Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 163
Город уже погрузился в гипнотизирующую пульсацию предновогодней лихорадки: витрины, утопающие в гирляндах, создавали иллюзию тепла, а нескончаемые пробки из-за праздничных покупок оплетали улицы, словно артерии, переполненные адреналином. Такси, за которым мы следили, пробиваясь сквозь этот поток, везло её – загадочную Гиену, личного секретаря всесильного Леднёва – через сияющий центр.
Мелькали огни Тверской, затем мы резко свернули на Садовое кольцо, и я невольно вжалась в сиденье, нервно сжимая потёртый подлокотник. Всё это – слежка в сумерках, молчаливый напарник за рулем, эта женщина впереди, не подозревающая о нашем присутствии, – было до абсурда похоже на сцену из опасного детектива. Я пыталась отогнать мысль о нашем дилетантстве в таких делах, но она висела в воздухе, густом от выхлопных газов и всеобщей предпраздничной истерии. Орловский не проронил ни слова, лишь его нахмуренные брови и редкие, острые взгляды в зеркало заднего вида выдавали сосредоточенное напряжение.
Путешествие длилось вечность – сорок долгих минут, пока город постепенно сбрасывал с себя дорогие шубы центра и облачался в серые, утилитарные одежды спальных районов. Такси остановилось не у элитной высотки, как я предполагала, судя по её статусу и имиджу, а в самом обычном районе на окраине. Панельные девятиэтажки-корабли, редкие, тускло горящие фонари, оставляющие больше теней, чем света, и тишина, непривычная после шумного центра.
Гиена вышла из машины и уверенным шагом направилась к одному из подъездов, растворившись в его чёрной пасти. Мы приткнулись в тени голых зимних деревьев, выключили фары и погрузились в выжидательную тишину, став частью пейзажа.
Спустя десять минут на третьем этаже вспыхнул жёлтый квадрат окна. «Значит, там», – прошептала я, больше для себя. Роман молча кивнул. Двигатель нашего автомобиля остывал, потрескивая, и холод, коварный и влажный, начал медленно просачиваться внутрь, заставляя ёжиться. Спасительным якорем стал термос с крепким кофе, который предусмотрительный Орловский достал из бардачка. Глоток обжигающей жидкости вернул ощущение реальности, но сомнения уже начинали точить изнутри: а что, если мы ошиблись? Если эта слежка – просто пустая трата времени?
Час тянулся мучительно долго. Я уже по-настоящему начала мёрзнуть, и мысль вернуться в тёплую квартиру становилась всё навязчивее, когда дверь подъезда наконец открылась. Но наружу вышла не одна Гиена. Под руку с ней, медленно, осторожно ступая, шла хрупкая пожилая женщина. Её седые волосы выглядывали из-под толстой вязаной шапки. Одна рука опиралась на спутницу, во второй была трость. Лица их, освещённые тусклым светом фонаря, были удивительно похожи – те же высокие скулы, разрез глаз. Мать. Это было очевидно с первого взгляда.
Гиена, чей образ в офисе был воплощением холодной эффективности, теперь двигалась с нежной, почти болезненной осторожностью, вся её энергия была направлена на то, чтобы поддержать, уберечь. Она подвела женщину к скромной, видавшей виды иномарке, усадила на пассажирское сиденье, бережно пристегнула, словно ребёнка, и лишь потом обошла машину, чтобы сесть за руль.
Мы снова последовали за ними, теперь уже по почти пустым ночным улицам. Путь занял не больше двадцати минут и привёл нас к частной клинике в соседнем, более престижном районе. Неоновая вывеска «Элита-Мед» резала глаза холодным синим светом, а подпись мелким шрифтом уточняла: онкологический центр премиум-класса. Картинка сложилась в мгновение ока, щемяще ясная и безжалостная. Гиена снова превратилась в опору: помогла матери выйти, достала из багажника объёмную сумку (одежда? лекарства? документы?) и, взяв под руку, повела её к стеклянным дверям, которые беззвучно поглотили обе фигуры.
Мы замерли в ожидании снова.
– Да уж, совершенно не то, что мы ожидали, – произнёс он. – Не похоже на любовника или тайные встречи, – констатировал, и его голос прозвучал задумчиво. – Скорее, тут что-то семейное. Очень личное.
– Мне кажется, эта старушка – её мама, – тихо отозвалась я, глядя на светящиеся этажи клиники. – Она тяжело болеет. И такое лечение… Оно должно стоить, наверное, очень дорого. В любом случае, зарплаты Гиены даже в качестве руководителя аппарата холдинга на это может не хватать.
