Чек выпал из кармана пиджака беззвучно. Но Ирина услышала его так, будто он ударился о пол с грохотом приговора.
Ювелирный. Серьги. 80 000 рублей.
Она стояла посреди комнаты и смотрела на бумажку, понимая: её жизнь только что разделилась на «до» и «после». А Сергей в это время спокойно пил кофе на кухне и не подозревал, что его секрет уже лежит у неё в руках.
Но это случилось не сегодня. Это началось раньше.
Ирина не любит сюрпризы. Не потому что «контроль», как ей иногда в сердцах говорит Сергей, а потому что сюрпризы у них в семье обычно из серии: «А, кстати, я забыл сказать».
В этот раз Сергей говорит вовремя. Даже слишком вовремя.
— У нас сегодня корпоратив, — заявляет он с порога, ещё не успевая снять обувь.
— Поздравляю, — отвечает Ирина и не торопится отлипать от кухонного стола, где лежат тетрадки Кирилла, упаковка с батарейками и список «что купить к Новому году», написанный её же рукой и её же раздражением.
Лиза сидит на диване, одним глазом в телефоне, другим — в мамином лице. Кирилл возится с конструктором, но слух у него как у кота на пакетик.
— Мам, а корпоратив — это что?
— Это когда взрослые люди делают вид, что они команда, — говорит Ирина. — И едят за счёт фирмы.
Сергей обижается не до конца. Он делает такое лицо, будто он выше этих подколов, но всё равно поправляет воротник — словно его только что обвинили в измене и в непогашенной коммуналке одновременно.
— Ты опять начинаешь.
— Я даже ещё не начинала, — спокойно говорит Ирина. — Я только уточняю: ты идёшь, а я нет, потому что…
— Потому что только для сотрудников, — произносит Сергей словами из корпоративного письма. — Там списки, бейджи, охрана.
— Охрана, — повторяет Ирина. — Сергей, ты в «ТрансЛогике» работаешь, а не в министерстве.
Лиза не выдерживает и вставляет, не отрываясь от телефона:
— Мам, да ладно тебе. Папа же не на свидание.
— Лиза, — Ирина смотрит на дочь так, что та всё-таки отрывается. — Я не про свидание. Я про то, что у нас семья, а у папы — отдельная жизнь на корпоративе.
Сергей вздыхает, но без театра. Он вообще считает себя человеком без театра. Просто почему-то каждый раз, когда разговор заходит о деньгах или о внимании, он становится артистом.
— Ир, ну чего ты. Я работаю, я стараюсь.
— Я тоже работаю, — отвечает Ирина. — И стараюсь. Только мне за старание никто шампанское не наливает и ведущего не зовёт.
Сергей делает вид, что не слышит слова «ведущего». Он про себя, видимо, уже включает музыку, какие-то конкурсы и вообще жизнь без тетрадок и списка «что купить».
— Во сколько ты вернёшься? — спрашивает Ирина.
— Да нормально. Не поздно.
— Нормально — это во сколько?
— Ир, ну я же не по часам.
Ирина кивает. Ей даже смешно. Потому что «не по часам» у него обычно означает «как пойдёт», а «как пойдёт» в переводе значит «пока стыдно не станет».
Она снова берёт ручку и вычёркивает в списке «миксер». Не потому что миксер не нужен. А потому что она уже устала каждый декабрь объяснять себе, что можно пережить без миксера — зато с детьми, зато без долгов.
Сергей заходит в комнату, переодевается, выходит уже в рубашке, которая «на выход». На лице — выражение человека, которого ждёт важная миссия.
— Пап, — Кирилл тянет руку. — Ты Дед Мороз?
— Почти, — улыбается Сергей. — Только без мешка.
— А мне подарок ты купил?
— Кирилл, — Ирина не повышает голос, но Сергей уже понимает, что это «Кирилл» обращено не к сыну, а к нему.
— Купил, купил, — торопится он. — Всё купил.
