Двести тысяч рублей лежали на столе свекрови. Она смотрела на них так, будто Лена положила перед ней отрубленную голову.
— Откупиться от матери решили? — прошипела Галина Петровна.
Витя стоял рядом с женой, и впервые за пять лет его голос не дрогнул:
— Нет, мам. Мы просто хотим жить.
А началось всё с обычного субботнего утра.
***
В восемь ноль-ноль в дверь позвонили. Настойчиво, с претензией. Лена едва успела накинуть халат, как в прихожей уже возилась Галина Петровна. Свекровь всегда входила так, будто за ней гнались волки — шумно, с одышкой и огромными сумками.
— Спите, что ли? — вместо приветствия бросила она, сгружая клетчатый баул прямо на чистый коврик. — А я вот на рынке была, творожок взяла, сметанку. Домашнее всё, не то что ваша химия из супермаркета. Витенька где?
Лена поправила пояс, стараясь не смотреть на грязные следы от ботинок.
— Витя спит, Галина Петровна. Выходной же. Мы вчера поздно легли.
— Поздно легли — поздно встали, жизнь, считай, проспали, — припечатала свекровь, стягивая берет. — Буди давай. Я тут занавески принесла. Те, что у вас висят — срам один, серые, как больничная палата. А я свои, с рюшами, отстирала, накрахмалила. Повесим сейчас, сразу уют появится. По-людски будет, по-нашему.
Лена застыла. Опять.
— Галина Петровна, нам нравятся наши шторы. Мы их специально под цвет стен выбирали.
Свекровь уже хозяйничала на кухне, гремела чайником.
— Нравятся им. Вкуса у вас нет, вот и нравятся. Я, между прочим, когда вам сто тысяч на ремонт давала, думала, вы с умом распорядитесь. А вы стены в серый закатали, как в подвале. Ничего, мать плохого не посоветует.
Это «я вам сто тысяч давала» звучало в этом доме чаще, чем шум холодильника. Пять лет прошло. Пять лет назад, когда они только купили эту двухкомнатную квартиру в ипотеку, Галина Петровна широким жестом отсчитала им пачку купюр «на обои и ламинат». Витя тогда растрогался, обнимал маму. Лена тоже радовалась.
Кто же знал, что эти сто тысяч станут вечным абонементом на вторжение.
Витя вышел из спальни, зевая и щурясь.
— Мам? Ты чего так рано?
— О, явился, сокол ясный! — Галина Петровна всплеснула руками. — Мать к ним с гостинцами, с заботой, а они недовольны. Я там холодец принесла, в банке. Только его переварить надо, он жидковат получился. И занавески сейчас вешать будем. Стремянку тащи.
— Мам, какие занавески? — Витя поморщился, потирая лицо. — Мы не просили.
— Не просили, потому что не понимаете! — голос свекрови зазвенел, набирая обороты. — Я для кого стараюсь? Я же от души, Витенька. Я же вам добра желаю. Кто вам ещё подскажет, если не мать? Чужие люди мимо пройдут и плюнут, а я поправлю.
Она уже лезла в холодильник, переставляя их кастрюли, чтобы впихнуть свою банку с мутным бульоном.
— Вот эту колбасу выбросьте, она же бумажная, — командовала она. — И сыр этот... пошехонский, что ли? Витенька такой не любит. Я ему, помню, в детстве только «Российский» брала.
Лена молча смотрела на мужа. В её взгляде читалось: «Сделай что-нибудь». Витя вздохнул, подошёл к матери и осторожно взял её за локоть.
— Мам, сядь, чаю попей. Не надо ничего переставлять. И шторы мы менять не будем.
Галина Петровна замерла. В её глазах, подведённых синим карандашом, плеснулась обида вселенского масштаба.
— Не будете? — тихо переспросила она. — Значит, так? Я к ним со всей душой... Я им последние деньги отдала, чтобы они в грязи не жили... А они нос воротят?
Началось.
***
Вторая серия марлезонского балета случилась через неделю.
Лена вернулась с работы раньше обычного — голова раскалывалась. Мечтала о тишине, тёплом душе и чашке чая. Открыла дверь своим ключом и споткнулась о чужие кроссовки. Огромные, растоптанные, сорок пятого размера.
Из кухни доносился громкий хохот и звон посуды.
