Когда четырёхлетняя Маша залезла на её стул и оттолкнула тарелку с недоеденным салатом, Нина вдруг поняла: за пятнадцать лет совместной жизни она ни разу не досидела за праздничным столом до конца.
Ни разу.
Но это будет потом, через четыре часа. А пока — противень в раковине и спина, которая ноет так, будто в поясницу воткнули раскалённый гвоздь. Третий день подряд. Таблетки уже не помогали.
— Нин, ты там скоро? — крикнул из комнаты Геннадий. — Надо ещё торт забрать из кондитерской.
— Сейчас.
Хотя «сейчас» означало ещё минимум час возни на кухне.
Юбилей. Круглая дата. Геннадий решил отметить по-семейному. Его дети от первого брака — Игорь с женой и Света с мужем — должны приехать к шести. Плюс мать Нины, которую она забрала к себе три года назад после инсульта. Плюс соседка тётя Люба, которую Геннадий зачем-то пригласил, потому что «одинокая женщина, жалко её».
— Ты салат «Цезарь» будешь делать или обычный?
— Оба сделаю.
— А курицу в духовке или на сковороде?
Нина выключила воду и прислонилась лбом к холодному кафелю. Господи, дай сил.
Пятнадцать лет назад всё казалось другим. Она тогда только развелась с первым мужем, который пил и поднимал руку. Геннадий появился как спаситель — спокойный, работящий, непьющий. Вдовец с двумя детьми-подростками. Нина думала: ничего страшного, справлюсь. Детям нужна женская забота, а ей — нормальная семья.
Справилась. Ещё как справилась.
Игорю тогда было четырнадцать, Свете — двенадцать. Оба смотрели на неё волками первый год. Потом привыкли. Нина готовила им завтраки, стирала школьную форму, ходила на родительские собрания, пока Геннадий работал в две смены на заводе. Она тоже работала — медсестрой в поликлинике, сутки через трое. В свободные дни крутилась по дому.
— Нин, а где мои серые брюки? Которые на выход.
— В шкафу, на верхней полке. Я их вчера погладила.
— А, точно.
Он ушёл. Нина вернулась к противню.
Дети выросли. Игорю двадцать девять, работает менеджером. Свете двадцать семь, сидит дома с двойняшками. Оба живут в городе, но видятся с отцом редко — дела, заботы. Зато когда приезжают, Нина должна накрыть стол как в ресторане. Потому что «папа любит, когда всё красиво».
Папа любит. А Нина пусть старается.
Три года назад у матери случился инсульт. Нина забрала её к себе. Геннадий не возражал, но и не помогал. Мать требовала постоянного ухода — памперсы, кормление, переворачивание, чтобы пролежней не было. Нина научилась делать уколы, ставить капельницы, измерять давление. Всё сама. Потому что «ты же медсестра, тебе проще».
— Мам, как ты? — Нина заглянула в маленькую комнату.
Валентина Степановна повернула голову. После инсульта она плохо говорила, но глаза оставались ясными.
— Н-нормально. Ты... устала?
— Нет, мам, всё хорошо.
Мать посмотрела долгим взглядом. Не поверила. Но промолчала.
Нина вернулась на кухню. Спина болела невыносимо. Она села на табурет, пытаясь найти положение, в котором не так ломит. Не нашла.
В голове крутился список: курица, салаты, картошка, хлеб нарезать, стол накрыть, торт забрать, себя в порядок привести. И всё это — с поясницей, которая отказывалась работать.
Позавчера она попросила:
— Гена, может, закажем готовую еду? Спина совсем никакая.
Он посмотрел удивлённо:
— Зачем деньги тратить? Ты же всегда сама готовишь. Дети любят твою стряпню.
— Но мне тяжело стоять у плиты.
— Ну посиди между делом. Или таблетку выпей. Пятнадцать лет, такая дата. Неужели для семьи постараться не можешь?
Она замолчала. Как всегда.
