Елена в третий раз поправила прическу, глядя в зеркало прихожей. Из глубины квартиры доносился тихий гул телевизора, но она его почти не слышала. В ушах шумело от волнения. Темно-синее платье сидело идеально, скрывая то, что нужно скрыть, и подчеркивая то, что все еще заслуживало внимания. В свои сорок восемь она выглядела достойно — именно это слово она любила больше всего. Не «молодо для своих лет», не «с претензией», а достойно.
Сегодняшний вечер должен был стать рубежом. Павел, с которым они встречались уже почти год, наконец решился.
— Лен, ну сколько можно прятаться по паркам да кафе? — сказал он неделю назад, мягко сжимая ее ладонь. — Пора знакомить тебя с семьей. Андрей уже взрослый парень, всё поймет. Приезжай в субботу, посидим, познакомитесь, а вечером в ресторан сходим. Я столик заказал в том месте на набережной, которое ты любишь.
Павел был мужчиной редкой породы: надежный, спокойный, с теми самыми теплыми морщинками вокруг глаз, которые выдавали доброту. Ему было пятьдесят четыре, он давно овдовел и всю жизнь положил на воспитание единственного сына. Андрей для него был светом в окне. И Елена понимала: если она хочет быть с Павлом, ей придется найти ключик к сердцу этого девятнадцатилетнего «света».
Она взяла сумочку, еще раз глубоко вздохнула и вышла из дома. Осенний воздух был прохладным, пахло прелой листвой. Всю дорогу в такси она репетировала улыбку и темы для разговора. О чем говорят с современными студентами? О гаджетах? О будущем трудоустройстве? Главное — не учить жизни. Молодежь этого не любит.
Дверь открыл Павел. Он был в свежей рубашке, пах дорогим одеколоном и выглядел слегка взволнованным.
— Леночка, привет! Какая ты... — он запнулся, оглядывая ее с ног до головы. — Роскошная. Проходи скорее, Андрей сейчас выйдет, он собирается.
В прихожей было тесновато, но уютно. Чувствовалась мужская рука, но не хватало женского тепла: где-то пыль по углам, обувь стояла не слишком аккуратно. Елена поставила свои туфли рядом с остальными.
— Андрей! — крикнул Павел в глубину коридора. — Гости пришли!
Дверь одной из комнат лениво приоткрылась. Оттуда вышел высокий, худощавый парень в растянутой футболке и джинсах. Он был похож на отца, только черты лица были острее, а взгляд — колючим, оценивающим. Он не спешил улыбаться. В одной руке он держал смартфон, не отрывая пальца от экрана.
— Здрасьте, — буркнул он, даже не пытаясь изобразить приветливость.
— Андрей, это Елена, — Павел суетился, пытаясь заполнить собой возникшую паузу. — Я тебе много о ней рассказывал.
Елена протянула руку, стараясь выглядеть дружелюбно и открыто:
— Здравствуй, Андрей. Рада наконец познакомиться. Папа говорит, ты учишься на программиста? Это сейчас очень перспективно.
Парень скользнул взглядом по её протянутой руке, потом по лицу, задержался на морщинках у глаз и, наконец, нехотя пожал кончики пальцев. Ладонь у него была вялая, холодная.
— Ну типа того, — ответил он и тут же снова уткнулся в телефон. — Пап, мы долго еще? Я есть хочу.
Павел виновато улыбнулся Елене, будто извиняясь за манеры сына.
— Сейчас, сейчас. Лена только с дороги. Может, чаю попьем, а потом поедем? До брони еще три часа, времени достаточно.
— Давайте чаю, — мягко согласилась Елена, чувствуя, как внутри натягивается струна напряжения. Она ожидала смущения, может быть, легкой настороженности, но не такого откровенного безразличия, граничащего с хамством.
Они прошли на кухню. Стол был накрыт по-холостяцки, но с душой: нарезка колбасы, сыр, ваза с печеньем. Андрей плюхнулся на стул, закинув ногу на ногу, и продолжил что-то печатать в телефоне, периодически усмехаясь экрану.
— Андрей, убери телефон, — мягко попросил Павел, разливая кипяток по чашкам. — Мы же общаемся.
— Я слушаю, — не поднимая головы, ответил сын. — Вы говорите, говорите.
Елена сделала глоток чая, стараясь не замечать этого демонстративного игнора.