Ирина молчит. Она знает эти «всё купил». У Сергея «всё купил» часто означает «держу в голове».
Он целует её в щёку, и этот поцелуй какой-то служебный. Как подпись на документе.
— Я пошёл.
— Иди, — говорит Ирина. — Тебя охрана ждёт.
Дверь закрывается. В квартире становится тихо на одну секунду. Потом Кирилл спрашивает:
— Мам, а ты тоже хочешь на корпоратив?
— Я хочу, чтобы у нас стиралка не прыгала по ванной, как ненормальная, — отвечает Ирина. — Но это не корпоративный запрос.
Лиза улыбается уголком губ.
— Мам, ты смешная.
— Я не смешная, я экономная.
Она встаёт, собирает тарелки и тут же ловит себя на мысли: а ведь ей обидно. Не «всё, развод» обидно. А вот это мелкое, липкое — когда ты вроде взрослый человек, а тебя ставят в позицию: «ну ты же поймёшь».
Сергей возвращается под утро.
Ирина не спит. Не потому что «ждала». Просто Кирилл ворочался, Лиза уходила в туалет и шлёпала тапками, а потом Ирина лежала и думала, что как-то странно устроена жизнь: у одних праздник по расписанию, а у неё — по остаточному принципу.
Ключ поворачивается. Дверь открывается с осторожностью, как будто Сергей заходит в музей и боится задеть экспонаты.
— Ты чего не спишь? — шепчет он слишком громко.
— Потому что ты пришёл, — отвечает Ирина так же громко. — И даже не в музей.
Он улыбается. Улыбка у него кривая, как у человека, который очень хотел выглядеть бодро, а получилось «ну я же живой, чего вы».
— Всё нормально. Мы посидели.
— Посидели, — повторяет Ирина и смотрит на него внимательно.
От Сергея пахнет чужими духами. Не «каким-то парфюмом в целом», а конкретно чужими духами, которые не стоят у них в ванной на полке и не принадлежат ни одной женщине, которую Ирина готова назвать нормальной частью их жизни.
Сергей снимает пиджак, кидает его на стул, как будто стул обязан терпеть всё.
— Это что? — Ирина кивает на запах.
— Да обнимались там все. Ты же знаешь, эти корпоративы. Коллега… ну… всех обнимала.
— Коллега всех обнимала, — медленно говорит Ирина. — А ты стоял и не сопротивлялся.
Сергей пытается засмеяться.
— Ир, ну не начинай.
— Я же сказала: я ещё не начинала.
Он идёт в ванную, долго там возится, потом выходит, делает вид, что сейчас ляжет и уснёт как человек без грехов.
— Серёж, — спокойно говорит Ирина.
— М?
— Ты хотя бы детям на Новый год ничего не обещай, если не уверен.
— Да чего ты. Всё будет.
Ирина смотрит на него. Слово «будет» звучит как «отстань».
— Ладно, — говорит она. — Спи.
Сергей падает на кровать. Ирина не трогает его. Её даже не тянет устраивать сцену. Она вдруг чувствует, что внутри появляется какая-то сухая ясность. Как будто мозг говорит: «Так, не шумим. Смотрим. Фиксируем».
Пиджак так и висит на стуле.
Утром Сергей просыпается поздно и бодрится. Он любит делать вид, что вчерашняя ночь не оставила следов. Он мастер «всё нормально».
— О, вы уже завтракали? — спрашивает он у детей.
— Я уже в школу собралась, — бросает Лиза, надевая куртку.
— Я уже мультик смотрю, — отвечает Кирилл.
Ирина ставит на стол кружку. Сергею. Потому что у неё воспитание, и это воспитание иногда хочется выкинуть на помойку, но оно прочно приклеилось.
Сергей подмигивает ей:
— Всё хорошо?
— Конечно, — говорит Ирина. — У тебя корпоратив, у меня дети. Равные условия.
Он не понимает, улыбается, берёт кружку.