Вчера позвонила Света:
— Нина, а что будет на десерт кроме торта? Максим сладкое не любит, может, фрукты нарежете?
Нина хотела сказать: сама нарежь и привези. Но сказала:
— Конечно, сделаю.
— И ещё, у Маши аллергия на орехи. В салаты не кладите.
— Помню, Света.
— Ну и отлично.
Гудки.
Пятнадцать лет она для этих детей — просто «Нина». Не мама, не тётя Нина. Обслуживающий персонал с именем.
Она встала, превозмогая боль. Надо работать.
Курица замариновалась с утра. Достала из холодильника, уложила в форму, поставила в духовку. Взялась за салаты. Резала огурцы, помидоры, зелень. Руки делали привычную работу, а в голове — воспоминания.
Восемь лет назад она хотела получить водительские права. С юности мечтала — свобода, независимость, никого не просить. Нашла автошколу с вечерними занятиями, недорого. Показала Геннадию.
— Права? — он усмехнулся. — Нин, тебе сорок семь лет. Зачем тебе машина?
— Удобно же. На дачу ездить, маму к врачу возить.
— Я вожу. Когда надо — отвезу. А деньги на учёбу тратить, потом на машину, на бензин, на страховку... Мы что, миллионеры?
— Но я сама заработаю.
— Нин, ну серьёзно. Женщина за рулём — это опасно. И потом, дома дел полно. Когда тебе учиться?
Она не пошла. Убедила себя, что муж прав.
Потом, когда везла мать на такси в больницу и водитель опоздал на сорок минут, она сидела в приёмном покое и думала: а ведь могла бы сама. Могла бы.
— Нин, я в магазин! Тебе что-нибудь нужно?
— Сметану возьми. И укроп.
— Ладно.
Дверь хлопнула. Нина осталась одна.
Три часа до гостей. Ещё картошку почистить, стол накрыть, торт забрать. И себя в порядок привести.
Спина заныла с новой силой. Нина охнула и схватилась за край стола.
— Мам? — голос матери из комнаты. — Ты в порядке?
— Да, мам. Всё хорошо.
Враньё. Ничего не хорошо.
К шести стол был накрыт. Нина смотрела на своё творение: курица золотистая, салаты в вазочках, картошка с розмарином, нарезки, фрукты для капризного Максима. Красиво.
Спина болела так, что хотелось выть. Нина выпила две таблетки — больше нельзя, и так желудок жжёт. Переоделась в синее платье, которое Геннадий подарил на Новый год. Причесалась. Накрасила губы.
Первыми приехали Игорь с женой Леной. Лена — худая блондинка — сразу подошла к столу:
— О, «Цезарь». А сухарики покупные или сами делали?
— Сама.
— Я покупные больше люблю.
Нина промолчала.
Игорь обнял отца, кивнул мачехе:
— Привет. Стол хороший.
Потом приехала Света с мужем Максимом и двойняшками — Машей и Пашей. Дети сразу забегали по квартире.
— Маша, не трогай! Паша, положи! — кричала Света без энтузиазма.
Максим опустился на диван и достал телефон. Света подошла к столу:
— Нина, а где фрукты?
— Вот, на краю.
— А почему мало винограда? Маша любит виноград.
— Больше не было.
Света вздохнула так, словно Нина совершила преступление.
Последней пришла тётя Люба — соседка лет семидесяти в цветастом платье.
— Какой стол! Ниночка, умница! Гена, повезло тебе с женой!
Геннадий улыбнулся:
— Нина у нас хозяйка что надо.
Нина стояла у плиты. Как всегда. Все сели, а она — у плиты. Надо подавать горячее.
— За юбилей! — поднял рюмку Геннадий. — Пятнадцать лет вместе!
Выпили. Нина не села — несла курицу.
— Вкусно! — похвалила тётя Люба.
Нина поставила блюдо и хотела сесть. Но тут Маша закапризничала:
— Не хочу это! Хочу макароны!
