Уведомление с Госуслуг пришло в 19:22, когда Вера почти поверила, что вечер будет тихим.
«Вам поступило новое обращение. Раздел: Здравоохранение».
Она смотрела на экран, и в горле становилось пусто. Артём заметил её взгляд.
— Что там?
Вера молча протянула телефон. Он прочитал, и лицо у него стало ровным. Слишком ровным.
— Она же сказала «я умею», — прошептала Вера.
Всё началось утром. В 7:40 Вера уже стояла в процедурном кабинете, в перчатках по локоть, и чувствовала этот вечный запах поликлиники — смесь антисептика, мокрых бахил и чужого страха.
Дверь скрипнула так, будто ей тоже было неприятно всё происходящее.
— Вер, зайди к Ирине Павловне, — шёпотом просунула голову Лида из регистратуры. — Только без «а чего я». Она уже на взводе.
Вера сняла перчатки, скомкала и выкинула в ведро. Руки сразу стали холодными, голыми — будто защиту сняли. Во рту пересохло.
— Опять что-то? — спросила она, хотя ответ знала заранее.
Лида подняла брови и показала глазами вверх, на кабинет старшей медсестры:
— Там бумажка. И «внепланово».
Телефон в кармане халата коротко завибрировал. Вера даже смотреть не стала. Нервная дрожь пошла от коленей вверх, как в лифте, когда он дёргается на старте.
Она дошла до кабинета, постучала.
— Да, — резанул голос.
Ирина Павловна сидела над стопкой бумаг, очки на кончике носа, на столе кружка с чёрным чаем и раздавленным лимоном. Лимон пах так, будто его выжали прямо на нервы.
— Садись, — сказала Ирина Павловна и даже не посмотрела.
— Я лучше постою.
Ирина Павловна подняла глаза.
— Ну стой. Значит, так. Вчера пришла жалоба. Не на очереди, не на сумки на полу, — она ткнула ногтем в лист. — На тебя, Вера Сергеевна. Лично.
У Веры в животе будто провалился люк.
— На меня? За что?
— «Грубое отношение к ребёнку, отказ в помощи, унижение матери, агрессивные высказывания про материнство», — Ирина Павловна читала без выражения, но по её челюсти было видно: она злится. — В конце приписка: «Прошу провести проверку, потому что такой человек не должен работать с людьми».
Вера уставилась на бумагу. Слова прыгали. «Унижение матери». «Агрессивные». «Материнство».
— Это бред, — прошептала она.
— Я тоже так считаю, — сказала Ирина Павловна. — Но у нас не кружок по интересам. Есть обращение — будет разбор. Сегодня до обеда поднимут карты, записи, камеры в коридоре. Комиссия от отдела качества. И ещё, — она помолчала, — из департамента могут позвонить.
— Кто написал? — спросила Вера, хотя уже знала ответ.
Ирина Павловна покачала головой:
— Подписи нет. Но стиль... Как будто человек не жалуется, а читает лекцию о нравственности.
Вера почувствовала, как под халатом выступил холодный пот. Именно холодный. От него становится противно самой себе.
Телефон снова завибрировал. Она достала его машинально.
«Раиса Аркадьевна: Доброе утро, Верочка. Не заболела? А то у нас новости. Позвони, как освободишься».
Вера закрыла глаза.
Раиса Аркадьевна — старшая сестра Артёма. Шестьдесят шесть лет, улыбка-лезвие: говорит мягко, режет больно. Между ней и Артёмом — двадцать три года разницы: она от первого брака их отца, он — поздний ребёнок от второй жены. Раиса всю жизнь считала себя «почти матерью» для младшего брата.
Теперь она считала, что имеет право решать, как ему жить.
У Веры с Артёмом была обычная жизнь: ипотечная двушка с вечным ремонтом «на потом», её сын Миша-подросток от первого брака, работа, усталость, чай с чабрецом по вечерам. Раисе этого было мало.
«Давайте ребёнка», «Усыновите — что вы как не люди», «Часики не в приложении тикают».
Вера терпела. Артём отмахивался: «Она старшая, она одна, ей скучно».
А потом Раиса перешла красную линию.
Позавчера. Вечер. Кухня.
На столе — недопитый чай, тарелка с сухими печеньями, которые никто не любит, но они почему-то всегда есть. Артём пришёл поздно, усталый.
— Раиса звонила, — сказал он как бы между прочим. — Говорит, зайдёт завтра. С тортом. Поговорить спокойно.
Вера поставила ложку.
— Артём, ты нормальный? Она не «поговорить». Она «дожать».
— Ну, Вер... Она старшая. Одна. Ей скучно.
— Она не уйдёт, пока не оставит на мне дырку. Ей без этого невкусно.
— Ты драматизируешь.
