Сын положил трубку и посмотрел на меня так, будто я нашкодивший котёнок.
— Мам, ну зачем ты опять? Лера расстроилась.
Я стояла посреди их кухни с пакетом продуктов в руках. Привезла им курицу, овощи, сметану домашнюю — знала, что Лерка готовить не любит, а Славик мой после работы голодный. Хотела помочь. А оказалось — испортила настроение.
— Что я сделала-то? — спросила тихо.
— Она говорит, ты опять без звонка приехала. И продукты эти твои... Мы сами можем купить, мам. Лера чувствует себя неполноценной, когда ты так делаешь.
Внутри что-то сжалось. Не от обиды даже — от непонимания. Двадцать минут на маршрутке, пакет на пять кило, и всё ради того, чтобы услышать, что я порчу настроение.
— Славик, я же хотела как лучше...
— Мам, не порть ей настроение, ладно? Просто звони заранее. И с продуктами этими завязывай, мы не нищие.
Он сказал это таким тоном, будто объяснял очевидное тупому ребёнку. Мой сын. Которого я одна подняла после того, как его отец ушёл к другой, когда Славику было четыре.
Я поставила пакет на стол и вышла.
***
Пятьдесят два года мне. Работаю в поликлинике, в регистратуре. Зарплата — слёзы, но на жизнь хватает. Квартиру двухкомнатную ещё родители оставили, так что за съём платить не надо. Откладываю понемногу, иногда Славику подкидываю — то на бензин, то просто так.
Лера появилась в его жизни два года назад. Красивая, уверенная, с маникюром по три тысячи за сеанс. Работает в какой-то конторе, то ли менеджером, то ли администратором — я так и не поняла толком. Славик влюбился сразу, через полгода свадьбу сыграли.
Я радовалась. Честно. Думала — наконец-то у сына семья будет, дети пойдут. Старалась с Лерой подружиться, в гости звала, подарки дарила. А она смотрела на меня как на мебель. Вежливо, но холодно.
Первый звоночек прозвенел на их новоселье. Они квартиру снимали, однушку на окраине. Я приехала с тортом и набором полотенец — хороших, турецких, со скидкой в «Ленте» взяла. Лера посмотрела на полотенца и сказала:
— Спасибо, Галина Петровна. Только у нас уже есть. Эти можете себе оставить.
Славик промолчал. А я тогда списала всё на усталость после переезда.
Потом были другие случаи. Много. Я приезжала — Лера демонстративно уходила в комнату. Я звонила — она не брала трубку, а потом Славик перезванивал и говорил, что они заняты. Я предлагала помочь с ремонтом — Лера отвечала, что справятся сами.
И каждый раз, когда я пыталась поговорить с сыном, он повторял одно и то же:
— Мам, не порть ей настроение.
***
После того случая с продуктами я неделю не звонила. Сидела дома, смотрела сериалы, пила валерьянку на ночь. Думала — может, правда я лезу куда не надо? Может, это я неправильная какая-то мать, которая не понимает границ?
А потом приехала сестра Люба. Она в области живёт, в Кольцово, видимся редко. Привезла банки с огурцами и помидорами, села на кухне, налила себе чаю и спросила:
— Ты чего такая квёлая, Галь? Случилось что?
Я рассказала. Всё как есть — и про продукты, и про «не порть настроение», и про то, как Лера на меня смотрит. Люба слушала, хмурилась, а потом сказала:
— Погоди. А квартиру ты на Славика уже переписала?
— Ну да, в прошлом году. Дарственную оформила, чтобы потом проблем не было с наследством.
— На него одного?
— На него. А на кого ещё?
Люба покачала головой.
— Дура ты, Галька. Извини, но дура. Ты ему квартиру отдала, а он тебя даже защитить перед женой не может. И что будет, когда они разведутся? Или когда ты им совсем не нужна станешь?
— Да что ты такое говоришь? Славик меня любит!
— Любит. Только любовь любовью, а квартира квартирой. Ты думаешь, почему Лерка так себя ведёт? Потому что знает — ты уже всё отдала. С тебя больше взять нечего. Теперь ты обуза.
