Вечерний чай с мятой и лимоном был для Марины своего рода ритуалом, священной границей между суматошным рабочим днем и долгожданным домашним покоем. Она любила этот час, когда за окном уже сгущались сумерки, а на кухне, освещенной мягким светом бра, было тихо и уютно. Олег, ее муж, сидел напротив и листал новостную ленту в телефоне, периодически хмурясь или, наоборот, удивленно вскидывая брови. Казалось, ничто не предвещало бури в этой тихой гавани, которую они строили вместе последние пять лет.
Но тишина, как известно, бывает обманчивой. Олег отложил телефон, тяжело вздохнул и посмотрел на жену взглядом побитой собаки, которая точно знает, что нашкодила, но надеется на милосердие хозяина. Марина сразу почувствовала неладное. Она слишком хорошо знала этот взгляд — смесь вины, неуверенности и скрытой мольбы.
— Мариш, тут такое дело… — начал он, нервно постукивая пальцами по столешнице. — Мать звонила.
Марина напряглась. Валентина Михайловна, ее свекровь, была женщиной энергичной, шумной и обладала уникальным талантом создавать проблемы на ровном месте, а затем героически привлекать окружающих к их решению. Отношения у них были, мягко говоря, прохладными. Свекровь считала Марину слишком «деловой» и недостаточно хозяйственной, а Марина, в свою очередь, старалась держать дистанцию, чтобы сохранить нервную систему в целости.
— И что случилось на этот раз? — спросила Марина, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Опять давление? Или кошка сбежала?
— Хуже, — Олег помялся. — Ей нужно съехать с квартиры. Срочно. Там какая-то проблема с трубами, капитальный ремонт стояка, стены долбить будут, воды не будет недели три, а то и месяц. Жить там невозможно, пыль, грязь, рабочие.
Марина медленно опустила чашку на блюдце. Тонкий звон фарфора прозвучал в тишине как сигнал тревоги. Она уже догадывалась, к чему ведет этот разговор.
— И она хочет пожить у нас, — это был не вопрос, а утверждение.
— Ну, а куда ей деваться? — Олег развел руками. — К Светке не поедет, ты же знаешь, у них там в двушке с двумя детьми и так яблоку негде упасть. А у нас трешка, места всем хватит. Мариш, ну войди в положение. Это же мама. Не на улицу же ей идти.
Марина молчала, глядя в темное окно. В стекле отражалась их уютная кухня, которую она с такой любовью обставляла, выгадывая каждый рубль из семейного бюджета. Она представила, как в это пространство вторгается Валентина Михайловна со своими баулами, бесконечными советами и привычкой переставлять банки с крупами, потому что «так удобнее». В груди поднялась волна протеста. Она помнила, как год назад свекровь гостила у них всего три дня, и Марина потом неделю восстанавливала душевное равновесие.
— Олег, ты же помнишь прошлый раз? — тихо спросила она. — Помнишь, как она выбросила мои крема, потому что они ей показались просроченными? Как учила меня готовить пельмени в одиннадцать вечера, когда я падала с ног от усталости?
— Она хотела как лучше! — вступился муж, но в его голосе не было уверенности. — Она старый человек, у нее свои причуды. Я поговорю с ней, правда. Скажу, чтобы не лезла в твои дела. Мариш, ну пожалуйста. Это всего на месяц.
Марина посмотрела на мужа. Она любила его. Олег был добрым, заботливым, надежным во всем, что не касалось его матери. Перед Валентиной Михайловной он превращался в безвольного мальчика, готового выполнить любой каприз. Отказать сейчас означало бы стать врагом номер один и спровоцировать затяжной конфликт, в котором Олег будет метаться между двух огней.
Марина работала главным бухгалтером в строительной компании, привыкла к цифрам, четкости и ясным договоренностям. Она сделала глубокий вдох, мысленно прощаясь со спокойными вечерами. Решение далось нелегко, но в голове созрел план. Если уж неизбежного не избежать, нужно хотя бы минимизировать ущерб. Она выпрямила спину и посмотрела мужу прямо в глаза.
