку по волосам. — Ну, как дела? Двойки исправляем?
— Исправляем, — закивали дети, глядя на торт.
— Ленчик, ставь чайник, — скомандовала сестра, проходя на кухню в сапогах. — Я торт купила в той кондитерской, ну, где мы с Олегом обычно заказываем. Там сливки натуральные, не то что эта химия из супермаркета.
Лена молча поставила чайник. Ей хотелось сказать: «Разуйся». Хотелось сказать: «Не командуй». Но она промолчала.
Лариса села за стол, огляделась.
— Слушай, Лен, я всё думаю про твою кухню. Ну, правда, этот гарнитур ещё Брежнева видел. Давай я тебе своих ремонтников пришлю? Они мне за неделю всё сделают. Плитку поменяем, фасады. Я оплачу, не переживай. Подарок на Новый год.
Пашка со Светой замерли с ложками во рту.
— Нет, — сказала Лена.
— Что «нет»? — не поняла Лариса.
— Никакого ремонта. И никаких ноутбуков. И стайлеров.
В кухне повисла тишина. Слышно было, как гудит холодильник и капает вода из крана, который Лена никак не могла починить.
— Мам... — начал Пашка.
— Тихо, — Лена смотрела прямо в идеально накрашенные глаза сестры. — Лара, я прошу тебя по-человечески. Не надо. Ты придёшь, осыплешь их золотом, а мне потом с ними жить. Мне потом объяснять, почему мы не можем поехать на море, почему мы едим курицу, а не стейки. Ты играешь в добрую тётю раз в год, а я разгребаю это каждый день.
Лариса отложила вилку. Улыбка сползла с её лица, обнажив что-то жёсткое, хищное.
— Ты сейчас серьёзно? — голос стал тихим, но от этого ещё более неприятным. — Ты хочешь лишить собственных детей радости из-за своей... гордыни?
— Это не гордыня, — сказала Лена, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Это самоуважение. Я не хочу быть твоим благотворительным проектом.
— Да каким проектом! — Лариса хлопнула ладонью по столу. — Я родная тётка! У меня своих детей нет, ты же знаешь. Кому мне ещё дарить? В детдом нести? Я хочу, чтобы у племянников было всё лучшее. А ты... Ты ведёшь себя как собака на сене. Сама не ам, и другим не дам.
— Они не нуждаются! — почти крикнула Лена. — У них есть еда, одежда, телефоны. Нормальные телефоны! Не последние модели, но звонят же!
— «Звонят»... — передразнила Лариса. — Лен, мы в двадцать первом веке живём. Сейчас у школьников другие стандарты. Ты их в изгои записать хочешь? Чтобы над ними класс смеялся?
— Никто над ними не смеётся!
— Смеются, — тихо сказала Света.
Лена обернулась. Дочь сидела, опустив голову, ковыряя вилкой кусок торта.
— Что?
— Смеются, мам, — повторила Света, не поднимая глаз. — У Катьки новый телефон, у Машки новый. А я со своим старым... Они говорят, что он как кирпич. И одежда... Тётя Лара права. Я хочу нормальные джинсы, а не эти, с рынка.
Лена смотрела на дочь и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Предательство. Маленькое, тихое предательство в собственной кухне под гудение холодильника.
— Вот видишь? — победно сказала Лариса. — Устами младенца. Лен, не будь эгоисткой. Я всё привезу тридцать первого. И точку поставим.
Она встала, поправила шубу.
— Ладно, мне пора. У меня ещё встреча с дизайнером. Торт доедайте, он вкусный.
Дверь хлопнула. Лена осталась стоять посреди кухни. Дети молча жевали торт с натуральными сливками.
Три дня до Нового года прошли в каком-то тумане. Лена ходила на работу, что-то писала, кому-то звонила, но мысли крутились вокруг одного. Света не разговаривала с ней, демонстративно закрываясь в комнате. Пашка ходил тихий, но в глазах его читалось ожидание. Он ждал чуда. Ждал тётю Лару.
Лена пересчитала деньги. Оставалось пять тысяч до десятого числа. На стол хватит. Курицу запечёт, картошку. Оливье, конечно. Шампанское «Советское». Всё как всегда.
Но внутри что-то сломалось. Фраза дочери про «кирпич» и «джинсы с рынка» жгла огнём. Неужели она правда плохая мать? Неужели её любовь измеряется в гигабайтах и брендах?
Двадцать девятого она позвонила Ларисе.
— Мы не придём, — сказала она в трубку, глядя в стену. — И ты не приходи.
— Что? — Лариса, кажется, жевала. — Лен, ты с ума сошла? Новый год же. Семейный праздник.
— Вот именно. Семейный. А у нас с тобой разные семьи. Разные... стандарты. Я не хочу.
— Ты сейчас из-за своих комплексов детей наказываешь? — голос сестры стал ледяным. — Ты понимаешь, что ты творишь?
