О поздних возвращениях. О рассеянности. О сообщении ночью. Об имени Надя.
Вера молчала долго. Потом вздохнула.
— Лесь, я не хочу тебя расстраивать. Но это… Похоже.
— На что?
— На то, через что я прошла. Один в один. Сначала задержки на работе.
— Потом новая сотрудница. Потом просто коллеги. А потом он собирает чемодан.
— Дима не такой.
— Мой тоже был не такой. 12 лет был не такой. А потом стал.
Олеся прижала ладонь ко рту, сдерживая всхлип.
— Что мне делать, Вер?
— Узнать правду.
Только сначала решить готова ли ты её услышать?
Этот вопрос преследовал Олесю весь оставшийся день.
— Готова ли она? Что, если её подозрения подтвердятся? Что тогда, развод? Скандал? А Полина? Как объяснить четырнадцатилетней девочке, что папа полюбил другую. И главное, любовь. Олеся пыталась честно ответить себе, любит ли она ещё Дмитрия. Или то, что она чувствует привычка, страх одиночества, нежелание разрушать привычный мир.
Вечером Дмитрий пришёл вовремя в семь, как обещал.
Принес торт, улыбался, шутил с Полиной. Был таким, как раньше внимательным, тёплым.
Олеся ловила себя на мысли, может, она всё выдумала? Может, Надя просто коллега, а сообщение рабочее?
Но потом, когда они смотрели вечерние новости, его телефон снова завибрировал.
Дмитрий взглянул на экран, и Олеся заметила что он чуть улыбнулся. Той особенной улыбкой, которую она не видела уже очень давно.
— Кто это? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.
— Да так, работа.
Он убрал телефон в карман.
— Пойду в душ.
Когда он вышел, Олесе осталось смотреть на экран телевизора, не видя картинки. В груди разрасталась тупая боль, не острая, не режущая, а такая, ноющая, как застарелая рана. Она вспомнила, как начиналась их история.
Как Дмитрий носил её на руках, когда она подвернула ногу на прогулке. Как читал ей вслух стихи, хотя терпеть не мог поэзию. Как плакал, когда родилась Полина.
Куда всё это делось? Когда они превратились из влюблённых в соседей по квартире? И самое страшное, Олеся не знала, хочет ли она бороться за этот брак. Или уже слишком устала.
Той ночью она снова не могла уснуть.
Лежала рядом с мужем, слушая его дыхание, и думала о том, что между ними целая пропасть. Невидимая, но непреодолимая. А где-то в городе была женщина по имени Надя, которая ждала её мужа завтра.
Прошла неделя. Семь дней, в течение которых Олеся превратилась в призрака самой себя. Она ходила на работу, готовила ужины, разговаривала с дочерью, но всё это словно происходило с кем-то другим.
Настоящая Олеся застыла в той ночи, когда увидела имя на экране телефона.
Дмитрий вел себя как обычно. Даже лучше, чем обычно приходил вовремя, приносил цветы, предлагал сходить в кино.
Олеся соглашалась и ненавидела себя за это согласие. За то, что улыбалась, когда хотелось кричать. За то, что позволяло ему целовать себя перед сном, хотя от этих поцелуев внутри всё сжималось.
Она так и не решилась проверить его телефон. Несколько раз он оставлял его на столе, уходя в душ или на балкон, и Олеся смотрела на этот черный прямоугольник, как на гранату с выдернутой чекой. Один жест, и всё взорвется. Но она не могла себя заставить.
В субботу они поехали к Галине Петровне, как всегда, по традиции.
Свекровь жила в частном доме на окраине, с огородом и курами. После смерти мужа три года назад она сильно сдала, но держалась, возилась с грядками, закатывала банки, смотрела сериалы.
— Олеся, деточка, ты похудела, заметила Галина Петровна, обнимая невестку. Кушаешь плохо?
— Все хорошо, Галина Петровна. Просто работы много.
— Работа работой, а здоровье важнее. Митя, ты следишь за женой.