— О, Ленка пришла! — гаркнула Галина Петровна, выплывая в коридор. — А мы тут чай пьём. Знакомься, это племянник мой троюродный, Славик. Из Тамбова приехал, работу искать.
За столом, на Ленином любимом месте, сидел детина с красным лицом и жевал бутерброд. Крошки сыпались прямо на пол.
— Здрасьте, — буркнул Славик, не переставая жевать.
Лена медленно поставила сумку.
— Галина Петровна, можно вас на секунду?
Она вывела свекровь в коридор, прикрыла дверь на кухню.
— Что здесь происходит? Кто это? И почему он у нас?
Свекровь сделала круглые глаза.
— Ну как кто? Родня! Мальчику переночевать негде. Не в гостиницу же ему идти, деньги тратить? У вас диван в зале свободный. Поживёт недельку-другую, пока устроится. Вам что, жалко?
— Жалко, — твёрдо сказала Лена. — Мы не гостиница. Вы почему нас не спросили?
— А чего вас спрашивать? — искренне удивилась Галина Петровна. — Квартира большая, места всем хватит. И потом, Леночка, ты не забывай. Тут и мои вложения есть. Если бы не я, вы бы до сих пор на бетоне спали. Имею я право родственника приютить в квартире, в которую душу вложила?
Она говорила это с такой уверенностью, с таким железобетонным правом собственника, что Лене стало дурно.
— Галина Петровна, вы дали сто тысяч. Квартира стоит пять с половиной миллионов. Это даже не доля, это...
— Ой, всё! — перебила свекровь, махнув рукой. — Началось крохоборство. Я вам помощь, а вы мне калькулятор. Неблагодарные. Славик — парень тихий, не курит, не пьёт. Почти. Всё, иди руки мой, я там котлет нажарила. Из вашего фарша, правда, но лука добавила своего, с дачи.
Вечером был скандал. Витя, придя с работы и обнаружив Славика в трусах перед телевизором, пришёл в ярость.
— Мама, это перебор! — кричал он на кухне, пока Славик делал вид, что увлечённо смотрит футбол. — Забирай его к себе! У тебя двухкомнатная, живёшь одна!
— У меня ремонт в ванной! — парировала Галина Петровна. — И вообще, я мать! Я имею право на уважение! Я вам помогла, когда вам было трудно! А вы теперь родного человека на улицу гоните?
Славик прожил у них четыре дня. Опустошил холодильник, сломал ручку в туалете и, наконец, съехал к какой-то женщине, с которой познакомился в интернете. Галина Петровна ушла с ним, гордо поджав губы, бросив на прощание:
— Живите, как знаете.
***
Тишина длилась ровно две недели. А потом у Вити был день рождения.
Они хотели посидеть вдвоём, заказать суши, открыть вино. Но в шесть вечера, когда курьер только-только привёз заказ, дверь распахнулась. У Галины Петровны были свои ключи — «на всякий пожарный, вдруг вы утюг забудете выключить или потоп устроите».
Вместе с ней в квартиру ввалилась тётка Нина (сестра свекрови), её муж дядя Боря и какая-то незнакомая девица с начёсом.
— Сюрприз! — заорала Галина Петровна, размахивая тортом. — А мы думаем, чего молодые молчат? Скромничают! Ну, ничего, мы сами праздник устроим!
Дядя Боря уже ставил на пол ящик с чем-то звенящим. Тётка Нина оценивающе оглядывала Лену.
— Ой, какая ты худая стала, Ленка. Не кормит, поди, мужика-то?
— Мама... — Витя стоял в коридоре с коробкой роллов в руках, вид у него был обречённый. — Мы не планировали гостей.
— Глупости! — отрезала мать, спихивая его ботинки ногой, чтобы освободить место. — Родня пришла поздравить, а он нос воротит. Это, кстати, Людочка, дочка моей подруги. Умница, красавица, на бухгалтера учится. Просто посмотреть зашла, как вы живёте.
Лена поняла: это конец. Не день рождения, а показательное выступление «как надо жить» с элементами сватовства. Зачем привели девицу к женатому мужчине — загадка, доступная только логике Галины Петровны.
Весь вечер свекровь солировала.
— Витенька у меня золото, — вещала она, накладывая Людочке салат, который сама же и принесла, отодвинув Ленины роллы как «сырую рыбу для кошек». — Всё в дом, всё в семью. Квартиру какую отгрохали! Конечно, нам с отцом — Царствие ему Небесное — пришлось вложиться. Ох, как пришлось! Я же все накопления отдала. Сама в старом пальто ходила, зато детям помогла.