Я хотела возразить, но слова застряли в горле. Потому что где-то глубоко внутри я понимала — Люба права.
***
Через три дня Славик позвонил сам. Голос бодрый, весёлый.
— Мам, привет! Слушай, тут такое дело... У Леры день рождения через две недели, и она хочет в Сочи слетать. На пять дней.
— Ну и хорошо, — ответила я осторожно. — Отдохнёте.
— Да, только вот... Мам, ты не могла бы нам немного подкинуть? Тысяч тридцать? Мы отдадим потом, честно.
Тридцать тысяч. Это моя зарплата за месяц. Я полгода на эти деньги копила, чтобы себе зимние сапоги купить — старые уже разваливаются, подошва отходит.
— Славик, у меня сейчас нет столько.
— Мам, ну пожалуйста! Для Леры это так важно! Она так ждала этот отпуск...
— А она знает, что ты у меня просишь?
Пауза. Долгая.
— Ну... Не совсем. Но это же неважно, мам. Главное — поедем, отдохнём. Лера последнее время нервная очень, ей надо развеяться.
— Нервная — это из-за меня, что ли?
— Мам, ну не начинай опять! Я просто прошу помочь. Ты же мать!
Вот оно. «Ты же мать». Волшебная фраза, которая должна открывать любые двери и кошельки.
— Славик, я не дам тебе денег на отпуск, — сказала я спокойно. — Мне самой не хватает.
— Но мам!..
— Нет. И ещё — мне надо с тобой поговорить. Приезжай завтра вечером. Один, без Леры.
Он что-то промямлил про занятость, но я повторила — приезжай. Тоном, который он помнил с детства. Тоном, которым я запрещала ему гулять допоздна и заставляла делать уроки.
***
Славик приехал в семь. Сел на кухне, взял чашку с чаем, смотрел исподлобья. Как провинившийся подросток.
— Мам, если из-за денег, то я понял. Не надо, сами справимся.
— Не из-за денег. Точнее, не только.
Я села напротив, положила на стол папку с документами.
— Славик, помнишь, в прошлом году я на тебя дарственную оформила?
— Ну да. А что?
— Я её отменяю.
Он моргнул. Раз, другой. Как будто не понял.
— В смысле — отменяешь?
— В прямом. Была сегодня у юриста. Дарственную можно оспорить, если даритель находился в тяжёлом материальном положении или если одаряемый проявляет неуважение и неблагодарность. У меня есть оба основания.
— Мам, ты что? Какое неуважение? Я же твой сын!
— Ты мой сын, который не может защитить мать перед женой. Который просит у меня деньги на отпуск, а потом говорит «не порть ей настроение». Который за два года ни разу не спросил, как я себя чувствую, не болею ли, не нужна ли мне помощь.
— Но мам, ты же сама сказала — всё в порядке! Я думал...
— Ты не думал, Славик. Ты принял как данность, что мать всегда будет подстраиваться под твою жену. Что я буду звонить заранее, спрашивать разрешения приехать, терпеть её снисходительные взгляды. А я не буду.
Он вскочил, чуть не опрокинув чашку.
— Это Лера! Это из-за неё ты так, да?! Мам, да она нормальная, просто ей надо привыкнуть...
— Два года, Славик. Два года она привыкает. И всё это время ты выбираешь её сторону. Всегда. В любой ситуации.
— Потому что она моя жена!
— А я твоя мать. Которая тебя вырастила одна, без алиментов, на копеечную зарплату. Которая отдала тебе единственное жильё, думая, что хоть так помогу. А ты даже спасибо не сказал нормально.
Славик сел обратно. Лицо у него было растерянное, почти детское.
— Мам... Я не хотел...
— Я знаю, что не хотел. Ты просто не думал. А я устала быть удобной. Устала подстраиваться. Устала чувствовать себя обузой для собственного сына.
***
Я показала ему бумаги. Объяснила, что юрист уже готовит иск. Что дарственная будет отменена через суд, если мы не договоримся мирно.