– Именно, – кивнул Роман. – Если только счета не идут через Леднёва или его фонды. Вот он, наш рычаг. Не компромат на неё, а ключ к ней самой. Гиеной движет страх потерять это финансирование.
– Предположим, ты прав. Но два вопроса. Первое: зачем Леднёву помогать Гиене? Она ему кто? И второе: предположим, для него это акт гуманизма, но для чего тогда делать Тамару Макаровну своим партнёром? Ведь можно было просто положить на её счет крупную сумму, и всего-то!
– Я бы и рад тебе ответить, Алина, но… – Орловский развёл руками.
«Гиена» вышла одна спустя полтора часа. Её плечи, казалось, опустились под невидимой тяжестью, а шаги стали механическими, вымученными. Она села в свою машину и без лишних действий отправилась обратно, в ту самую панельную коробку, которая, вероятно, была всем, что она могла себе позволить, откладывая каждую копейку на лечение. Мы не стали следовать за ней дальше. На сегодня улик и откровений было более чем достаточно.
Когда её машина скрылась в темноте, а свет в том самом окне на третьем этаже вновь зажегся – одинокий и, как теперь казалось, бесконечно печальный, – Роман повернулся ко мне, и в его глазах читалась уже не азарт охотника, а сосредоточенность стратега.
– Завтра проверим клинику, – сказал он твёрдо, заводя двигатель. – Нужно узнать, как именно оплачивается лечение. Если там замешан фонд Леднёва или проводки через его фирмы-однодневки – мы нашли не слабость Гиены, а её ошейник. И того, кто держит поводок.
Я лишь кивнула в ответ, чувствуя, как накал адреналина, подпитывавший меня все эти часы, начал медленно спадать, оставляя после себя странную, горьковатую пустоту. В гуле мотора, под приглушённый, но неумолчный шум ночного мегаполиса, разгадка тайны Гиены обрела ясные и совсем не криминальные очертания. Перед нами была не воровка и не интриганка. Перед нами оказалась женщина в идеально скроенной клетке. Наша задача внезапно усложнилась: теперь нужно было разбить клетку, не раздавив ту, кто внутри.
***
Утро вторника встретило меня не бодрящим морозом, а вязкой, липкой усталостью, словно я всю ночь не спала, а тащила на себе невидимый груз. Я сидела в маленькой кофейне, пахнущей корицей и свежей выпечкой, неподалёку от нашего офиса, и ждала Романа. Город за окном уже гудел, но в голове стояла тишина, нарушаемая лишь эхом вчерашней ночи: синий неон «Элита-Мед» и хрупкая фигура пожилой женщины.
Орловский появился, как всегда, точно в указанное время – десять часов, но без своей обычной хищной энергии. Он выглядел так, будто тоже бодрствовал, а его обычно безупречный костюм казался слегка помятым. Он молча поставил передо мной чашку с латте, сел и, не дожидаясь вопросов, начал говорить, его голос был низким и сухим, как осенний лист.
– Я проверил. Все подтвердилось, Алина. До последней буквы.
– Когда ты только успел?
Роман лишь подмигнул загадочно и сказал:
– Пожилая женщина, которую мы видели, – это Анастасия Георгиевна Ковальчук. Восемьдесят восемь лет. Она действительно мать Тамары Макаровны, нашей Гиены.
Я почувствовала, как внутри что-то сжалось. Восемьдесят восемь. Это не просто старость, это глубокая, уязвимая осень жизни.
– Диагноз, – продолжил Орловский, глядя мне прямо в глаза, словно проверяя мою реакцию. – Острый лимфобластный лейкоз. Это агрессивная форма рака крови. Но… она в стадии глубокой ремиссии. Это значит, что лечение сработало. Но это не победа, Алина. Это перемирие. Чтобы поддерживать эту ремиссию, нужны постоянные, невероятно дорогие курсы поддерживающей терапии, регулярные обследования, лекарства, которые стоят очень много. И, конечно, клиника премиум-класса, где ей могут обеспечить стерильность и круглосуточный уход.
Я отложила бумагу. Имя, возраст, болезнь – всё это обрушило на меня ту стену цинизма, которую пыталась возвести вокруг секретарши Леднёва. Гиена. Какое жестокое прозвище. Оно не вязалось с той женщиной, которую видела вчера, бережно пристегивающей свою мать, словно бесценный, хрупкий фарфор.
– Мне… её жалко, Роман, – выдохнула я. – Не Гиену. Тамару Макаровну. И её мать. Восемьдесят восемь лет, и вместо того, чтобы спокойно доживать свой век, она вынуждена бороться с такой болезнью. А её дочь… Она, должно быть, живет в аду. Каждый день. Ведь у неё больше нет ни одного родного человека. Ведь так?