— Я с ней шесть лет. Я не драматизирую, я прогнозирую.
И в дверь позвонили.
На пороге стояла Раиса Аркадьевна. Пальто цвета «я вам сейчас всё объясню», губы блестят, духи — сладкие, тяжёлые, будто в лифте кто-то вылил флакон. В руках коробка с тортом, а поверх — маленький пакетик.
— Ну здравствуйте, мои золотые, — пропела она. — Я на минуточку.
Вера молча отступила.
Раиса вошла так, будто это её квартира. Осмотрела кухню, как инспектор: раковина чистая, чайник на месте, полотенца ровно.
— Ой, как у вас уютно. Прямо семья-семья. Только... — и улыбнулась уголком рта. — Понимаете.
Она села, достала из пакетика пинетки. Маленькие. Белые. С бантиком.
— Вот, — Раиса подвинула их по столу, как важный документ. — Купила. Просто так. Увидела — и подумала: ну всё, пора.
Вера спрятала руки под стол — пальцы дрожали.
— Раиса Аркадьевна, уберите, пожалуйста.
— Ой, какая ты строгая. Это же милота. Это же жизнь.
— Рая, ну... — начал Артём.
— Дай мне, — перебила она. — Я женщина, я с женщиной поговорю.
Вера усмехнулась:
— Вы женщина. А я что, мебель?
— Ты не мебель, — Раиса наклонилась вперёд. — Ты просто... как бы это мягче... живёшь удобно. Работа, Миша, чай с чабрецом. А мужчина в сорок три года тоже хочет своего. Своего, понимаешь? Чтобы «папа». А у вас — готовенькое.
— У нас «готовенькое» — человек, — сказала Вера. — И он в этой семье живёт.
Раиса вздохнула.
— Я не унижаю. Я констатирую. Ты же сама понимаешь: женщина без ребёнка — это... — пауза была как пощёчина. — Недоженщина. А ты ещё и в поликлинике работаешь. С детьми.
Артём резко встал, открыл форточку. В кухню ворвался холодный воздух.
— Рая, давай без наездов.
— Это не наезд, — спокойно сказала Раиса. — Это забота. У подруг — внуки, фотографии, «бабушка-бабушка». А я кто? Тётя. Тётя — это вообще никто.
Вера не выдержала:
— Ну так заведите кота. Серьёзно.
Раиса замолчала. Улыбка осталась, а глаза стали холодными.
— Я поняла. Спасибо. Я услышала.
Она аккуратно сложила пинетки обратно, как убирала улику.
— Торт оставлю. Я пойду. Мне тут не рады.
Дверь закрылась тихо. И от этого было ещё страшнее.
Вера тогда долго сидела на кухне и смотрела на торт, как на бомбу.
— Она просто переживает, — сказал Артём.
— Она меня ломает. И ты ей помогаешь тем, что молчишь.
Артём сел напротив, взял её руку:
— Я пытаюсь, чтобы всем было нормально.
— Всем не будет. Будет нормально либо мне, либо ей.
И вот сегодня — жалоба, проверка, «не должен работать с людьми».
В 8:05 в процедурный вошла первая мама с девочкой лет пяти. Девочка держала плюшевого зайца за ухо.
— Мы на прививку. Вы Вера Сергеевна?
— Да.
Вера улыбнулась — той спокойной улыбкой человека, который не имеет права сломаться.
— Не бойся, — сказала она девочке. — Я быстро. Потом зайца обнимешь.
Укол прошёл нормально.
Мама на выходе задержалась:
— А правда, что на вас жаловались?
Вера замерла.
— Откуда вы...
— В чате писали. Я не верю, если честно. Соседка говорит, вы нормальная.
«В чате писали». Конечно.
Вера закрыла дверь процедурного, прислонилась лбом к шкафчику. Металл был холодный, как упрёк.
Телефон завибрировал.
Чат «Мамы 12 участка (Северный-2)». 186 участников. 99+ непрочитанных.
Она прокрутила вверх.
01:13 — Раиса А.: «Девочки, простите, что влезаю. Но молчать нельзя. В нашей поликлинике есть медсестра, которая говорит, что женщинам "не надо рожать" и что дети "только мешают жить". Она работает с нашими детьми!»
01:16 — Лена К.: «Это кто???»
01:20 — Раиса А.: «Фамилии писать не буду. Но я лично слышала. Таким людям не место рядом с детьми».
01:22 — Оля: «Это случайно не Вера Сергеевна из процедурного?»
01:27 — Раиса А.: «Я уже написала куда надо. Потому что потом будет поздно».
Вера читала, и телефон нагревался в ладони. Не от батареи — от стыда. Стыда без вины.
Личное сообщение от незнакомого номера:
«Ты бы лучше детей рожала, чем в венах ковыряться. Позор».
