Она подписала — и в ту же секунду поняла, что проиграла.
Ручка ещё лежала в пальцах, а Сергей уже прятал бумагу в кожаную папку — бережно, как подарок. На его лице сияла улыбка человека, закрывшего выгодную сделку. И вот тут Елену накрыло: это же она. Она — та самая сделка.
Три месяца назад всё было иначе.
***
Тот вечер был самым обычным. Елена гладила бельё под сериал, где все любили друг друга до гроба. Сергей пришёл с работы вовремя. Поужинал. Похвалил котлеты. А потом встал посреди кухни, вытирая рот салфеткой, и сказал:
— Лен, я ухожу.
Она сначала не поняла. Думала — в магазин. Или мусор вынести.
— К другой женщине, — уточнил он, не дождавшись вопроса. — Я полюбил. Её зовут Вика.
Утюг зашипел, прожигая дыру в его рубашке. Елена медленно поставила его на подставку. Мир не рухнул, потолок не обвалился. Просто из кухни вдруг выкачали весь воздух.
— Она другая, — объяснял Сергей. — Я с ней живой. А с тобой мы давно как соседи. Болото.
Елена молчала. Смотрела на пятно от соуса на скатерти и думала: «Надо будет застирать». Тридцать лет. Двое детей. Внук, который только научился ходить. Дача, которую строили пять лет. И всё это перечеркнула какая-то Вика.
Он собрал вещи за двадцать минут. Деловито, быстро. Чемодан, сумка, пакет.
— Я тебя не обижу, — бросил у порога. — Квартира большая, что-нибудь придумаем.
Дверь хлопнула. Елена сползла по стенке на пол и сидела так до утра. Не плакала. Было ощущение, что ей отрезали часть тела, но наркоз ещё действовал.
Потом, конечно, накрыло. И слёзы в подушку. И вопросы «за что?». И стыд — липкий, как смола. Брошенка. Гадкое слово.
***
Спустя три месяца они встретились в кафе — обсудить имущество.
Сергей выглядел возмутительно хорошо. Свежая рубашка, модная стрижка, даже седина какая-то благородная. Он плюхнулся на стул, обдав её запахом дорогого парфюма — того самого, который она подарила ему на юбилей.
— Давай сразу к делу, — он достал ежедневник. — Время — ресурс невосполнимый. Мне нужны средства. Срочно. Вика... мы ждём ребёнка.
Ребёнка. Ему пятьдесят пять. Вике, наверное, нет и тридцати.
— Поздравляю, — выдавила Елена.
— Спасибо! — просиял он, не заметив сарказма. — Так вот. Продаём квартиру, делим. Тебе хватит однокомнатной где-нибудь на окраине. А мне нужно больше. Молодая семья, расходы. Скажем, семьдесят на тридцать.
— В твою пользу?
— Ну конечно.
Елена уронила ложечку. Звон о блюдце прозвучал как выстрел.
— Это совместно нажитое имущество. Закон говорит — пополам.
— Давай по совести! — поморщился он. — Я пахал всю жизнь. А ты последние годы на полставки сидела.
— Потому что я ухаживала за твоей матерью! Пять лет, Сергей! Пока ты ездил по командировкам, я меняла ей памперсы!
— Это был твой выбор, — холодно отрезал он.
— А дача? Оставь её мне, квартиру поделим честно.
— Дачу я уже пообещал Вике. Ей свежий воздух нужен, для ребёнка полезно.
Елена смотрела на него и не узнавала. Тридцать лет. А перед ней — чужой человек с калькулятором вместо сердца.
— Я подам в суд.
Сергей вздохнул, как учитель, объясняющий двоечнику очевидное.
— Суд — это годы. Нервы. Адвокаты, которые разденут нас обоих. И потом, дети узнают, как мы грызёмся. У Артёма ипотека, ему нервничать нельзя. У Маши — защита диссертации. Хочешь, чтобы они выбирали сторону?