— Ир, ты не обижайся. У нас правда только для сотрудников. Там бухгалтерия, списки.
— У вас в бухгалтерии, значит, люди строгие, — кивает Ирина. — Я бы тоже не прошла.
Лиза уходит, хлопнув дверью. Сергей направляется в комнату переодеваться, а Ирина подходит к стулу. Пиджак всё ещё там. Она берёт его, чтобы повесить в шкаф. Просто бытовое движение, без детектива.
Из внутреннего кармана выпадает чек. Он падает на пол так громко, будто специально.
Ирина поднимает.
В чеке чётко: ювелирный магазин. И сумма такая, что в голове на секунду щёлкает калькулятор: стиралка, зимние ботинки Кириллу, куртка Лизе, часть кредита, продукты, коммуналка.
80 000.
Ирина читает строку: «Серьги».
Она не глупая. Она не в кино живёт. Она прекрасно понимает, что серьги за восемьдесят тысяч не покупают «просто так, по пути домой, потому что настроение хорошее».
Она садится на край дивана. Не падает, не рыдает, не бегает. Она садится и смотрит на чек, будто там написан не товар, а диагноз их брака.
Сергей выходит из комнаты.
— Ты чего?
— Ничего, — говорит Ирина и складывает чек вдвое. — У тебя карманы дырявые.
Сергей машет рукой:
— Да там всякое валяется.
Ирина смотрит на него и вдруг очень чётко понимает: если она сейчас спросит, он ответит. И ответит так, что у неё не останется ни доказательств, ни уверенности. Останется только ощущение, что она «сама всё придумала».
Она встаёт.
Сергей натягивает куртку.
— Я на работу.
— Иди, — говорит Ирина. — Только карманы проверяй.
Он уходит.
Ирина остаётся с чеком.
И с тишиной, которая почему-то звучит громче любых выяснений.
Она никому не звонит в тот же день. Она даже Зине не звонит, хотя Зина у них в подъезде как справочное бюро, как отдел кадров и как «а я тебе говорила» в одном лице.
Зина появляется сама. Её не зовут — она приходит. Не потому что навязчивая. Просто у неё привычка: если кто-то в подъезде молчит слишком долго, значит, там что-то интересное.
Зина стучит и сразу говорит:
— Ир, я на минуту. У меня к тебе вопрос. Ты в магазине скидочные купоны собираешь? Там акция, я тебе оставлю, а то у меня уже целая папка.
Ирина открывает дверь.
— Зин, заходи.
— Я без обуви пройду, не суетись. Ты какая-то не такая.
— Я обычная.
— Обычная у меня кошка, — отрезает Зина и проходит на кухню. — Ты мне не ври. У тебя лицо, как у человека, который увидел платёжку за отопление в июле.
Ирина делает чай. Она не рассказывает сразу. Она пытается говорить о мелочах. Но Зина так не работает.
— Серёга где?
— На работе.
— После корпоратива живой?
— Живой.
Зина прищуривается.
— Ир.
— Что?
— Ты не тяни. Ты же знаешь: если тянуть, оно не рассосётся. Оно, наоборот, набухает.
Ирина улыбается. Это у Зины такие обороты: «набухает». Она всё говорит про жизнь, как про тесто.
Ирина достаёт чек. Кладёт на стол, как козырь в карточной игре, в которой она не хотела участвовать.
Зина берёт чек, читает, перестаёт моргать.
— Ничего себе.
— Вот и я так думаю.
— Серьги, — шепчет Зина и тут же раздражённо добавляет: — Да какие серьги, Ир, это уже не серьги, это две маленькие ипотеки на ухо.
Ирина молчит.
— Ты ему сказала?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я хочу понять, что он скажет сам, когда я спрошу.
Зина кладёт чек обратно.
— Ты хитрая. Слушай, я тебя уважаю, но это не хитрость, это испытание на прочность. Нельзя мужику такие задачки. Он у тебя не ЕГЭ.