— Мам, да что тут договариваться?! Ты же сама мне её подарила!
— Подарила. А теперь передумала. Имею право.
— Но... Но как же мы? Мы же планировали... Лера хотела ремонт сделать, когда переедем...
Я усмехнулась. Горько.
— Вот видишь. Лера уже планировала мою квартиру. А ты даже не заметил, что в этих планах меня нет.
Славик молчал. Долго. А потом сказал тихо:
— Мам, прости. Я правда не думал... Я просто хотел, чтобы всем было хорошо.
— Всем — это кому? Лере хорошо. Тебе нормально. А мне?
Он опустил голову. И впервые за два года я увидела в нём того мальчика, которого растила одна. Которому читала сказки на ночь и лечила разбитые коленки.
— Мам, я поговорю с Лерой. Честно. Всё изменится, я обещаю.
— Обещания я слышала. Мне нужны действия.
— Какие?
Я помолчала, собираясь с мыслями.
— Во-первых, ты перестанешь говорить мне «не порть ей настроение». Я твоя мать, а не прислуга. Во-вторых, я буду приезжать, когда захочу. Звонить буду, но не спрашивать разрешения. В-третьих, Лера будет общаться со мной нормально. Не хочет — её дело, но хамить я больше не позволю.
— А если она не согласится?
— Тогда это твоя проблема, Славик. Не моя. Я свой выбор сделала — я больше не буду терпеть. А ты делай свой.
***
Он уехал в десятом часу. Мрачный, задумчивый. А я сидела на кухне, смотрела в окно на фонари и чувствовала странную лёгкость.
Не знаю, что там у них с Лерой произошло. Может, поругались. Может, поговорили серьёзно. Но через неделю Славик приехал снова — и привёз Леру.
Она сидела напротив меня, смотрела в стол, крутила в руках телефон. А потом сказала:
— Галина Петровна, простите меня. Я была неправа.
Голос у неё был тихий, какой-то надломленный. Не знаю, искренне она говорила или нет. Может, Славик заставил. Может, испугалась, что квартира уплывёт.
Но мне было уже неважно.
— Принимаю извинения, — ответила я спокойно. — Но давай договоримся сразу: если что-то подобное повторится — разговоров больше не будет. Будут последствия.
Лера кивнула. Быстро, нервно.
После этого они приезжали несколько раз. Лера вела себя прилично, даже улыбалась иногда. Правда, улыбка была натянутая, но хотя бы без этих её снисходительных взглядов.
А дарственную я всё-таки отменила. Оформила завещание — квартира перейдёт Славику, но только после моей смерти. И с условием — если к тому моменту мы будем в нормальных отношениях.
Юрист сказал, что такие условия сложно оспорить. А я и не хочу, чтобы их оспаривали. Хочу просто жить спокойно. Знать, что меня ценят не за квадратные метры, а за то, что я есть.
Люба, когда узнала, долго смеялась.
— Ну наконец-то, Галька! А то я уж думала — так и будешь всю жизнь под них прогибаться.
— Не буду, — ответила я. — Хватит. Наелась.
Теперь, когда Славик звонит, он спрашивает, как у меня дела. И когда приезжает — привозит продукты мне. Курицу, овощи, сметану. Говорит — мам, ты же одна, тебе тяжело таскать.
А я смотрю на него и думаю — может, не всё потеряно. Может, мой мальчик просто забыл на время, что такое семья. А теперь вспомнил.
И Лера... Она, конечно, не стала мне подругой. Но хотя бы перестала смотреть как на пустое место. А большего мне и не надо.
Главное — я больше не чувствую себя обузой. Не чувствую, что должна извиняться за своё существование. Я мать. Я имею право быть в жизни своего сына. И никакая невестка мне этого права не отнимет.
Сапоги, кстати, я себе купила. Хорошие, тёплые, на меху. Тридцать тысяч так и остались при мне.
А вы бы отменили дарственную, если бы сын выбрал сторону жены против вас?