— Да вы святая женщина, Галя, — кивал дядя Боря, наливая себе очередную стопку.
— А как иначе? — вздыхала Галина Петровна, скорбно поджимая губы. — Кто им ещё поможет? Они же молодые, глупые. Вот ремонт делали — я каждый гвоздь контролировала. Если бы не я, они бы тут такого наворотили...
Лена сидела молча, ковыряла вилкой оливье, который терпеть не могла. Внутри неё пружина сжималась всё туже.
Когда гости наконец ушли, оставив гору грязной посуды и запах дешёвых духов, Витя сел на диван и обхватил голову руками.
— Я больше не могу, Лен.
— Я тоже, — спокойно сказала она. — Знаешь, Вить. Давай посчитаем.
— Что посчитаем?
— Сто тысяч. Пять лет назад. Инфляция, то-сё. Давай вернём ей двести. Прямо завтра. Возьмём с отпускных, займём, неважно. Вернём деньги и заберём ключи.
Витя поднял на неё глаза. В них мелькнула надежда.
***
На следующий день они поехали к Галине Петровне.
Свекровь встретила их в боевом настроении — в бигуди и старом халате.
— О, опомнились! Приехали матери спасибо сказать за праздник? А то вчера сидели, как воды в рот набрали. Перед людьми неудобно.
Витя прошёл в комнату, не разуваясь. Положил на стол конверт. Пухлый, белый.
— Мам, сядь, пожалуйста.
— Чего это? — насторожилась она.
— Здесь двести тысяч рублей. Ты нам давала сто на ремонт. Мы возвращаем с процентами. С благодарностью, мам, правда. Спасибо тебе за помощь.
Галина Петровна смотрела на конверт, как на бомбу.
— Это... это что такое? Вы что, откупиться от матери решили?
— Нет, мам. Мы просто хотим закрыть этот вопрос. Чтобы ты больше не попрекала нас этими деньгами. Мы благодарны, но хотим жить самостоятельно.
— Попрекала?! — взвизгнула она. — Я попрекала?! Я душу вкладывала! Я о вас заботилась! А вы мне... Деньги?!
Она схватила конверт и швырнула его в Витю. Он поймал его на лету.
— Вон отсюда! Богатые стали! Самостоятельные! А кто вам сопли вытирал? Кто с вами нянчился? Я для вас жила, а вы мне в лицо плюнули!
— Мама, мы просто хотим, чтобы ты уважала наше пространство, — попыталась вставить слово Лена.
— Твоё пространство?! — Галина Петровна переключилась на невестку. — Это ты его научила! Ты! Ведьма! Настроила сына против матери! Пришла на всё готовое, на мои деньги ремонт сделала, а теперь «пространство»?!
Она схватилась за сердце, картинно осела на стул.
— Ой, плохо мне... Ой, сердце... Валидол...
Витя дёрнулся было, но Лена удержала его за руку. Она видела этот спектакль уже раз десять.
— Таблетки на столе, Галина Петровна. Вода в графине. Мы уходим. Ключи, пожалуйста, отдайте.
— Не дам! — взвизгнула «умирающая», мгновенно выпрямившись. — Это и мой дом тоже! Я имею право!
— Хорошо, — спокойно сказал Витя. — Тогда мы сегодня же меняем замки. Деньги оставляю на столе.
Они ушли под проклятия, несущиеся в спину. «Чтоб вам пусто было!», «Неблагодарные!», «Прокляну!».
***
Замки поменяли тем же вечером.
Два дня было тихо. Они даже начали расслабляться. Думали — ну всё, поняла. Обиделась, но поняла.
На третий день, в воскресенье, в семь утра раздался звонок. Не в дверь — в телефон. Звонила тётка Нина.
— Витя, ты что творишь? — без предисловий начала она. — Мать с давлением лежит, скорую вызывали! Говорит, вы её избили, деньги в лицо кидали, из дома выгнали!
— Что? — Витя поперхнулся кофе. — Кто избил?
— Не прикидывайся! Вся родня уже знает! Она звонила дяде Боре, звонила сватам в Саратов. Говорит, невестка твоя её с лестницы спустила, а ты стоял и смотрел! Как тебе не стыдно, Витька? Мать жизнь на тебя положила!
Витя положил трубку. Руки у него дрожали.