Дмитрий обнял мать, чмокнул в макушку.
— Слежу, мам. Она у меня упрямая, сама знаешь.
Они сидели за столом, ели борщ и пирожки с капустой, и Олеся ловила на себе внимательный взгляд свекрови.
Галина Петровна была женщиной проницательной, 40 лет, прожила с мужем, вырастила двоих сыновей, Многое повидала.
От неё трудно было что-то скрыть.
После обеда Полина ушла гулять с соседской собакой, Дмитрий отправился чинить забор, а Олесе осталось помогать свекрови с посудой.
— Что случилось, Олеся? — вопрос прозвучал тихо, но Олеся вздрогнула, чуть не выронив тарелку.
— Ничего, Галина Петровна. — Почему вы спрашиваете?
— Потому что я не слепая.
— Вы с Митей друг на друга не смотрите. Сидите рядом, а будто стена между вами.
Олеся молчала, не зная, что ответить. Рассказать свекрови о подозрениях? Обвинить ее сына? Это казалось невозможным.
— Я. Мы просто устали. Работа, заботы.
— Олесенька. Галина Петровна отложила полотенце и взяла невестку за руки.
— Я 50 лет живу на свете. Я знаю, как выглядит усталость.
— И знаю, как выглядит беда. У тебя на лице беда.
Глаза защипало. Олеся изо всех сил сдерживала слезы, но одна все-таки скатилась по щеке.
— Я не могу об этом говорить. Пока не могу.
— Хорошо. Свекровь погладила её по руке. Но помни, что бы ни случилось, ты мне как дочь. Я тебя пятнадцать лет знаю. И если мой сын делает глупости, я на твоей стороне.
Эти слова почему-то ранили сильнее, чем всё остальное. Олеся уткнулась в плечо Галины Петровны и заплакала беззвучно, давясь рыданиями.
На обратном пути в машине все молчали. Полина дремала на заднем сиденье, Дмитрий сосредоточенно смотрел на дорогу. Олеся глядела в окно, на проплывающие мимо поля и перелески и думала о том, что сказала свекровь.
«Если мой сын делает глупости, значит, она тоже что-то заметила. Или просто материнское сердце чувствует?»
Вечером, когда Полина ушла к себе делать уроки, Олеся решилась.
— Дима, нам нужно поговорить.
Он поднял глаза от ноутбука, работал над какими-то таблицами.
— Что такое?
Дмитрий нахмурился, отложил ноутбук в сторону. Сел на диван рядом с ней.
Олеся чувствовала, как бешено колотится сердце.
— Между нами что-то происходит, начала она. Не знаю, как объяснить. Ты стал другим. Мы стали другими.
— Олеся.
— Дай мне договорить. Я должна это сказать, иначе сойду с ума.
Она сделала глубокий вдох.
— Ты приходишь поздно. Ты смотришь в телефон и улыбаешься. Ты. Ты пахнешь чужими духами, Дима.
Он побледнел. Она видела, как дернулся его кадык.
— Я не знаю, что ты себе навыдумывала, но…
— Кто такая Надя?
Тишина. Такая плотная, что можно резать ножом.
— Надя моя коллега. Я же говорил.
— Коллеги пишут в час ночи, жду завтра.
Дмитрий встал. Прошёлся по комнате. Олеся видела, как он собирается с мыслями, выстраивает защиту.
И это было страшнее всего, что ему нужна защита.
— Ты читала мои сообщения?
— Оно высветилось на экране. Я не специально.
— И сразу сделала выводы.
В его голосе появилась злость.
— Пятнадцать лет вместе, и ты решила, что я изменяю, из-за одного сообщения.
— А ты изменяешь?
Вопрос повис в воздухе.
Олеся смотрела на мужа, на человека, которого знала половину жизни и не могла прочитать его лицо. Раньше могла. Раньше понимала каждую его эмоцию, каждый жест. Теперь перед ней стоял не знакомец.
— Нет, — сказал он наконец.
— Не изменяю.
