Вместо миллиона восьмисот тысяч на экране светились четыреста рублей. И тридцать две копейки — будто в издёвку.
Вера обновила страницу. Ещё раз. Закрыла приложение, досчитала до десяти, открыла снова. Цифры не изменились.
Она положила телефон на кухонный стол — осторожно, как гранату с выдернутой чекой. В груди не ёкнуло, не похолодело. Стало ватно и глухо, словно кто-то выключил звук. Вера точно знала: она не покупала ни шуб, ни машин. А доступ к счёту «Семейный» был только у неё и у Паши.
В прихожей щёлкнул замок.
— Верк, ты дома? — голос мужа звучал бодро. Даже слишком. — Хлеба взял, ещё тёплый. И творог твой любимый, зернёный.
Паша вошёл в кухню, шурша пакетом. Румяный с мороза, довольный. Обычный Паша, с которым они двадцать восемь лет делили завтраки и откладывали с каждой зарплаты. Выложил продукты на стол, прямо рядом с телефоном.
— Чего сидишь как неродная? Чайник бы поставила.
— Паш. — Вера подняла глаза. Голос вышел ровный, чужой. — Где деньги?
— Какие? — Он замер с батоном в руке, но тут же засуетился снова. — Зарплата в пятницу, ты же знаешь.
— Накопления. На ипотеку Димке. Миллион восемьсот. Где?
Паша вдруг стал очень занят: переложил творог в холодильник, достал обратно, снова убрал. Спина ссутулилась, стала виноватой.
— Вер, тут такое дело... Ты только не заводись сразу. Это был вопрос жизни и смерти. Буквально.
— У кого? Тебе рак нашли? Почку продал? Меня у террористов выкупал?
— Типун тебе! — Он наконец обернулся. Лицо красное, в испарине. — У Лизки беда. Коллекторы. Прижали так, что хоть в окно. Звонили, угрожали — квартиру отберём, а тебя... ну, понимаешь. Прибежала вся в слезах, трясётся. «Брат, спасай, больше не к кому».
Лиза. Младшая сестра Паши. Женщина, которой вечно «чуть-чуть не хватало» — то на сапоги, то на ремонт, то на очередной «проект», сгоравший через месяц.
— И ты отдал ей всё? — уточнила Вера.
— Ну не всё, там проценты остались... — Он не смотрел ей в глаза. — Вер, это сестра. Родная кровь. Она клялась — отдаст. Устроится на вторую работу, Виталик её тоже поможет...
— Виталик? Который третий год «ищет себя» в ставках на спорт?
— Не смей так! — Паша вдруг расхрабрился, выпятил грудь. — Ты всегда её не любила! Тебе бы только деньги считать, а там человек погибал! Я поступил как мужчина.
— Ты поступил как вор. — Вера встала. Стул проскрежетал по плитке. — Ты украл у сына квартиру. Димка с Настей три года на съёмной ютятся, мы им обещали, они рассчитывали. А ты всё спустил своей сестрице.
— Я верну! Заработаю!
— Когда? — Она подошла вплотную. — Тебе пятьдесят шесть. Спина больная, на вахту не потянешь. Мы эти деньги семь лет собирали. Ты каждую сотню в копилку, я на зимнем пальто шестой сезон. Чтобы что? Чтобы Лизка долги закрыла? А долги откуда — опять «бизнес»? Или Виталику на ставки?
— Не лезь не в своё! — огрызнулся он. — Главное — сестру спас. А Димка молодой, заработает.
— Вон, — тихо сказала Вера.
— Чего?
— Вон отсюда. К сестре. К спасённой.
— Ты с ума сошла? Куда я на ночь глядя? Это и моя квартира!
— Эта квартира — моя. Мне от бабушки досталась, до брака. Твоего тут — зубная щётка в ванной. Так что собирайся.
Паша уставился на жену. За двадцать восемь лет он видел её всякой — усталой, раздражённой, даже плачущей. Но такой — никогда. Лицо спокойное, голос ровный. И дёргающийся глаз. Это пугало больше любого крика.
— Ну и уйду! — Он схватил куртку. — Не ценишь ты ничего. Скупердяйка. Поживу у Лизы, она хотя бы благодарна. А ты сиди одна, думай, что важнее — деньги или люди.
Дверь хлопнула.
Вера постояла минуту в тишине. Потом подошла к столу, взяла творог, убрала в холодильник. Руки не дрожали.
Лиза жила в родительской сталинке. Паша звонил в дверь минуты три, пока за ней не зашлёпали тапки.
— Кто там ещё?
— Лиз, это я. Открывай.
Дверь распахнулась. Сестра стояла в шёлковом халате, с патчами под глазами и бокалом красного в руке. Из квартиры тянуло духами и жареным мясом.
— Пашка? Чего на ночь глядя? Случилось что?
— Случилось. — Он шагнул в прихожую. — Верка выгнала. Узнала про деньги.
Лиза отпила из бокала.
— Ожидаемо. Она у тебя всегда была нервная. И что теперь?
— Поживу у тебя. Пока не остынет.
Сестра поморщилась.
— Ой, Паш... У нас гости. Виталика друзья, сидим, отмечаем. Места нет совсем. Может, в гостиницу?