Руки тряслись так, что она не могла попасть в кнопку блокировки.
В кабинете заведующей сидели трое. Мужчина в сером пиджаке с папкой — из тех, кто говорит «добрый день» так, будто это пункт регламента.
— Вера Сергеевна? Поступило обращение. В рамках контроля качества мы обязаны...
Он говорил долго. Вера смотрела на папку и думала только одно: «Раиса, ты что творишь».
— Вам есть что пояснить?
— Я никогда не говорила матерям «не надо рожать». Я могу сказать: «сядьте, отдышитесь», «не кричите на ребёнка, он и так боится». Но я не обсуждаю с пациентами их материнство.
Мужчина сделал пометку:
— Мы поднимем записи, опросим персонал. Пока просьба: не вступать в конфликты. И... урегулировать ситуацию с родственниками, если обращение имеет личный характер.
Вера похолодела.
— Вы понимаете, что это личное?
Мужчина пожал плечами:
— Тут часто так. Люди мстят через работу.
Вера почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
В коридоре стояла мама с мальчиком.
— А вы та самая медсестра? — громко спросила она. — Про которую пишут?
Вера остановилась.
— Я детей люблю, — сказала она. — Особенно чужих. Они хотя бы честные.
И пошла дальше.
Лида догнала у лестницы:
— Ты чего ей так сказала?
— Правду. С сарказмом. Потому что иначе заплачу прямо здесь.
Вера набрала Артёма.
— У нас проверка. На меня. Жалоба. И чат. «Раиса А.» — это твоя сестра.
Тишина.
— Вер, ты уверена?
— Артём, у неё имя такое же. И стиль: «сердце разрывается», «я написала куда надо». Она меня убивает через работу.
Молчание было хуже крика. Потому что в молчании прячется: «а вдруг она права».
— Я с ней поговорю. Только не нервничай.
— «Не нервничай», — Вера повторила. — Отличный совет. Я думаю, чем кормить семью, если меня выдавят. У меня ипотека. Тридцать восемь тысяч в месяц.
— Никто тебя не выдавит. Приеду вечером.
— Вечером.
— Вер, я на работе, у меня рейс. Ну что ты начинаешь?
— Я начинаю?
Она отключилась.
Дошла до туалета для персонала, закрылась и заплакала. Тихо, без звука, как взрослые плачут, когда нельзя, но уже всё.
Ночью, когда чат кипел, Вера лежала рядом с Артёмом. Он спал, а она листала сообщения. Экран резал глаза в темноте.
Раиса добавила в чат ещё одну женщину: «Надежда П. (юрист)». Та писала длинными сообщениями про «коллективное обращение» и «сейчас легко добиться проверки».
Раиса привела поддержку. Стаю.
— Ты чего не спишь? — пробормотал Артём.
— Твоя сестра меня травит в чате. Там уже предлагают «написать куда надо».
— Господи, Вер. Это интернет. Там все пишут. Забей.
«Забей» — его способ пережить любую проблему.
А у неё этот способ не работал. Ей утром на работу.
Вечером Артём привёз Мишу с тренировки. Тот ввалился в прихожую, бросил сумку.
— Мам, я есть хочу.
— Сейчас.
Вера поставила сковородку. Масло зашипело.
— Давай так, — сказал Артём. — Завтра заеду к Рае. Спокойно. Поговорю.
— И что ты ей скажешь?
— Что так нельзя.
— И всё?
— А что ещё? Ты хочешь, чтобы я с ней поругался вдрызг?
— Я хочу, чтобы ты выбрал. Она уже выбрала. Она выбрала войну.
Миша, жуя хлеб, спросил:
— Тётя Рая опять чудит?
— Миш, иди руки помой.
— Ага. Во взрослое нельзя, а взрослое само в дом лезет.
Он ушёл. Вера закрыла крышку, чтобы не расплакаться над котлетами.
— Артём, ты понимаешь, что она сделала? По пунктам. Добавилась в районный чат. Нашла «юриста». Вбросила, что я «агрессивная». Потом — жалоба в поликлинику. Сегодня — комиссия.
Артём сел, положил ладони на стол. На секунду он стал старше — не лицом, а взглядом.
— Я говорил с ней. Она клянётся, что не она.
— Конечно. Раиса Аркадьевна клянётся. Это как «диета с понедельника».
— Вер, — Артём резко поднял голову. — Я не хочу, чтобы ты меня сейчас давила.
— А меня можно? Я что, пружина?
Он выдохнул.
— Я просто не знаю, как правильно.
— Правильно — это когда твой человек под ударом, и ты не делаешь вид, что «не всё так однозначно».
Утром Артём уехал к Раисе. Вера не поехала — смена.
В 10:07 от него пришло:
«Я у неё. Говорим».