Света повернулась:
— Нина, макароны есть?
Нина посмотрела на неё. Потом на стол, заставленный едой.
— Могу сварить.
— Сварите, а то она ничего не съест.
Нина поставила воду. Спина взвыла.
Она стояла и смотрела, как закипает вода. За спиной — смех, звон рюмок. Все веселятся. Все едят. А она — у плиты.
— Нин, принеси хлеба!
Принесла.
— И соус!
Принесла.
— Вилку чистую можно?
Принесла.
Макароны сварились. Отнесла Маше. Та поковыряла и заявила:
— Невкусные! Мама лучше варит!
Света пожала плечами:
— Что есть.
Нина стояла и смотрела. На мужа, который ел её курицу и травил анекдоты. На его детей, которые за пятнадцать лет не научились говорить «спасибо». На их супругов, воспринимавших её как часть мебели. На соседку — единственную, кто вообще замечал Нину.
— Нина, садитесь уже, — сказал Максим, доедая третью порцию. — Хватит бегать.
Геннадий засмеялся:
— Она привыкла. Ей нравится за всеми ухаживать. Правда, Нин?
Она посмотрела на мужа. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет она слышала: «тебе нравится», «тебе несложно», «ты привыкла». Словно она не человек.
— Нин, ты чего? Садись, пока горячее не остыло.
Она села. Положила салат. Взяла вилку.
И тут Паша опрокинул стакан с соком. Прямо на скатерть.
— Нина, тряпка есть?
Нина встала. Вытерла. Промокнула скатерть. Отнесла тряпку.
Когда вернулась, её место было занято. Маша залезла на стул, чтобы дотянуться до фруктов.
— Маша, слезь, тут тётя сидит, — сказала Света вяло.
— Не хочу!
Нина смотрела на свой стул. На свою тарелку, отодвинутую в сторону.
— Ничего, я постою.
— Ну и отлично, — Геннадий налил себе рюмку. — Давайте ещё раз за семью!
И тут что-то щёлкнуло. Где-то внутри, в том месте, где пятнадцать лет жило терпение.
Нина подошла к столу. Взяла свою тарелку. Маша уставилась на неё.
— Праздник окончен, — сказала Нина негромко, но так, что все замолчали.
Геннадий поперхнулся:
— Чего?
— Праздник окончен. Все могут расходиться.
Тишина. Даже дети замерли.
— Шутишь? — Геннадий нервно хохотнул.
— Нет.
Света переглянулась с Игорем. Тётя Люба застыла с вилкой.
— Ты устала, — Геннадий встал, подошёл. — Приляг, мы сами справимся.
— Сами? — Нина посмотрела на него. — Вы за пятнадцать лет ни разу сами не справились. Я готовила, убирала, стирала, гладила. Твоих детей растила, пока ты в две смены работал. Твою рубашку каждое утро глажу. Таблетки тебе раскладываю. За матерью своей ухаживаю одна, без помощи. И ты говоришь — сами?
— Нина, зачем кричать при гостях. Поговорим потом.
— Нет. Сейчас. Потому что «потом» — это никогда. «Потом» — это ещё пятнадцать лет молчания.
Игорь кашлянул:
— Пап, может, нам пойти?
— Сидите, — отрезал Геннадий. И Нине: — Ты с ума сошла? Юбилей.
— Юбилей. Знаешь, за эти пятнадцать лет я ни разу не сидела за праздничным столом от начала до конца. Всегда бегала, подавала, убирала. А потом доедала остатки на кухне. Одна. Это, по-твоему, праздник?
— Так ты же сама...
— Сама? Мне никто не предлагал помощь. Ни ты, ни твои дети. Я приготовила — хорошо. Убрала — отлично. Заболела — выпей таблетку. У меня спина третий день не разгибается, я восемь часов на ногах, и мне даже чаю никто не налил.
— Сказала бы...