— В какую гостиницу? — Паша почувствовал, как в горле встаёт ком. — Карточка дома осталась, в кармане три тысячи до зарплаты. Я же тебе всё отдал. Миллион восемьсот.
Лиза закатила глаза.
— Ой, ну не надо мне этим тыкать. Спасибо, выручил. Но это не значит, что можешь на голову падать. Ладно, проходи на кухню, там раскладушка за шкафом. Только тихо — люди приличные.
На кухне громоздилась гора немытой посуды. На столе — коробки из ресторана, недоеденная пицца, пустая бутылка коньяка. Паша сел на табуретку.
— Лиз, — позвал он, когда сестра заглянула за чем-то в холодильник. — А долг-то закрыла? Коллекторы отстали?
— А? — Она махнула рукой. — Да, всё закрыла. Нормально.
Паша посмотрел в угол. Там высилась гора пакетов с логотипами дорогих магазинов.
— А это что? Ты же говорила — на хлеб не хватает.
Лиза резко захлопнула холодильник.
— Не считай чужие деньги. Подарки это. Виталик подарил.
— Виталик? Он же не работает.
— Устроился! — отрезала она. — И вообще, не твоё дело. Помог — молодец, спасибо. Вон суши остались, можешь доесть.
Она вышла, хлопнув дверью. Из комнаты доносился смех, музыка, звон бокалов.
Паша подошёл к пакетам. Сверху лежал скомканный чек. Он разгладил бумажку, и буквы поплыли перед глазами.
«Турагентство "Райский берег". Тур на Мальдивы. 2 взрослых. 450 000 руб.»
Дата — сегодняшняя.
Рядом — чек из автосалона. Предоплата за машину — триста тысяч.
Паша сел обратно. В висках стучало. «Коллекторы». «Убьют». «Жить негде».
Он достал телефон. Набрал Веру. Длинные гудки. Сброс. Набрал снова. «Абонент недоступен».
Утром Виталик, заспанный и в одних трусах, споткнулся о Пашину ногу, торчащую с раскладушки.
— О, родственник. Долго кантоваться будешь? Мы завтра улетаем. Ключи не оставлю — квартира всё-таки, ценности.
Паша молча встал. Спина ныла — старый радикулит слал приветы.
— Виталь, — хрипло спросил он. — На какие деньги летите? Лиза говорила — долги.
— Были долги, нет долгов. — Виталик зевнул. — Крутиться надо. Лизка твоя — голова. Инвестиции там, криптовалюта. Ты в этом не сечёшь.
Паша вышел из подъезда в семь утра. Идти было некуда. До работы — два часа. Он сел на лавку в сквере, смотрел на голубей.
Миллион восемьсот. Это не цифры. Это семь лет без отпуска. Верина куртка, которую она носила уже шестой сезон, потому что «эта ещё хорошая». Димкина надежда на своё жильё.
Вечером он стоял под дверью своей квартиры. Звонок не работал — Вера отключила. Постучал. Тишина. Постучал сильнее.
— Вер, открой. Поговорить надо. Я всё понял.
Шаги. Щелчок замка. Дверь приоткрылась на цепочку.
— Чего тебе?
— Вер, пусти. Лизка обманула. Не было никаких коллекторов. Они на Мальдивы летят. Машину купили. Я идиот, Вер. Прости. Я в суд подам, я её...
— В суд? — Вера усмехнулась. — На сестру? На родную кровь?
— Да какая она родная! Вер, пусти домой. Я устал. Спина болит. Я всё исправлю.
Вера смотрела на него. В её глазах не было ни злости, ни жалости. Усталость — глубокая, застарелая.
— Паш, исправлять нечего. Ты не деньги отдал. Ты нас отдал. Меня, Димку, наше будущее. Ты выбрал. Живи теперь с этим.
— Куда я пойду?
— Не знаю. К Лизке попросись, может, место в чемодане найдётся. Твои вещи я собрала — внизу, у консьержки.
— Вера! Двадцать восемь лет...
— Вот именно. Двадцать восемь лет я думала, что живу за мужем. А оказалось — рядом с человеком, который за мой счёт добреньким был. — Она помолчала. — Заявление на развод подам через госуслуги. Придёт уведомление.
Дверь закрылась. Лязгнул засов.
Паша постоял, прижавшись лбом к холодному металлу. Потом спустился вниз.
Консьержка баба Нюра молча выкатила два чемодана и большую клетчатую сумку.
— Выгнала? — спросила без удивления.
— Выгнала.
— Бывает. Такси вызвать?
— Вызовите.
Он сел на чемодан посреди двора. Набрал Лизу. «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети». Уже в самолёте. Летят. На его миллион восемьсот.
Паша посмотрел на окна своей бывшей квартиры. На кухне горел свет. Он представил, как Вера сейчас наливает чай, садится за стол. Одна. И ей — нормально.
Такси подъехало через десять минут.
— Куда едем?
Паша открыл рот — и понял, что адреса у него нет. К друзьям — стыдно. К матери — она три года как в доме престарелых, он и навещал-то раз в полгода.
— На вокзал, — сказал он. — Там разберёмся.
Машина тронулась.
Паша не оглядывался. Он знал: никто не смотрит ему вслед.