— Лен, она всем позвонила. Она сказала, что мы её били.
Лена молча смотрела в окно. Ей было не страшно. Ей было противно.
Через час в дверь начали колотить. Не звонить, а именно колотить — кулаками, ногами.
— Открывайте! — это был голос Галины Петровны. Живой, здоровой и очень громкой. — Открывайте, я знаю, что вы там! Я за своими вещами пришла! У меня там ваза хрустальная осталась! И банка из-под огурцов!
Витя подошёл к двери. Посмотрел в глазок. Там, на лестничной площадке, стояла мать. А рядом с ней — участковый. Молоденький, растерянный лейтенант.
— Открывай, Витя! — орала Галина Петровна, работая на публику — соседи уже повысовывались. — Люди добрые, посмотрите, что делается! Родную мать на порог не пускают! Обокрали, унизили, а теперь прячутся! Товарищ лейтенант, ломайте дверь!
Витя открыл.
Галина Петровна ринулась внутрь.
— Ага! Испугались! — торжествовала она. — Товарищ полицейский, пишите протокол! Они у меня украли молодость и здоровье! А ещё вот этот коврик — это я покупала! И люстру!
Лейтенант мялся в дверях.
— Гражданочка, вы сказали, тут драка...
— Душевная драка! — вопила свекровь. — Моральное истязание!
Витя молча прошёл в комнату, взял конверт с деньгами — он лежал в ящике стола после визита к матери.
— Вот, — сказал он, показывая конверт участковому. — Это деньги. Двести тысяч. Мы возвращаем долг матери. Прошу зафиксировать факт передачи. Претензий к гражданке Рожковой Галине Петровне не имеем. Просим оградить нас от её визитов.
— Протокол?! На мать?! — Галина Петровна задохнулась.
Она вдруг замолчала. Посмотрела на сына. Впервые — не как на собственность, а как на чужого взрослого мужчину.
— Ну и подавитесь, — прошипела она. Выхватила конверт. — Подавитесь своими бумажками. Но знайте: у вас больше нет матери. И у внуков ваших, если родятся, бабки не будет! Я всем расскажу! Всем!
Она развернулась и вышла. Громко хлопнув дверью. Так, что посыпалась штукатурка.
***
Прошло полгода.
Телефон Вити молчал. Точнее, он заблокировал номера матери, тётки Нины, дяди Бори и даже того самого Славика, который пытался просить денег взаймы.
Но до них долетали слухи. Галина Петровна развернула настоящую информационную войну. Родственники разделились на два лагеря. Большая часть жалела «бедную Галю», которую «вышвырнули на улицу собственные дети». Тётка Нина при встрече на улице демонстративно переходила на другую сторону.
Двоюродная сестра Вити написала в соцсетях пост про «чёрствых детей, забывших сыновний долг», собравший сочувствующие комментарии.
Они остались одни. Без семейных застолий, без поздравлений, без «корней».
Иногда, по вечерам, Витя сидел на кухне, крутил в руках чашку и смотрел в одну точку.
— Лен, может, мы зря так? Жёстко?
Лена подходила сзади, обнимала его за плечи.
— Нет, Вить. Не зря.
В квартире было тихо. Никто не врывался в восемь утра. Никто не переставлял кастрюли. Никто не называл её шторы «больничными». Это была звенящая, дорогая тишина.
Цена была высокой. Отрезанный ломоть семьи, клеймо «неблагодарных», потерянная связь с прошлым.
Но впервые за пять лет они дышали своим воздухом.
Вчера соседка передала, что Галина Петровна всем во дворе рассказывает, будто Витя стал сектантом. И что она консультируется с юристами насчёт того, как можно повлиять на ситуацию.
Витя, услышав это, только криво усмехнулся.
— Знаешь, Лен. А давай на Новый год уедем? Куда-нибудь далеко. Где нас никто не знает.
— Давай, — сказала она. — Хоть на край света.
В дверь позвонили. Они оба вздрогнули. Переглянулись.
Витя подошёл к двери, посмотрел в глазок. Выдохнул.
— Это курьер. Пиццу принёс.
Они ужинали, смеялись, обсуждали поездку. Но на полке в прихожей теперь всегда лежал запасной комплект ключей. И каждый раз, когда звонил домофон, у Вити на секунду каменело лицо.
Свобода — штука такая. Её приходится охранять. Каждый день.