— Андрей, Павел рассказывал, вы летом ездили на Алтай. Понравилось?
Парень наконец поднял глаза. В них читалась откровенная скука.
— Комары, палатки, интернета нет. На любителя. Папе нравится, мне — не очень. Я бы лучше в Турцию слетал, но батя сказал — бюджет не резиновый.
Слово «батя» резануло слух. В нем не было уважения, скорее пренебрежение.
— Ну, природа там красивая, — попыталась сгладить углы Елена. — Иногда полезно отдохнуть от городской суеты.
— Ага, особенно когда тебе девятнадцать, и ты хочешь тусить, а не смотреть на горы с пенсионерами, — хмыкнул Андрей и потянулся за печеньем.
Павел поперхнулся чаем.
— Сынок, ну зачем ты так? Было же весело. Рыбалка, костер...
— Тебе было весело, пап. А я просто терпел.
Разговор не клеился. Каждая фраза Андрея была как маленький укол. Он не хамил открыто, не использовал бранных слов, но весь его вид, интонации, закатывание глаз говорили громче любых оскорблений: «Ты здесь лишняя. Тебе здесь не рады».
Елена чувствовала, как краснеют щеки. Она взрослая женщина, начальник отдела, у нее в подчинении двадцать человек, а здесь она сидит, как школьница, и пытается понравиться мальчишке, который даже не удосужился надеть чистую футболку. Павел пытался шутить, переводил темы, но выглядело это жалко. Он явно боялся сделать замечание сыну, боялся испортить ему настроение.
— Извините, — вдруг сказала Елена, вставая. — Мне нужно освежиться. Ванная где?
— Конечно, Леночка, — Павел указал в коридор. — Первая дверь налево.
Она вышла из кухни и прикрыла за собой дверь. Ей просто нужно было выдохнуть. Постоять минуту в тишине, успокоить сердцебиение. «Спокойно, Лена, — говорила она себе. — Это просто ревность. Мальчик вырос без матери, привык, что папа принадлежит только ему. Нужно время. Терпение и мудрость».
Она постояла у зеркала в ванной, поправила помаду. Из кухни доносились голоса. Дверь осталась неплотно прикрыта, и звуки просачивались в коридор. Сначала это было просто бубнение, но потом голос Андрея стал громче, злее.
— ...Пап, ты серьезно? — интонация парня изменилась до неузнаваемости. Исчезла скука, появился злой, требовательный тон. — Ты на нее смотрел вообще? Ей же скоро пятьдесят!
Елена замерла. Рука, поправлявшая волосы, застыла в воздухе.
— Андрей, прекрати, — голос Павла звучал неуверенно, просительно. — Елена — прекрасная женщина. Она добрая, умная... И она не старая, что ты такое говоришь.
— Да какая разница, добрая она или нет! — перебил сын. — Ты посмотри на нее. Морщины, взгляд этот учительский. Зачем она тебе? Тебе нужна нормальная, молодая, а не эта... бабушка.
— Сынок, тише, она услышит...
— Да пусть слышит! Может, быстрее свалит. Пап, ты обещал, что мы машину мне обновим к зиме. А если ты сейчас начнешь с ней жить, деньги куда пойдут? На ее косметологов? На санатории?
— Андрей! Как тебе не стыдно! Я зарабатываю достаточно, чтобы...
— Да знаю я, сколько ты зарабатываешь! — голос парня сочился презрением. — Только нам самим впритык. А тут еще она. Я сразу просек: она на квартиру твою смотрит. У нее самой-то что есть? Поди, живет в какой-нибудь двушке с мамой и кошками, вот и ищет, к кому прибиться.
— У Елены своя квартира, и хорошая должность...
— Ой, да не смеши. Все они в этом возрасте ищут, кто бы их содержал на старости лет. Пап, ну реально, не позорься. Перед пацанами стыдно. У всех отцы нормальных находят, а ты какую-то тетку притащил. Скучная, нудная. «На Алтае красиво...» Тьфу!
Елена стояла, прислонившись спиной к холодной стене ванной. Ноги стали ватными. Каждое слово падало в душу тяжелым камнем. «Бабушка». «Приживалка». «Стыдно перед пацанами». Но больнее всего было не это. Больнее всего была реакция Павла.