— Я их защищаю, — сказала Лена. — От тебя. От твоего бахвальства. От того, что ты покупаешь их любовь.
— Да нужна мне их любовь! — усмехнулась Лариса. — Я просто добрая!
— Добрая — это когда помогаешь, когда просят. А ты... ты давишь. Ты унижаешь. «У вас ремонт старый», «у вас интернет плохой». Да, плохой! Но это НАШ интернет. И НАШ ремонт. И нам в нём нормально было, пока ты не пришла и не сказала, что это всё никуда не годится.
— Ладно, всё, — перебила Лариса. — Слушать этот бред не хочу. Сиди там со своей гордостью и жуй оливье с докторской. Пока.
Гудки. Лена сползла по стене на пол. Руки дрожали. Она сделала это. Она отказалась.
Вечером она сказала детям.
— Тётя Лара не приедет. И мы к ней не пойдём.
Света вскочила с дивана.
— Почему?!
— Потому что мы будем праздновать своей семьёй. Втроём.
— Ты... ты из-за подарков, да? — у Светы на глазах выступили слёзы. — Ты просто не хочешь, чтобы у нас было что-то нормальное! Ты завидуешь ей! Завидуешь, что у неё деньги есть, а у нас нет!
— Света! — Лена хотела одёрнуть дочь, но та уже выбежала из комнаты, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.
Пашка сидел на полу, не поднимая головы.
— А ноутбук? — тихо спросил он.
— Паш... Вырастешь, заработаешь, купишь любой ноутбук. А сейчас... Сейчас у нас есть то, что есть.
— Понятно, — сказал сын. И это «понятно» было страшнее любых криков. В нём было разочарование взрослого человека.
Тридцать первое декабря. Лена нарезала колбасу кубиками. Нож тупился, приходилось пилить. Телевизор бубнил что-то про «Голубой огонёк». Ёлка в углу мигала разноцветными огоньками — единственное, что было новым. Гирлянду Лена купила на распродаже за двести рублей.
Дети сидели в своей комнате. Тишина давила. Обычно в этот день они вместе накрывали на стол, смеялись, смотрели комедии. А сейчас квартира напоминала зал ожидания на вокзале, где все рейсы отменили.
В десять вечера в дверь позвонили.
Сердце Лены ёкнуло. Лариса? Неужели приехала, несмотря ни на что? Мириться?
Она пошла открывать, вытирая руки о фартук.
На пороге стоял молодой парень в жёлтой куртке курьера. Огромная сумка за спиной, в руках — два объёмных пакета с логотипом ЦУМа и коробка.
— Доставка, — буркнул он, сверяясь с телефоном. — Квартира 45? Елена Викторовна?
— Да... — растерянно прошептала Лена.
— Вам оплачено. Получите, распишитесь.
Он сунул ей в руки планшет, потом сгрузил пакеты и коробку прямо в прихожую на грязный коврик.
— С наступающим!
Дверь закрылась. Лена осталась один на один с горой подарков. Сквозь полупрозрачный пластик пакетов виднелись коробки с «яблоком» и что-то розовое, явно тот самый стайлер. В большой коробке, судя по наклейке, был ноутбук.
Телефон пиликнул. Сообщение от Ларисы: «Я не могу оставить детей без праздника из-за твоей дурости. Заберёшь у двери. Не благодари. Целую, Зая».
Лена смотрела на эти коробки, как на бомбу замедленного действия. Она победила? Нет. Лариса всё равно сделала по-своему. Она перешагнула через Ленино «нет», как через лужу.
Дверь детской открылась. Выглянул Пашка. Увидел коробки.
— Мам... Это... Это от тёти Лары?
Лена молчала. Что сказать? «Не трогай, это унижение»? «Выброси, мы гордые»?
Света выскочила следом. Увидела пакеты. Визг разрезал тишину квартиры.
— Привезла! Она привезла! Мамочка, спасибо!
Дети бросились к подаркам. Они рвали упаковку, кричали от восторга, обнимали эти коробки, как родных.
— Смотри, Пашка, стайлер! Настоящий! — Мам, это же «Асус Рог»! Он летает!
Они прыгали вокруг Лены, обнимали её, но смотрели не на неё, а сквозь неё — на свои сокровища.
— Мам, давай включим! Мам, можно я Катьке фотку скину?
Лена стояла, прислонившись к косяку. Она чувствовала себя прозрачной. Стеклопакетом, через который смотрят на красивый вид. Лариса победила. Она купила их радость, их восторг, их «нормальность». А Лена... Лена была просто обслуживающим персоналом, который открыл дверь курьеру.
— Включайте, — сказала она. Голос был чужим, деревянным.
Дети убежали в комнату с добычей. Оттуда доносились восторженные вопли, звуки загрузки, какой-то писк.