— Хорошо, Олег. Пусть приезжает.
Лицо мужа просияло, он уже открыл рот, чтобы выдать поток благодарностей, но Марина подняла руку, останавливая его.
— Твоя мама может пожить у нас, но только на моих условиях, — уверенно сказала Марина. — И я хочу, чтобы ты это услышал и донес до нее. Это не просьба, это ультиматум.
Олег немного сник, но кивнул.
— Какие условия?
— Первое: кухня — это моя территория. Она не готовит, если я не прошу, не переставляет посуду, не проводит ревизию в холодильнике и не комментирует то, что мы едим. Второе: никаких советов по поводу уборки, моей работы или нашего бюджета. Третье: если ей что-то не нравится в нашем укладе жизни, она молчит. И четвертое: ровно через месяц, как только закончат ремонт, она съезжает. Никаких «еще недельку», «ой, там краска не высохла». Ровно месяц. Ты согласен?
— Конечно, конечно! — Олег закивал как болванчик. — Я ей все объясню. Она поймет. Спасибо тебе, родная! Ты у меня самая лучшая!
Марина слабо улыбнулась. Она сомневалась, что Валентина Михайловна «поймет», но, по крайней мере, границы были очерчены. Оставалось только ждать, когда эти границы начнут проверять на прочность.
Валентина Михайловна появилась на пороге их квартиры через два дня, в субботу утром. С ней было два огромных чемодана, три сумки в клеточку и выражение лица великомученицы, сходящей на грешную землю.
— Ох, деточки, спасибо, что приютили старуху! — громко возвестила она, переступая порог и едва не сбив вешалку одной из сумок. — Там такой кошмар, такой ужас! Грохот, пыль столбом, воды нет даже руки помыть! Как в войну, честное слово!
Марина вежливо улыбнулась, принимая у нее пальто.
— Здравствуйте, Валентина Михайловна. Проходите, располагайтесь. Ваша комната готова, я постелила свежее белье.
— Спасибо, Мариночка, спасибо. Надеюсь, матрас не слишком мягкий? У меня спина, знаешь ли, капризная.
— Матрас ортопедический, средней жесткости. Должно быть удобно.
Первые три дня прошли на удивление спокойно. Свекровь вела себя тише воды, ниже травы. Она в основном сидела в своей комнате, смотрела сериалы по планшету и выходила только к чаю. Олег ходил довольный, гордый тем, что «все утряслось», и даже Марина начала расслабляться, подумав, что, возможно, накрутила себя зря.
Но идиллия закончилась во вторник.
Марина вернулась с работы пораньше, у нее отменилось совещание, и она мечтала просто полежать полчаса в тишине. Открыв дверь своим ключом, она сразу почувствовала резкий запах жареного лука и чего-то еще, жирного и тяжелого. В прихожей стояли чужие ботинки — мужские, явно не Олега.
Пройдя на кухню, Марина застыла в дверях. За ее столом, на ее любимой скатерти, сидел незнакомый грузный мужчина и с аппетитом уплетал котлеты. Валентина Михайловна суетилась у плиты, что-то переворачивая на сковородке. Брызги жира летели на идеально чистый фартук кухни.
— Ой, Мариночка! — всплеснула руками свекровь, заметив невестку. — А ты рано сегодня! Знакомься, это Петр Иванович, мой старый знакомый, сосед по даче. Зашел проведать, узнать, как я тут устроилась.
Мужчина вытер жирные губы салфеткой и кивнул.
— Доброго здоровьичка.
Марина почувствовала, как внутри закипает ярость. Она медленно перевела взгляд на плиту. Там, в ее любимой глубокой сковороде, шкварчали котлеты. Фарш, который она купила вчера для лазаньи, был безжалостно пущен в расход.
— Валентина Михайловна, — ледяным тоном произнесла Марина. — Можно вас на минуту в коридор?