Он не ударил кулаком по столу. Он не оборвал сына жестким «Замолчи!». Он оправдывался. Он мямлил что-то про «добрую душу», будто извинялся за свой выбор. Он позволял этому щенку поливать грязью женщину, которую, как он утверждал, любил.
В этот момент что-то внутри Елены щелкнуло и сломалось. Иллюзия уютного будущего, семейных ужинов, совместной старости рассыпалась в прах. Она вдруг ясно увидела, что ее ждет. Вечная борьба за место под солнцем в этом доме. Косые взгляды, шепот за спиной, исчезающие деньги, вечное чувство вины Павла перед «бедной сироткой» Андреем. Павел всегда будет между двух огней, и, судя по сегодняшнему разговору, он уже выбрал сторону. Сторону сына. Потому что так проще. Потому что он привык.
Елена медленно выдохнула. Слезы подступили к горлу, но она загнала их обратно. Не сейчас. Плакать она будет дома, в подушку. А сейчас она должна уйти так, чтобы ей самой не было за себя стыдно.
Она вернулась на кухню.
Павел и Андрей замолчали мгновенно. Сын снова уткнулся в телефон, изображая безразличие, но уши у него покраснели. Павел выглядел напуганным, он суетливо схватился за чайник.
— Леночка, вернулась? Еще горяченького подлить? Или уже поедем? Такси вызвать?
Елена подошла к столу, но садиться не стала. Она посмотрела на Андрея. Тот, почувствовав взгляд, поднял голову. В его глазах был вызов, но где-то на дне плескался страх — а вдруг слышала?
— Знаешь, Андрей, — спокойно произнесла Елена. Голос ее не дрожал, звучал твердо и даже немного властно. — Турция — это действительно хорошо. Там море, «всё включено». Но иногда полезно и на Алтай. Там воздух чистый. Голова проясняется. Начинаешь понимать, кто есть кто.
Парень моргнул, не зная, что ответить.
— Паша, — она перевела взгляд на мужчину. — Я не поеду в ресторан. Извини.
Павел вскочил, чуть не опрокинув чашку.
— Лена, что случилось? Тебе плохо? Голова разболелась?
— Нет, с головой у меня все в порядке. И со слухом тоже. У вас очень тонкие стены.
В кухне повисла звенящая тишина. Андрей вжался в стул, перестав жевать. Лицо Павла пошло красными пятнами. Он сразу все понял.
— Лена, ты... Господи... — он побледнел, хватаясь за спинку стула. — Лена, прости, я... Андрей просто... он еще ребенок, он ревнует...
Елена сделала шаг назад.
— Нет, Паша. Ему девятнадцать. В девятнадцать лет люди уже детей заводят, в армии служат, работают. Он не ребенок. Он взрослый мужчина, который прекрасно понимает, что говорит. И самое страшное не то, что он обо мне думает. А то, что ты ему позволяешь так думать и говорить.
— Я поговорю с ним! Я сейчас же... Андрей, извинись! — Павел повернулся к сыну, но в его голосе не было стали, только паника.
Андрей молчал, глядя в стол. Извиняться он явно не собирался.
— Не нужно, — остановила его Елена. — Вынужденные извинения ничего не стоят. Я не хочу быть причиной войны в твоем доме, Паша. И не хочу быть той, кого «просто терпят» ради отцовских денег или квартиры. Я искала спутника жизни, а не вечную битву за уважение.
Она развернулась и пошла в прихожую. Павел бросился за ней.
— Лена, постой! Не руби с плеча! Давай выйдем, поговорим! Ну зачем ты так? Из-за глупости мальчишки рушить всё, что у нас было?
Она надевала пальто, стараясь, чтобы руки не дрожали. Пуговицы не слушались.
— Это не глупость, Паша. Это воспитание. И твоя слабость. Ты вырастил потребителя, который считает тебя кошельком, а меня — угрозой этому кошельку. Ты не сможешь это изменить за один день. И я не готова тратить свою жизнь на то, чтобы доказывать твоему сыну, что я не «бабушка» и не воровка.
— Лена, я люблю тебя! — выкрикнул он, хватая ее за рукав.
Она мягко, но решительно высвободила руку.
— Если бы любил, ты бы не позволил никому, даже сыну, меня унижать. Прощай.
Дверь захлопнулась.