— Я говорила! Позавчера. Давай закажем еду. Ты что ответил? «Ты всегда сама готовишь». Потому что выбора не было.
Света подала голос:
— Нина, зачем драматизировать. Мы же ценим...
Нина повернулась к ней:
— Ценишь? Ты за пятнадцать лет хоть раз сказала мне «спасибо» просто так? Спросила, как я себя чувствую? Помогла убрать со стола?
Света покраснела:
— У меня дети...
— У тебя дети. У Игоря работа. У Гены усталость. У всех что-то. А я что, железная?
Тётя Люба тихо встала:
— Пойду. Спасибо, Ниночка.
Нина кивнула.
Геннадий попытался взять её за руку:
— Успокойся. Погорячилась.
Она отдёрнула руку:
— Нормально — это когда я как прислуга? Когда мои желания — ерунда? Когда я должна всем, а мне никто ничего?
— Какие желания?
— Права, Гена. Восемь лет назад. Я хотела научиться водить. Ты сказал — женщина за рулём это опасно, зачем тратить деньги.
Геннадий нахмурился:
— Какие права? Не помню.
— Вот именно. Не помнишь. Потому что тебе неинтересно. Моя жизнь — неинтересна. Мои желания — неважны. Я просто функция.
Игорь поднялся:
— Пойдём, Лен.
— Сидеть! — рявкнул Геннадий.
Все замерли. Он побагровел.
— Что ты устроила? Позоришь меня!
— Позорю? Это ты меня позоришь. Пятнадцать лет. Каждый день. Когда не замечаешь. Когда не благодаришь. Когда считаешь меня чем-то само собой разумеющимся.
— Я тебя содержу!
— Содержишь? Я тридцать лет медсестрой работаю. На своих ногах. Твоих детей вырастила — на своё здоровье. Твою мать, пока была жива, навещала каждые выходные. А ты — содержишь?
Геннадий вскинул руку — но опустил. Дети смотрели. Нина не отвела взгляда.
— Я ухожу, — сказала она тихо. — Сегодня к маме в комнату. А завтра — из этого дома.
— Куда? У тебя ничего нет!
— Есть. Пенсия, профессия, руки. И жизнь, которую я хочу наконец прожить. Без вас.
Она развернулась и пошла к маме. За спиной — тишина. Потом шорох, голоса, дверь.
Нина села на край кровати. Мать смотрела молча.
— Слышала?
Кивок.
— Правильно сделала?
Мать подняла руку — медленно, с трудом — и погладила дочь по голове. Как в детстве.
— Д-давно... пора.
Нина заплакала. Впервые за много лет. Не от обиды — от облегчения.
Через две недели она сняла однокомнатную квартиру на первом этаже — чтобы коляску с мамой было удобнее выкатывать. Маленькую, с видом на двор и старыми батареями. Зато свою.
Геннадий звонил, приезжал, требовал, умолял. Нина не открывала.
Света написала: «Папа переживает, может, помиритесь?» Нина не ответила.
Игорь не написал ничего.
Устроилась патронажной сестрой в частную клинику — шестьдесят тысяч в месяц, график удобный. Хватало на аренду, на еду, на маму. Немного оставалось.
Спина постепенно прошла. Когда не надо каждый день таскать вёдра и гладить горы белья — тело восстанавливается.
Через месяц Нина записалась в автошколу. Вечерняя группа, рассрочка. Инструктор — женщина её возраста — сказала на первом занятии:
— Не переживайте. Я в пятьдесят три получила права. Лучшее решение в жизни.
Нина сидела за рулём учебной машины, вцепившись в баранку. Сердце колотилось. Руки потели.
— Поехали, — сказала инструктор.
Нина тронулась. Дёрнулась, заглохла, завелась снова. Выехала со стоянки. Медленно, неуклюже.
Она смотрела в лобовое стекло — впереди была дорога, открытая и пустая. Её дорога.Её жизнь.