Свекровь поджала губы, но вышла, вытирая руки о полотенце.
— Что такое, Марина? Зачем так официально? Неудобно перед гостем.
— А удобно приводить посторонних людей в мой дом без предупреждения? Удобно брать мои продукты и устраивать готовку, когда мы договаривались, что кухня — моя территория?
— Ну что ты начинаешь! — отмахнулась Валентина Михайловна, сразу переходя в наступление. — Человек зашел на чай, проголодался. Что мне, жалко котлетку для хорошего человека? А фарш твой... ну, подумаешь! Я думала, он пропадет, лежит там в холодильнике, грустит. Я же как лучше хотела, чтобы вы с работы пришли — а ужин готов.
— Мы договаривались, Валентина Михайловна. Никакой готовки и никаких гостей без согласования. Я прошу вас проводить Петра Ивановича. Сейчас же.
— Ты выгоняешь человека из-за котлеты? — театрально ахнула свекровь. — Господи, какая мелочность! Олег говорил, что ты строгая, но чтобы настолько... Стыд-то какой!
Она развернулась и ушла на кухню, громко причитая. Марина стояла в коридоре, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Вечером состоялся тяжелый разговор с Олегом. Муж, как обычно, пытался сгладить углы.
— Мариш, ну она не подумала. Ну, старый человек, скучно ей. Ну, сосед зашел. Не злись. Я куплю тебе фарш, два килограмма куплю!
— Дело не в фарше, Олег! Дело в уважении. Она проверяет границы. Если я сейчас промолчу, завтра здесь будет табор ее подруг, а послезавтра она начнет переклеивать обои.
Марина оказалась провидицей. С каждым днем Валентина Михайловна становилась все смелее. Сначала на полочке в ванной исчезли «лишние» баночки Марины, уступив место лекарствам и мазям свекрови. Потом «случайно» была перестирана белая блузка Марины вместе с синими носками Олега.
— Ой, я не заметила! — оправдывалась Валентина Михайловна, глядя на голубые разводы. — Да и ткань там синтетика, дешевая, не жалко. Купишь новую, вы же хорошо зарабатываете, хотя могли бы и поэкономнее быть. Вон, Светка моя, каждую копейку бережет, а ты деньгами соришь.
Упоминания о Светлане, сестре Олега, стали звучать все чаще. Бедная Светочка, несчастная Светочка, как ей тяжело с ипотекой, как ей нужно помогать. Марина старалась пропускать это мимо ушей, погружаясь в работу. Она считала дни до конца месяца. Оставалось две недели. Потом десять дней.
Однажды вечером, вернувшись домой, Марина обнаружила, что в квартире подозрительно тихо. Олега еще не было, а свекровь, судя по всему, разговаривала по телефону в своей комнате. Дверь была приоткрыта. Марина хотела пройти мимо в спальню, но услышала свое имя и невольно замедлила шаг.
— ...да говорю тебе, Свет, она даже не заметила! — голос Валентины Михайловны звучал весело и заговорщически. — Ходит, нос воротит, королева бензоколонки. Думает, я тут временно. Ага, щас!
Марина замерла. Сердце пропустило удар.
— Да все нормально с квартирой, — продолжала свекровь. — Квартиранты заехали вчера, деньги за полгода вперед отдали. Я тебе на карту перевела, проверяй. Хватит вам и на ипотеку закрыть часть, и на море съездить. Ты же устала, бедная моя, тебе отдохнуть надо. А я тут поживу. Олежка мягкий, он мамку не выгонит, а эта... потерпит. Я ее быстро приструню. Вчера вот сказала ей, что она растолстела, так она, дура, салатом давилась весь вечер. Смех, да и только!
Марина прислонилась к стене, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ремонт? Трубы? Все это было ложью от начала до конца. Грандиозный спектакль, разыгранный для того, чтобы сдать свою квартиру, отдать деньги дочери, а самой удобно устроиться на шее у сына и ненавистной невестки. И ведь как продумано! Жить на полном обеспечении, не тратить ни копейки на продукты и коммуналку, да еще и деньги от аренды отправлять любимой доченьке.