На улице было свежо и ясно. Осенний ветер трепал волосы, и Елена жадно вдохнула холодный воздух. Она шла к остановке, не чувствуя ног. Ей было больно, невыносимо больно. Рухнули надежды, рухнули планы. Опять одна. Опять пустая квартира.
Но сквозь эту боль пробивалось другое чувство. Чувство облегчения. Она представила, что было бы, если бы она не услышала этот разговор. Они бы поженились. Она бы переехала к ним. Готовила бы, убирала за этим великовозрастным хамом, терпела бы его усмешки, его холодность. Каждый день проглатывала бы обиды, видя, как Павел пытается угодить и вашим, и нашим. Превратилась бы в ту самую забитую тетку, которой ее нарисовал Андрей.
Нет. Лучше одной. Лучше с кошками, как он выразился, чем в золотой клетке с грязью.
Весь вечер телефон разрывался от звонков. Павел звонил раз двадцать, присылал сообщения: «Прости», «Давай поговорим», «Я его наказал», «Он всё осознал». Елена не отвечала. Она выключила звук, налила себе бокал вина и включила старый фильм.
На следующий день, в воскресенье, раздался звонок в дверь. Елена знала, кто это. Она колебалась, открывать или нет, но потом решила поставить точку окончательно. Прятаться — удел слабых.
На пороге стоял Павел. С огромным букетом роз и видом побитой собаки. Под глазами залегли тени, видно было, что он не спал.
— Лена, — выдохнул он, протягивая цветы. — Прошу тебя. Выслушай.
— Проходи, но только на пять минут, — сухо сказала она, не беря букет.
Павел положил цветы на тумбочку и прошел в комнату, не разуваясь, будто забыл, где находится.
— Лена, я с ним поговорил. Жестко поговорил. Я сказал, что лишу его содержания, если он не изменит отношения. Он готов извиниться. Он придет, скажет всё, что нужно. Только вернись. Я не могу без тебя.
Елена смотрела на этого мужчину, который еще вчера казался ей самым лучшим на свете, и видела перед собой совершенно чужого человека. Слабого, зависимого, запутавшегося.
— Ты пригрозил ему деньгами? — горько усмехнулась она. — И думаешь, это заставит его меня уважать? Паша, он будет меня ненавидеть еще больше. Теперь я для него не просто «старая тетка», а враг, который отнимает у него деньги. Ты понимаешь, что ты делаешь?
— Но что мне делать?! — в отчаянии воскликнул Павел. — Выгнать его? Он мой сын!
— Ничего не делать. Жить, как жил. Воспитывать. Любить. Но без меня.
— Ты жестокая, — прошептал он. — Из-за слов глупого мальчишки ты перечеркиваешь год отношений. Значит, не любила.
Елена подошла к окну. Во дворе играли дети, ветер гонял желтые листья. Жизнь продолжалась.
— Знаешь, Паша, любовь — это не только вздохи на скамейке. Это еще и защита. Ощущение, что твой мужчина — это твоя крепость. А я вчера в твоей крепости получила удар в спину, а комендант крепости стоял рядом и молча смотрел.
— Я не молчал... я просто растерялся...
— Вот именно. Ты растерялся. А мне нужен тот, кто не теряется, когда меня оскорбляют. Твой сын считает, что я с тобой из-за квартиры? Так вот, передай ему: мне ничего вашего не нужно. У меня есть свое. Но самое главное, что у меня есть — это самоуважение. И оно стоит дороже любого одиночества.
Павел молчал. Он понял, что спорить бесполезно. В этой женщине был стальной стержень, о который он только что сломал свои последние надежды.
— Уходи, Паша, — тихо сказала Елена, не оборачиваясь.
Она услышала тяжелые шаги, скрип двери, щелчок замка. В квартире снова стало тихо.
Елена подошла к тумбочке, взяла букет. Розы были шикарные, бордовые, дорогие. Она поднесла их к лицу, вдохнула аромат. Красивые. Но уже срезанные. Мертвые.
Она не стала ставить их в вазу. Положила на стол и пошла на кухню варить кофе. Впереди была долгая жизнь. Может быть, в ней еще будет мужчина. А может, и нет. Но в ней точно не будет унижения, страха и ощущения собственной никчемности в чужом доме.
Она взяла чашку, села в любимое кресло и впервые за последние сутки искренне улыбнулась. Она поступила правильно. Она выбрала себя.