— Зина, он взрослый человек.
— Взрослый он на работе. Дома он мальчик, который верит, что если громко шутить, то проблем нет.
Ирина не спорит. Она смотрит на чек и понимает, что ей уже не смешно. Но и кричать ей не хочется. Ей хочется, чтобы правда сама вышла из Сергея, как заноза.
— А вдруг это мне? — вдруг произносит Ирина вслух.
— Ир, — Зина подаётся вперёд. — А если нет?
— Не знаю. Может, маме его. Сестре. Коллеге.
— Коллеге, — повторяет Зина. — Коллеге за восемьдесят тысяч. Я, конечно, тоже хорошая, но мне такие коллеги не попадались.
— У него начальница…
— Ир, начальница тоже не бедная родственница. Начальнице серьги не дарят.
Ирина невольно улыбается, но улыбка короткая.
— Ты думаешь, у него кто-то есть? — спрашивает Зина без стеснения.
— Я думаю, что у него чек есть.
— Правильно, — кивает Зина. — У нас, Ир, в жизни две вещи честные: дети и чеки. Дети иногда врут, но недолго. А чек молчит, но по делу.
Ирина поднимает глаза.
— Я не хочу сейчас с ним ругаться. У детей школа, кружки, Новый год.
— Вот это как раз самое опасное, — говорит Зина. — Ты сейчас думаешь: «праздник, дети». А он сейчас думает: «пронесло, Ира ничего не заметила». И у вас получаются разные фильмы.
Ирина убирает чек в конверт. Не потому что прячет, а потому что ей так спокойнее: пусть лежит, как доказательство, которое не требует истерики.
— Зин, я сама разберусь.
— Разберёшься, — соглашается Зина. — Только без самопожертвования. Не надо героизма. Героизм у нас в кино, а в жизни потом зубы на полку.
Ирина провожает её, закрывает дверь и остаётся одна.
Она вдруг замечает, что в списке «к Новому году» рядом с «мандарины» написано «папе напомнить про Лизу». Лиза просила деньги на курсы подготовки к экзаменам. Сергей сказал: «Да, конечно». И забыл.
Ирина берёт ручку и рядом дописывает одно слово: «чек».
Сергей несколько дней ведёт себя ровно. Почти идеально. Это и настораживает.
Он приносит домой пакет с продуктами, говорит:
— Я взял по акции.
Ирина кивает. Она смотрит на пакет и думает: «По акции он взял. А серьги он тоже по акции взял?»
Лиза на кухне режет сыр, Кирилл просит добавки, Сергей включает режим «хозяйственный муж».
— Ир, у тебя карточка не глючит? Мне на кассе сказали, что у тебя какие-то уведомления не приходят.
— У меня всё приходит, — спокойно отвечает Ирина. — Я просто не всё комментирую.
Сергей делает вид, что не понял.
— Ты чего такая колючая?
— Я нормальная.
Он подходит ближе, обнимает её со спины. У него это называется «сгладить».
— Ну ты же моя.
— Серёж, я не вещь.
— Я не так сказал.
— А как ты сказал, так я и услышала.
Сергей отпускает.
— Слушай, — говорит он и торопится сменить тему. — Я на выходных с Кириллом в магазин заеду, ему там… ну… то, что он просил.
— Отлично, — кивает Ирина. — Только чек не теряй.
Сергей вздрагивает. Буквально на секунду. Очень коротко. Но Ирина это замечает.
— Какой чек? — спрашивает он, уже понимая, что попался на крючок.
— Любой, — говорит Ирина. — У нас дома чеки любят. Они у нас как семейный архив.
Лиза фыркает:
— Мам, ты как бабушка.
Ирина улыбается дочери.
— Вот когда ты будешь платить за квартиру, ты тоже начнёшь любить архив.
Сергей молчит. Потом всё-таки говорит:
— Ир, ты про что?