Внутри что-то щелкнуло. Не было больше ни терпения, ни жалости, ни страха обидеть «пожилого человека». Была только холодная, кристальная ясность. Марина тихо прошла в спальню, положила сумку, переоделась в домашнюю одежду и вернулась в коридор. Как раз в этот момент хлопнула входная дверь — пришел Олег.
Он выглядел уставшим, но улыбнулся жене.
— Привет, любимая. Что на ужин? Мама дома?
В этот момент из комнаты выплыла Валентина Михайловна, сияющая и довольная после разговора с дочерью.
— Ой, Олежек пришел! А мы тут с Мариной...
— Олег, нам нужно поговорить. Всем троим. Сейчас, — перебила ее Марина. Голос ее был спокойным, но в нем звенела сталь.
Олег удивленно посмотрел на жену, потом на мать. Улыбка сползла с лица Валентины Михайловны.
— Что случилось? — спросил Олег.
— Пройдемте на кухню.
Они сели за стол. Марина не стала предлагать чай. Она стояла, опираясь бедром о столешницу, и смотрела на свекровь сверху вниз.
— Валентина Михайловна, как продвигается ремонт в вашей квартире? — спросила она.
Свекровь забегала глазами, но быстро взяла себя в руки.
— Ой, там конца и края не видно! Сегодня звонил прораб, говорит, трубы гнилые совсем, надо еще докупать материалы. Еще месяц, наверное, провозяться. Ужас, просто ужас!
— Трубы гнилые, говорите? — Марина усмехнулась. — А квартиранты, которые заехали вчера и заплатили за полгода вперед, они не жалуются на гнилые трубы и ремонт?
В кухне повисла звенящая тишина. Олег переводил взгляд с жены на мать, ничего не понимая.
— Какие квартиранты? Мариш, ты о чем? — растерянно спросил он.
Валентина Михайловна побледнела, ее лицо пошло красными пятнами.
— Ты... ты подслушивала?! — взвизгнула она. — Как тебе не стыдно! Чужие разговоры слушать! Вот оно, твое воспитание!
— Я не подслушивала, вы говорили достаточно громко, а дверь не закрыли, — отрезала Марина. — Но это не имеет значения. Значение имеет то, что вы солгали. Вы солгали Олегу, солгали мне. Никакого ремонта нет. Вы сдали квартиру, чтобы спонсировать Светлану, а жить решили за наш счет. Причем бессрочно.
Олег медленно повернулся к матери. Его лицо осунулось, в глазах промелькнула боль. Он всегда так гордился тем, что у него крепкая, дружная семья. Что мама, несмотря на свои причуды, любит его и желает добра. А теперь рушилось все. Предательство самых близких людей — оно ведь всегда ранит острее, чем нож.
— Мама? Это правда? — его голос дрогнул.
— А что такого?! — вдруг закричала Валентина Михайловна, решив, что лучшая защита — это нападение. — Да, сдала! Свете тяжело, у нее двое детей, кредиты душат! А вы тут катаетесь как сыр в масле! Трехкомнатная квартира, машина иномарка, по ресторанам ходите! Вам что, жалко для родной сестры? Жалко для матери угла? Я тебя вырастила, ночей не спала, а ты теперь мне куском хлеба попрекаешь?
Она перевела злобный взгляд на Марину.
— Это все она! Это она тебя накручивает! Вот она какая, твоя жена! Эгоистка! Я сразу видела, что она тебе не пара!
Олег сидел, опустив голову. Его плечи поникли. Марина видела, как сжимаются его челюсти, как он пытается совладать с эмоциями. Ему было больно, это было видно. Он ведь верил, он искренне переживал за ее «ремонт», предлагал деньги на стройматериалы, от которых она ловко отказывалась. А теперь выходит, что все это время его использовали как дойную корову.