Роман кивнул. В его глазах не было ни тени насмешки, только профессиональная, холодная констатация факта.
– Именно. Ад. И Леднёв держит в руках ключ от этого ада. Или, если хочешь, от рая – от возможности продлить жизнь матери. Мы были правы: это не компромат, это ошейник. И он не просто держит поводок, он его затягивает.
– Но зачем? – я снова вернулась к главному вопросу, который не давал мне покоя. – Зачем Леднёву такой сложный, такой… человечный рычаг? Он – акула. Мог бы просто дать ей денег. Миллионы. Она бы сама оплачивала лечение. Зачем делать своим партнером? Это не благотворительность и не шантаж. Но что же?!
Я взяла чашку, сделала глоток.
– Подумай, Алина. Леднёв – это человек, который строит империю на песке. На активах, которые постоянно под угрозой. Санкции, проверки, рейдеры. Он не может держать всё в своих руках, потому что они слишком заметны. Владимир Кириллович – постоянная мишень.
Роман наклонился вперед, его глаза сузились.
– А Тамара Макаровна. Она – идеальный «чистый» держатель. У нее нет громкой истории, нет политических связей, нет публичных скандалов. Просто эффективный, исполнительный и преданный руководитель аппарата. И вот тут начинается самое интересное.
Орловский сделал паузу, собирая мысли в единую, стройную теорию.
– Леднёв дал Гиене статус партнера и активы, но не для того, чтобы она ими управляла. Он использует её как «буфер» или «прокси-владельца».
– Объясни, – потребовал я.
– Смотри. У Леднёва есть некий ключевой актив. Допустим, это доля в стратегически важном предприятии или, что более вероятно, некий финансовый инструмент, который позволяет ему контролировать огромные потоки. Он не может оформить его на себя напрямую – это слишком рискованно. Его счета под лупой. Его имя – красная тряпка для регуляторов.
– И он оформляет это на Гиену, – закончила я за Орловского. – Но почему именно партнерство? Почему не просто подставное лицо?
– Потому что подставное лицо можно легко заменить, – ответил Роман. – А партнёр – это легитимность. Введение Гиены в совет директоров, официальное наделение полномочиями и долей – это создает видимость того, что она не просто секретарь, а самостоятельный игрок. Это усложняет схему. Если завтра Леднёва постараются «сместить» или арестовать его активы, доля Гиены останется нетронутой. Она – независимый юридический субъект, который, по документам, заработал свою долю честным трудом и эффективным управлением.
– А её мать – это гарантия, что она не сбежит с этим активом, – прошептала я.
– Именно. Это идеальный, нерушимый контракт. Даже если Анастасия Георгиевна умрёт, Гиена продолжит преданно работать на своего шефа, которому стольким обязана. Пока же он оплачивает лечение, которое стоит сотни тысяч, может, миллионы в год. Держит её мать в клинике, принадлежащей холдингу. Если Гиена попытается выйти из игры или, не дай бог, заговорить, финансирование прекратится. А без этого лечения, как ты сам сказал, ремиссия закончится очень быстро.
Я почувствовала отвращение. Это была не просто сделка, это рабство, обернутое в золотую фольгу.
– Леднёв не просто купил её лояльность, Алина. Он купил ее душу. Использует как «чистый» фасад для своих самых грязных и рискованных операций. Гиена – его страховой полис против внешних угроз.
Роман откинулся на спинку стула. Я долго молчала, переваривая информацию.
– Это… – наконец произнесла, и в голосе прозвучало невольное восхищение, смешанное с омерзением. – Гениально и чудовищно. Леднёв заставляет Тамару Макаровну защищать его активы, потому что, так она поддерживает жизнь своей матери. Значит, наша задача усложняется вдвойне, – сказала, чувствуя, как тяжесть ответственности ложится на плечи. – Получается, нам Гиена ничем помочь не может.
– Верно. Но не совсем. Мы не можем просто сломать клетку, в которой она оказалась. Мы должны освободить её от рабства, – Роман снова стал стратегом. – Нам нужно найти способ перехватить финансирование. Обеспечить Анастасии Георгиевне лечение, которое не будет зависеть от Леднёва. Только тогда мы сможем предложить Тамаре Макаровне сделку. Свободу в обмен на информацию.
Я кивнула. План был рискованным, почти невыполнимым, но единственным, который не требовал от нас жертвовать жизнью невинной старушки.
– С чего начнем?
– А вот об этом нужно подумать.