В 10:26:
«Она говорит, что ты сама всё раздула. И что она "помогает"».
Вера засмеялась. Тихо. До слёз.
В 10:41:
«Вер, она сейчас сказала странное. Типа: "Я просто хотела её напугать, чтобы она зашевелилась". Я ей сказал: "Ты нормальная?"»
Вера набрала:
«Скажи ей это ещё раз. Пусть повторит. На громкой».
Звонок.
— Я на громкой, — сказал Артём.
И голос Раисы — сладкий, как крем на торте:
— Артёмушка, ну что ты? Напугала чуть-чуть, чтобы она поняла, что семья — это не «как мне удобно». Ей сорок один, ау. Там уже не «подумаем».
— Раиса Аркадьевна, — сказала Вера, и сама удивилась, что голос не дрожит. — Вы сейчас при мне это говорите?
Пауза.
— А ты тоже тут? Ну раз так — давай по-взрослому. Я же не со зла. Артёму нужен ребёнок. Смысл. А ты что ему даёшь? Чужого подростка и вечную усталость.
На фоне Артём резко вдохнул.
— Рая, — сказал он тихо. — Ты сейчас про Мишу сказала «чужого»?
— Ну а как? Это факты.
— Это не факты. Это грязь.
— Ой, началось. Мужики — пока не прижмёшь, не двигаются. Я вас двигаю. Спасибо скажете.
Артём сказал:
— Всё. Хватит. Ты прекращаешь. Сейчас. Иначе ты больше ко мне не подходишь.
Раиса засмеялась:
— Ты угрожаешь?
— Предупреждаю. Ты из чата выходишь. И жалобы забираешь. Иначе я пишу заявление о клевете. На родственницу. Мне всё равно.
— Артём, ты на бабу променял семью?
— Не начинай. Семья — это Вера. И Миша. И я. А ты — родственница. Понимаешь разницу?
Раиса заплакала. Мгновенно, профессионально.
— Я одна... Жизнь на вас положила... После смерти мамы тебя тянула...
— Не манипулируй, — сказал Артём.
Он сказал именно то слово, которое Вера боялась произносить при нём. Значит, он видит.
— Хорошо, — Раиса оборвала слёзы. Голос стал ледяным. — Вы решили — вы получите.
И добавила, почти ласково:
— Верочка, ты же понимаешь. Я умею.
Связь оборвалась.
Через час Артём приехал к поликлинике. Вера вышла в куртке поверх халата. Ветер был мокрый, снег лип к ботинкам.
Артём стоял у машины.
— Прости, — сказал он. Первое слово — и сразу в лоб.
Вера кивнула.
— Я думал, она просто говорит. А она...
— «Умеет». Ты слышал.
— Слышал. И мне как будто в лицо плюнули. Про Мишу.
Он выдохнул.
— Я сейчас домой поеду, поменяю замок. У неё есть ключ.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас. И напишу ей одно сообщение. Без переговоров.
Домой они приехали в 16:30. Миша пришёл в 17:10, увидел Артёма с отвёрткой у двери.
— У нас грабили?
— Почти, — сказала Вера.
— Кто?
— Рая.
— Ого. Сюжет пошёл.
Артём сменил цилиндр быстро, почти зло.
— Всё. Теперь ключа у неё нет.
Он сел за стол, достал телефон.
— Пишу.
Вера стояла рядом. Миша делал вид, что ему всё равно.
Артём показал экран:
«Раиса. После сегодняшнего разговора — стоп. Ты не пишешь и не звонишь Вере, не приходишь к нам, не обсуждаешь нас с кем-либо, не лезешь в работу и чаты. Ещё одна жалоба или вброс — и я пишу заявление о клевете. Это не обсуждается».
— По делу, — сказала Вера.
Артём нажал «отправить». И сразу — «заблокировать».
— Всё.
Вера села. Колени дрожали.
— Вер, — Артём посмотрел на неё. — Я с тобой. Поздно, но я с тобой.
— Посмотрим. У неё два режима: «плакать» и «мстить».
Миша хмыкнул:
— У меня в игре такие боссы. С первого раза не проходят.
К 19:22 Вера почти поверила, что вечер будет тихим. Они ели макароны, Миша рассказывал про учительницу, Артём смеялся.
И тут — уведомление.
«Госуслуги: вам поступило новое обращение. Раздел: Здравоохранение».
Артём взял телефон, прочитал.
— Миш, — сказал он спокойно. — Иди в комнату. Закрой дверь.
Миша ушёл.
В кухне остался звук холодильника и тиканье часов.
— Она же сказала «я умею», — прошептала Вера.
Артём положил телефон на стол.
— Да. Она умеет.
И на экране всплыло ещё одно уведомление — из чата:
«Раиса А. добавила файл: "коллективное_обращение.docx"».