— Мама, — тихо сказал он, поднимая голову. — Я же предлагал помощь Свете. Я переводил ей деньги в прошлом месяце. Зачем нужно было врать? Зачем нужно было устраивать этот цирк?
— Потому что вы бы не поняли! — буркнула мать. — Твоя бы точно не разрешила меня поселить навсегда. А так... пожила бы месяц, другой, а там, глядишь, и привыкли бы.
— Мы не привыкли бы, — твердо сказала Марина. — И мы не привыкнем. Условия были озвучены в первый день. Ровно месяц. Но поскольку условия были нарушены самым грубым образом, сделка расторгается досрочно.
Она посмотрела на часы.
— Время восемь вечера. На такси до Светланы ехать сорок минут. Собирайте вещи, Валентина Михайловна.
— Что?! — свекровь аж поперхнулась воздухом. — Ты меня выгоняешь? На ночь глядя? Олег! Скажи ей! Ты позволишь своей жене выгнать мать из дома?
Все взгляды устремились на Олега. Это был момент истины. Точка невозврата. Он мог сейчас попытаться снова все сгладить, уговорить Марину потерпеть до утра, но тогда он потерял бы уважение жены навсегда. И, кажется, он это понимал.
Он поднял глаза. В них больше не было вины или мольбы. Была только усталость и разочарование.
— Мама, Марина права. Ты обманула нас. Ты использовала нас. И ты оскорбляла мою жену в моем доме. Я вызову тебе такси. Собирайся.
— Да будьте вы прокляты! — взвизгнула Валентина Михайловна, вскакивая со стула. — Ноги моей здесь больше не будет! Неблагодарные! Свете скажу, чтобы она даже знать вас не хотела!
Следующие полчаса прошли в суматохе и криках. Валентина Михайловна швыряла вещи в чемоданы, попутно проклиная «зажравшихся буржуев», пророчила им скорый развод и нищету. Она пыталась забрать с собой подаренные ей полотенца и даже начатую пачку чая, но Марина молча наблюдала за этим, не препятствуя. Пусть забирает. Лишь бы ушла.
Когда дверь за свекровью наконец захлопнулась, и гул лифта возвестил о ее отбытии, в квартире воцарилась оглушительная тишина. Казалось, даже стены выдохнули с облегчением.
Олег вернулся из прихожей и тяжело опустился на стул. Он закрыл лицо руками.
— Прости меня, Мариш. Мне так стыдно. Я должен был тебя защитить сразу. Я должен был увидеть, что она делает. Но я... я просто не хотел верить, что моя мать способна на такое.
Марина подошла к нему и обняла за плечи, прижавшись щекой к его голове. Она не чувствовала триумфа победителя. Ей было грустно, что так вышло, но она знала, что поступила правильно. Семья — это не только кровные узы, это прежде всего уважение и честность. Там, где этого нет, нет и семьи.
— Все будет хорошо, — тихо сказала она. — Мы справимся. Теперь у нас снова будет тихо.
— Чай будешь? — спросил Олег, поднимая голову и пытаясь улыбнуться.
— Буду. С мятой и лимоном.
Она включила чайник. Вода зашумела, заглушая остатки неприятного разговора, смывая негатив этого вечера. Жизнь продолжалась. И это была их жизнь, по их правилам, в их доме, который теперь снова стал крепостью, недоступной для лжи и манипуляций.
Марина знала, что впереди еще будут звонки от родственников, обвинения и попытки воззвать к совести. Наверняка позвонит Светлана, будет кричать, обвинять их в жестокости. Возможно, придется выслушать упреки от дальних тетушек и знакомых, которым Валентина Михайловна расскажет свою версию событий. Но Марина была спокойна. Она защитила свой мир. И, что еще важнее, Олег наконец-то встал на ее сторону по-настоящему. Он выбрал жену, а не материнские манипуляции.
А это стоило любых испорченных котлет.