— Я про порядок, — отвечает Ирина. — Ты же сам любишь порядок.
Он кивает и делает вид, что поверил.
Ирина наблюдает. Она уже не спорит. Она как будто пересчитывает внутри себя: сколько раз он увёл разговор. Сколько раз он пытался «прикрыть» чем-то милым. И сколько раз она позволила этому быть нормой.
Однажды вечером он приходит раньше. Это подозрительно. Сергей раньше приходит только если нужно что-то попросить.
— Ир, — говорит он с порога. — Ты где?
— Здесь, — отвечает она, не выходя из кухни. — А ты чего так рано? Охрана отпустила?
Сергей смеётся слишком громко.
— Не начинай. Я просто… Я тебе подарок купил. Заранее.
— Заранее — это когда?
— Ну к Новому году. Чтобы без суеты.
Ирина выходит. В руках у Сергея коробочка. Не ювелирная. Обычная, из магазина косметики. Он держит её так, будто это медаль.
— О, — говорит Ирина. — Подарок.
Лиза тут же появляется в дверях:
— Пап, ты маме что купил?
— Сюрприз, — гордо отвечает Сергей.
Кирилл тоже подбегает:
— А мне?
— И тебе, — быстро говорит Сергей. — Всем.
Ирина берёт коробочку.
— Спасибо.
— Открой, — просит он. — Ну открой.
Она открывает. Там духи. Нормальные, приятные, но по уровню такие, которые покупают, когда не хотят сильно тратиться, но хотят, чтобы выглядело как «внимание».
Ирина смотрит на Сергея.
— Нравится? — спрашивает он, как ученик.
— Пахнут неплохо, — отвечает Ирина. — Сколько стоят?
Сергей даже улыбается: вот оно, его родное, семейное. Суммы. Практика.
— Да там акция была. Три с половиной.
— Три с половиной, — повторяет Ирина.
Лиза морщит нос:
— Мам, а ты же любишь те, другие, французские.
— Лиза, — говорит Сергей строго. — Не начинай.
Ирина закрывает коробочку и ставит на стол.
— Спасибо, — говорит она. — Только у меня странное ощущение.
— Какое?
— Что кто-то у нас в семье умеет покупать подарки по настроению. А кто-то — по остаточному принципу.
Сергей напрягается.
— Ир, ты опять.
— Серёж, — Ирина говорит ровно. — У меня нет «опять». У меня есть один вопрос. Но я его задаю не сейчас.
Сергей пытается улыбнуться, но улыбка расползается.
— Ты меня пугаешь.
— Не преувеличивай. Я не охрана.
Ирина тянет до 31 декабря.
Не потому что она «мстительная». Ей даже слово это не нравится. Она просто хочет увидеть, как Сергей ведёт себя, когда думает, что всё сходит с рук.
У них дома подготовка к празднику всегда материальная. Как собрать деньги, как не выйти за рамки, как купить детям, как не забыть про родителей, как не влезть в долг до февраля.
Лиза просит наушники. Кирилл просит приставку. Сергей говорит:
— Давайте попроще. У нас не Рублёвка.
Ирина смотрит на него и думает: «А серьги у нас, значит, Рублёвка».
Она не говорит. Она молчит так долго, что уже сама себе кажется чужой.
Зина пишет в мессенджере:
— Ну что?
Ирина отвечает:
— Живу.
Зина присылает:
— У тебя талант. Я бы уже устроила концерт.
Ирина не отвечает. Она не хочет концерта. Она хочет ясности.
Вечером 31 декабря Сергей крутится по квартире, как будто он снова главный организатор, снова на своей территории.
— Кирилл, не носись. Лиза, убери волосы, а то везде. Ир, ты салфетки куда положила?
— Там, где всегда, — отвечает Ирина. — В шкафу. Слева.
— А почему не справа?
— Потому что я так решила.
Сергей смеётся:
— Всё с тобой ясно. Ты у нас стратег.
Лиза подходит к матери.