Он бил точно в цель. Дети — её слабое место. Артём боготворил отца. Маша была папиной дочкой. Сергей всегда умел пустить пыль в глаза, быть праздником. А будни, уроки, болезни — это была мама. Мама — функция. Папа — событие.
***
Вечером позвонил сын.
— Мам, папа звонил. Давай как-то миром, а? Ему сейчас сложно. У него там ребёнок будет.
— А мне не сложно? Меня из дома выгоняют.
— Ну зачем драматизировать? Папа сказал, тебе хватит на хорошую квартиру. Зачем тебе хоромы одной? Будь мудрее, мам.
«Будь мудрее». Перевод: уступи, подвинься, не создавай проблем.
Она положила трубку. Предательство. Второе. Ещё более болезненное.
Назавтра пришла эсэмэска от Маши: «Мамуль, не ссорьтесь с папой. Мне нервничать нельзя, защита скоро. Решите всё сами. Люблю».
Елена сидела на кухне с остывшим кофе. Одна против всех. Против сияющего Сергея, против его «святой» беременности, против эгоизма собственных детей, которые хотели удобного мира без маминых проблем.
***
В пятницу Сергей пришёл с готовым соглашением.
— Мой юрист проверил, всё чисто. Дача — мне, квартира продаётся, деньги в пропорции тридцать пять на шестьдесят пять.
— Ты говорил тридцать на семьдесят.
— Пошёл навстречу, — он широко улыбнулся. — Накинул пять процентов. Это приличная сумма.
Елена смотрела на него. Нетерпеливо постукивает ногой. Ему нужно закрыть сделку. Поставить галочку. Списать её, как отработанный этап.
Если пойти в суд — это будет ад. Допросы, свидетели, грязь. Дети будут страдать. Подруга Света станет звонить каждый день с требованием отчётов о «боевых действиях». Сердце и так даёт сбои.
— Одно условие, — сказала она. — Ты оплачиваешь переезд и ремонт в моей новой квартире. Полностью.
Сергей быстро прикинул в уме.
— Договорились. Это справедливо.
«Справедливо». В его устах это слово звучало как издевательство.
Она подписала.
***
Через два месяца Елена въехала в однокомнатную квартиру на первом этаже. За окном росла сирень, закрывая свет. Ремонт Сергей сделал самый дешёвый: бежевые обои, линолеум, который пузырился в углу.
Она расставила книги. Поставила на комод фотографию детей — без Сергея. Купила новый чайник, ярко-красный.
Денег после покупки квартиры осталось немного. Ни о каких путешествиях речи уже не шло. Пришлось снова брать переводы на дом — глаза к вечеру уставали, но выбора не было.
Однажды у подъезда её окликнула бывшая соседка.
— Леночка! А Сергей-то твой молодуху завёл? Видели его, на новой машине, важный такой. А ты, значит, сюда?
— Главное — спокойно, Тамара Петровна. Никто нервы не треплет.
Ключ заело в дешёвом замке. Пришлось повозиться.
Войдя, Елена не стала включать свет. Прошла на кухню, села.
Она проиграла. Отдала всё, что строила годами. Позволила о себя вытереть ноги. Дети звонили редко, уверенные, что у мамы «всё уладилось». Сергей наслаждался новой жизнью на её ресурсах.
Но сидя в этой тесной кухоньке, Елена вдруг поняла: она впервые за много лет дышит полной грудью. Нет ожидания, когда он придёт недовольный. Нет страха сказать не то слово. Нет необходимости терпеть.
Она одна. Она бедна по сравнению с прошлой жизнью. Но она — есть. Сама по себе.
Елена включила чайник. Он весело зашумел. Она достала свежий батон, отломила хрустящую корочку.
— Ну и пусть подавится своей дачей, — сказала она вслух. — А я себе собаку заведу. Спаниеля. Всю жизнь хотела, а Серёжа не разрешал — шерсть, грязь. Теперь моя квартира, моя шерсть.
Она улыбнулась. Впервые за эти месяцы — для себя. Впереди была долгая, непростая, одинокая жизнь. Но это была её жизнь. И почему-то это больше не пугало.