— Тогда объясни. Объясни мне, что происходит. Почему ты такой отстраненный? Почему улыбаешься, когда читаешь её сообщение?
— Почему? Потому что она меня понимает. Дмитрий почти выкрикнул это.
— Потому что с ней я могу говорить о работе, о проектах, о планах.
— Потому что она слушает.
Олеся отшатнулась, будто от удара.
— Я. Я не понимаю тебя.
— Когда ты в последний раз спрашивала, как у меня дела? По-настоящему спрашивала, а не для галочки.
— Я спрашиваю каждый день.
— И каждый день слышишь нормально, потому что тебе неинтересно по-настоящему. Тебе важно поставить галочку спросила, — значит, хорошая жена.
Это было несправедливо. Жестоко. И Олеся с ужасом поняла отчасти правду. Когда она действительно интересовалась его работой? Когда садилась рядом, слушала о проектах, о трудностях, о победах?
Она кивала, говорила молодец, всё наладится, и возвращалась к своим делам. Потому что его строительные проекты казались ей скучными. Потому что у неё была своя работа, свои заботы.
— И поэтому ты нашел ту, которая слушает. Тихо спросила она.
— Я ничего не нашёл.
Дмитрий устало опустился в кресло.
— Надя просто коллега. Да, мы общаемся. Да, она интересуется моей работой.
— Но между нами ничего нет.
— Пока?
Он не ответил. И это молчание сказала больше, чем любые слова. Олеся встала.
— Я спать. Можешь остаться на диване.
— Олеся, мне нужно подумать.
— Пожалуйста.
Она ушла в спальню и закрыла дверь. Не заперла, они никогда не запирали двери друг от друга, но захотелось. Впервые за 15 лет захотелось отгородиться.
Полина выглянула из своей комнаты.
— Мам? Вы ругались?
— Нет, милая. Просто разговаривали. Громко разговаривали. Иногда так бывает у взрослых. Ложись спать, завтра в школу.
Полина посмотрела на неё с тревогой со всем взрослым, понимающим взглядом, но спорить не стала.
— Спокойной ночи, мам.
— Спокойной ночи.
Олеся легла в пустую кровать и уставилась в потолок. Мысли метались, как испуганные птицы. Дмитрий сказал, что не изменяет. Но признал, что это Надя его понимает. Что с ней он может говорить. Разве это не измена? Не телом, но душой? И разве она, Олеся, не виновата тоже? Когда она перестала слушать мужа? Когда их разговоры превратились в обмен информацией, кто отведёт Полину на кружок, что купить в магазине, когда заплатить за квартиру.
Она вспомнила, как когда-то они могли говорить часами. О книгах, о фильмах, о мечтах. Дмитрий хотел построить собственный дом с большим садом, с качелями для детей. Олеся хотела написать роман. Они строили планы, смеялись, мечтали. А потом жизнь расставила всё по другому.
Ипотека, работа, ребёнок. Ремонт, болезни, родительские собрания. Некогда было мечтать. Некогда было говорить. Только бежать, успевать, выживать. И вот они потеряли друг друга. Где-то по дороге, между памперсами и счетами за электричество, растеряли то, что их связывало.
Можно ли это вернуть? Или уже слишком поздно? Олеся впервые за эту страшную неделю почувствовала не только боль и обиду.
Она почувствовала вину. И это было ещё страшнее.
Три дня они жили как соседи. Дмитрий спал в гостиной, Олеся не просила его вернуться, а он не настаивал. По утрам они пересекались на кухне, обменивались короткими фразами «доброе утро», «кофе готов», «я ухожу».
Полина смотрела на них с нарастающей тревогой, но молчала она унаследовала от отца эту способность замыкаться в себе.
На четвертый день Олеся получила сообщение от Веры нужно срочно встретиться. Есть информация.
Они встретились в кафе недалеко от работы Олеси. Вера уже сидела за столиком взъерошенная, с тёмными кругами под глазами.
Она растила сыновей близнецов одна, работала бухгалтером, крутилась как могла.