— Мам, ты чего такая?
— Я нормальная.
— Нет, ты как будто что-то задумала.
Ирина смотрит на дочь. Ей хочется сказать: «Да, задумала. Не для тебя, но при тебе». Но она не говорит.
— Лиза, иди помоги брату с гирляндой.
— У нас гирлянда как из девяностых.
— У нас гирлянда рабочая. Остальное меня не интересует.
Лиза уходит, но оглядывается.
Сергей ставит под ёлку подарки. Он любит этот момент. Он чувствует себя хорошим отцом, хорошим мужем. Человеком, который «всё держит».
Ирина видит, как он кладёт коробочку с духами в красивый пакет. Тот самый. Три с половиной тысячи.
Она не трогает пакет. Она трогает конверт в ящике. Конверт с чеком. Он там. Он лежит, как заноза, которую она не вытаскивает, потому что ждёт момента.
Сергей подходит к ней:
— Ну что, мир?
— Мир, — кивает Ирина. — Пока.
Он не замечает слова «пока». Или делает вид.
К полуночи они сидят за столом. Включён телевизор, там болтают ведущие, дети смеются, Кирилл рассказывает, что в школе учительница перепутала слова в песне, Лиза язвит.
Сергей улыбается. Он выглядит спокойным. Он даже слегка торжественный — как человек, который уверен: дома всё под контролем.
Ирина смотрит на него и вдруг понимает, что она сейчас не жена. Она — судья. И ей это не нравится. Но и отступить она уже не может.
— Ну, — говорит Сергей. — Давайте подарки. До курантов.
Кирилл первый. Он рвёт упаковку, радуется. Лиза открывает свои наушники, делает вид, что ей всё равно, но по глазам видно — приятно.
— Мам, — говорит Кирилл. — А тебе папа что подарил?
Сергей торжественно вытаскивает духи. Подаёт Ирине, как будто вручает награду.
— Вот.
— Спасибо, — говорит Ирина. И берёт пакет.
Лиза смотрит внимательно. Она взрослая, она уже понимает, что подарки у родителей — не только про подарки.
Ирина открывает пакет. Достаёт духи. Ставит на стол.
— Пахнут приятно, — говорит она. — Серёж, а серьги кому?
Сергей сначала не понимает. Он улыбается по привычке, по инерции.
— Какие серьги?
— Те, которые за восемьдесят тысяч, — спокойно говорит Ирина. — Чек у тебя из кармана выпал.
Тишина становится такой, что даже телевизор кажется лишним.
Лиза перестаёт улыбаться. Кирилл смотрит то на отца, то на мать. Он не понимает цифры, но понимает тон.
Сергей бледнеет. Не театрально. У него просто резко исчезает цвет лица, как будто кто-то выключает свет.
— Ир, — говорит он тихо. — Не сейчас.
— Сейчас, — отвечает Ирина. — У нас семья. У нас не охрана, не списки, не бейджи. У нас — сейчас.
Кирилл шепчет:
— Пап, ты маме серьги купил?
Сергей быстро кивает, потом быстро мотает головой, потом понимает, что делает что-то странное, и замирает.
— Я объясню, — говорит он. — Это не так.
— Серёж, — Ирина смотрит прямо. — Я месяц жду объяснения. Ты даже не пытался.
Сергей открывает рот. Закрывает. Он ищет слова, но слова, видимо, в очереди.
— Это… это по работе, — говорит он наконец. — Это не…
— По работе, — повторяет Ирина. — Серьги. По работе.
Лиза не выдерживает:
— Пап, ты серьёзно?
Сергей смотрит на дочь, и в этом взгляде появляется злость. Не на неё. На ситуацию. На Ирину. На собственную глупость. На то, что всё рушится не там, где он привык рулить.
— Лиза, не лезь, — говорит он.
— Я в своём доме, — отвечает Лиза. — Я тут живу.
Кирилл сжимает в руках свою коробку, как спасательный круг.