Лена вернулась на кухню. На столе стояла миска с недорезанным оливье. Кубики колбасы казались серыми и унылыми. Она села, взяла ложку, зачерпнула салат, но не донесла до рта.
Телефон снова пиликнул. Света выложила фото в соцсети. На снимке — она с новым стайлером, счастливая, сияющая. Подпись: «Лучший НГ! Тётя Лара — лучшая!!! Люблю!!!»
Лена отложила телефон. Встала. Подошла к плите. Выключила газ под картошкой. Есть не хотелось.
Она налила себе стакан воды. Вода была тёплой и пахла хлоркой.
Из детской донеслось: — Мам! Иди посмотри, какая графика!
Лена сделала шаг, потом другой. Ноги были ватными. Она вошла в комнату. Дети сидели на полу в окружении разорванной бумаги. Лица их светились синим светом экранов. Они были счастливы. Искренне, абсолютно счастливы.
И в этот момент Лена поняла страшную вещь. Она не рада за них. Ей больно. Ей физически больно от их счастья, потому что автором этого счастья была не она.
— Классно, — сказала она, выдавливая улыбку. — Очень круто.
— Тётя Лара сказала, что там ещё наушники в комплекте, — тараторил Пашка, не отрываясь от игры. — Мам, ты ей позвони, скажи спасибо. А то она трубку не берёт, я звонил.
— Позвоню, — кивнула Лена.
Она вышла в коридор. Взяла телефон. Набрала Ларису. Гудки шли долго. Наконец сестра ответила. На фоне играла громкая музыка, слышался чей-то смех.
— Ну что, получили? — голос Ларисы был подвыпившим и довольным. — Рады?
— Рады, — сказала Лена. — Прыгают до потолка. Светка уже в соцсети выложила.
— Ну вот и славно! — Лариса засмеялась. — Видишь, Ленчик, всё просто. Не надо усложнять. Деньги — это просто инструмент. Я тебя люблю, дурёха. С Новым годом!
— С Новым годом, — сказала Лена.
Она нажала «отбой». Посмотрела на своё отражение в зеркале прихожей. Усталое лицо, морщинка между бровей, старый халат.
В кухне на столе остывала курица. Праздник состоялся. Дети счастливы. Сестра довольна собой.
Лена взяла мандарин, начала чистить. Шкурка брызнула соком в глаз. Защипало. Лена моргнула, и по щеке покатилась слеза. Одна, вторая. Она села на банкетку в прихожей и заплакала — тихо, беззвучно, чтобы не испортить детям праздник.
Она плакала не от обиды. И не от зависти. А от того, что Лариса была права. Деньги решили всё. И её, Ленина, принципиальность не стоила и ломаного гроша против коробки с ярким дисплеем.
В кармане халата звякнула мелодия. СМС от банка. «Зачисление зарплаты: 48 700 руб. С наступающим!»
Лена вытерла слёзы рукавом. Встала. Взяла мандарин. Съела дольку. Кислая.
— Мам! — крикнула Света. — Иди к нам! Тут фильм начинается!
Лена вздохнула, натянула на лицо улыбку — ту самую, которую носят все матери, когда им хочется выть, но надо создавать уют.
— Иду, — сказала она. — Иду, мои хорошие.
Она шагнула в комнату, в синий свет чужих подарков, оставляя свою гордость за порогом, там, где на коврике валялись обрывки дорогой упаковочной бумаги. Жизнь продолжалась, и в ней, к сожалению или к счастью, побеждал тот, кто платил за банкет. Или нет?
Лена посмотрела на Пашку. Он отложил ноутбук и подвинулся, освобождая ей место на диване.
— Садись, мам. Тут место есть.
Она села. Сын прижался к ней тёплым боком.
— Мам, а оливье скоро будет? — спросил он. — Есть хочется.
— Скоро, — Лена обняла его за худые плечи. — Сейчас принесу.
И в этом тёплом прикосновении, в этом простом вопросе про салат, она вдруг почувствовала что-то настоящее. Что-то, что нельзя купить в ЦУМе и привезти курьером.
— Мам, — Света оторвалась от стайлера. — А давай завтра в парк сходим? Просто погуляем. Без телефонов.
Лена посмотрела на дочь. В глазах Светы не было ни злорадства, ни презрения. Просто детская радость и... надежда.
— Сходим, — сказала Лена. — Обязательно сходим.
Она пошла на кухню за салатом, и шаги её были чуть легче. Да, Лариса купила подарки. Но оливье резала Лена. И в парк с ними пойдёт Лена. И рядом, когда у Пашки заболит живот от переедания сладкого, будет сидеть Лена.
А подарки... Подарки — это просто вещи. Они ломаются, устаревают, надоедают. А мама остаётся.
Лена достала из шкафа праздничные тарелки. На одной был скол, который она аккуратно закрасила маркером. Ничего. И так сойдёт. Главное, что все дома.