Сергей снова смотрит на Ирину.
— Ир, я правда могу объяснить.
— Объясняй, — говорит она. — Только коротко. У нас скоро куранты.
Сергей глотает воздух.
— Это для мамы, — выпаливает он.
Ирина молчит.
— У неё юбилей, — добавляет Сергей. — Я хотел… я хотел нормально.
— Юбилей у твоей мамы в феврале, — спокойно говорит Ирина. — Ты сам об этом говорил, когда я спрашивала, что ей подарить.
Сергей дёргается.
— Да я перепутал.
— Перепутал дату юбилея, — Ирина кивает. — И купил серьги заранее. За три месяца.
Лиза тихо говорит:
— Мам, это не сходится.
Сергей резко поворачивается к дочери:
— А ты не умничай.
— Серёж, — Ирина говорит очень спокойно, и от этого спокойствия по спине идёт что-то неприятное. — Не разговаривай с ней так. Ты сейчас не начальник.
Сергей стискивает губы.
— Хорошо, — говорит он. — Это не маме.
Ирина молчит. Она ждёт. И не даёт ему спрятаться за «маме».
Сергей выдыхает.
— Это… коллеге. У неё день рождения был. Мы скидывались. Я просто оплатил, а они мне потом…
— А чек почему у тебя? — спрашивает Ирина. — Если вы скидывались.
— Потому что я забирал.
— Ты забирал серьги?
— Забирал.
Кирилл шепчет:
— Пап, а зачем тебе серьги?
Сергей смотрит на сына так, будто тот задаёт самый неудобный вопрос в его жизни. И это так и есть.
Телевизор начинает обратный отсчёт. Голоса ведущих идут фоном, но никто не смотрит.
— Десять… — говорит телевизор.
Ирина встаёт. Резко, но без демонстрации. Просто встаёт, как человек, который решил: хватит сидеть.
— Ир, сядь, — тихо говорит Сергей.
— Нет, — отвечает она. — Я не сажусь.
Лиза тоже встаёт. Не полностью, а как будто готовится, если что, поддержать мать.
— Мам…
— Лиза, — Ирина не смотрит на дочь. — Ты с братом остаёшься здесь.
Сергей подскакивает.
— Ты куда?
— С Новым годом, — говорит Ирина и смотрит на детей. — Я вас люблю.
Кирилл испуганно:
— Мам, ты что, уходишь?
Ирина наклоняется, целует его в макушку. Быстро. По-деловому. Как будто иначе не выдержит.
Сергей хватает её за руку.
— Ир, не устраивай при детях.
— А ты не устраивай при детях, — спокойно отвечает Ирина и убирает руку. — Я месяц молчу. Ты месяц улыбаешься. Мне уже некуда молчать.
Телевизор говорит «три… два… один…».
Куранты начинают бить.
Сергей стоит, как человек, у которого вдруг отобрали сценарий.
Ирина берёт сумку. Пальто. Не суетится.
Лиза смотрит на отца, потом на мать и тихо, почти взрослым голосом произносит:
— Пап, скажи правду. Просто правду.
Сергей смотрит на дочь, и у него лицо становится таким, будто он сейчас расплачется, но вместо этого он злится ещё сильнее. Злость у него как защита, как куртка на голое тело.
— Не учи меня, — бурчит он.
Ирина открывает дверь. На секунду оборачивается.
— Сергей, — говорит она. — Счастливо оставаться.
Она выходит в подъезд. Дверь закрывается.
Лиза садится обратно за стол очень медленно. Кирилл всё ещё держит свою коробку и не понимает, можно ли радоваться подарку, если взрослые ведут себя так, будто праздник отменяется.
Сергей остаётся стоять посреди комнаты. Куранты ещё звучат, но теперь они звучат как чужие.
Он смотрит на духи за три с половиной тысячи. Потом на детей.
И впервые за весь вечер у него нет слов, чтобы «сгладить».