Татьяна прислала сообщение в семейный чат: «Всем привет! Напоминаю — моё пятидесятилетие в субботу, в 18:00, адрес: Речная, 15, кв. 42. Жду всех!»
Речная, 15, квартира 42 — это мой адрес. Моя квартира.
Я перечитала три раза. Может, ошиблась? Может, это какая-то шутка?
Телефон завибрировал — посыпались ответы родственников. Тётя Люда: «Танечка, обязательно будем!» Двоюродный брат Саша: «Класс, давно у Светы не были!» Мамина сестра из Воронежа: «Приедем с Колей, забронировали гостиницу!»
Я сидела на кухне и смотрела на экран. Двадцать три человека в чате. И никто — никто — не спросил, знаю ли я об этом.
Потому что все решили: раз Таня объявила — значит, договорились. Таня же старшая. Таня всегда права.
Я набрала сестру.
— О, Светик! — голос радостный, беззаботный. — Видела сообщение? Ты не против, правда? У тебя квартира большая, светлая, всем удобно добираться. А у меня однушка, сама знаешь, не развернёшься.
— Таня, — сказала я медленно, — ты собираешься праздновать свой юбилей в моей квартире. И спрашиваешь, не против ли я — после того, как пригласила двадцать человек?
— Ну, Свет, я же знала, что ты согласишься! Мы же сёстры!
Внутри что-то начало закипать.
— Таня, я не согласна.
Пауза.
— Что?
— Я не согласна. Ты не можешь праздновать юбилей в моей квартире.
— Светлана, ты серьёзно?! Я уже всех пригласила! Мама специально из Воронежа едет!
— Это твои проблемы. Ты не спросила меня.
— Да что тут спрашивать?! Мы же семья!
Я нажала отбой и выключила телефон.
Руки дрожали. От злости, от обиды, от накопившегося за сорок пять лет.
***
Татьяна — моя старшая сестра. Разница — пять лет. Всю жизнь она была «главной»: первой родилась, первой пошла в школу, первой вышла замуж, первой родила. А я — вечно вторая. Светка-хвостик, Светка-младшая, «сделай, как Таня говорит».
Родители обожали её. Не то чтобы меня не любили — любили, конечно. Но Таня была первой, особенной, долгожданной. А я — «ой, неожиданность, но тоже хорошо».
С детства повелось: что Таня хочет — Таня получает. Мои игрушки становились её, если ей нравились. Мои платья перешивались под неё, если не хватало денег на новые. Мои планы отменялись, если у Тани были другие.
— Светочка, уступи сестре, она же старшая.
— Светочка, не спорь с Таней, она лучше знает.
— Светочка, поддержи сестру, ей сейчас тяжело.
Я выросла с убеждением, что мои желания — на втором месте. Всегда.
Когда мне было двадцать пять, умер папа. Оставил двухкомнатную квартиру — ту самую, на Речной. Мама сказала: делите, как хотите, мне ничего не надо, я к сестре перееду.
Таня тогда уже была замужем, жила с мужем в его квартире. А я снимала комнату в коммуналке.
— Свет, — сказала Таня, — давай честно. Тебе нужнее. Забирай квартиру себе. Я не претендую.
Я была так благодарна. Думала — сестра меня любит, сестра понимает. Оформила квартиру на себя, сделала ремонт, переехала.
А через три года Танин муж ушёл. И Таня переехала ко мне. «Временно, пока не встану на ноги».
«Временно» длилось четыре года.
Четыре года она жила в моей квартире. Бесплатно. Я оплачивала коммуналку, покупала продукты, терпела её привычки. Потому что — сестра. Потому что — «она же старшая, ей тяжело».
Потом она нашла новую любовь, съехала. Даже спасибо толком не сказала — просто собрала вещи и уехала. Оставила после себя прожжённый диван и долг за телефон — восемнадцать тысяч. Я заплатила. Молча.
С тех пор прошло десять лет. Таня снова развелась, живёт одна в маленькой однушке на окраине. А я — в «нашей» квартире. Которая по всем документам — моя.
И вот теперь она решила праздновать свой юбилей. У меня. Не спросив.
***
Телефон я включила через час. Семнадцать пропущенных от Тани. Восемь — от мамы. Три — от тёти Люды.
В чате — буря.
Таня: «Светлана отказывается! Говорит, нельзя! Кто-нибудь, позвоните ей!»
Мама: «Света, доченька, что случилось? Почему нельзя?»
Тётя Люда: «Девочки, не ссорьтесь! Таня, может, в кафе?»
Таня: «Какое кафе на двадцать человек?! Это же бешеные деньги! Света просто жадничает!»
Жадничает. Я — жадничаю. За свою собственную квартиру.
Я набрала маму.
— Света, что происходит? — голос встревоженный. — Почему ты отказала Тане?
— Мам, она не спросила меня. Просто объявила — и всё. Как будто это её квартира.
— Ну, Светочка, она же не со зла. Просто не подумала. Ты же знаешь Таню — она такая... непосредственная.
— Мам, «непосредственная» — это когда человек говорит глупости. А когда человек распоряжается чужим имуществом без спроса — это называется по-другому.
— Света, ну не преувеличивай! Это же один вечер!
— Один вечер — двадцать три человека. Готовка, уборка, посуда. Это мне делать? Или Таня сама?
Мама замялась.
— Ну... вместе, наверное...
— Мам, за сорок пять лет Таня ни разу ничего не сделала «вместе». Она приказывает — я выполняю. Всегда так было. Ты сама это знаешь.
— Светочка, она старшая...
— Мам, — я перебила, — мне сорок пять. Тане — пятьдесят. Мы обе взрослые женщины. «Старшая» — это не индульгенция. Это не даёт права решать за меня.
Молчание.
— И что теперь? — тихо спросила мама. — Юбилей отменяется?
— Таня найдёт другой вариант. Кафе, ресторан, база отдыха — что угодно. Это её праздник, пусть она и организует. А моя квартира — это моя квартира. Не общественный зал.
— Света, ты жестокая.
— Нет, мам. Я справедливая. Впервые за сорок пять лет.
Я положила трубку и заблокировала входящие звонки на час. Надо было подумать.
***
Вечером приехала Татьяна. Без предупреждения, разумеется.
Я открыла дверь и встала в проёме, не приглашая войти.
— Светлана, — она смотрела на меня снизу вверх — я выше на полголовы, — ты что творишь?
— Защищаю свои границы.
— Какие границы?! Это же семья! Я тебя по-человечески прошу!
— Нет, Таня. Ты меня не просишь. Ты ставишь перед фактом. Как всегда.
— Света, ну давай не будем в сотый раз пересказывать детство!
— Давай. Давай поговорим о взрослом. Ты помнишь, как жила у меня четыре года?
Она дёрнула плечом.
— И что? Ты сама предложила.
— Я предложила на пару месяцев. А ты осталась на четыре года. Бесплатно. И ушла, не сказав спасибо. И оставила долг за телефон.
— Господи, ты до сих пор помнишь этот телефон?!
— Восемнадцать тысяч, Таня. Я их заплатила. Ты не вернула ни копейки.
— У меня тогда денег не было!
— А сейчас есть?
Она замолчала.
— Свет, ну хватит считаться. Мы же сёстры.
— Именно. Сёстры. Не хозяйка и прислуга. Не царица и подданная. Сёстры. Равные.
— Я никогда не считала тебя прислугой!
— Правда? — я скрестила руки на груди. — Тогда почему ты решила за меня? Почему не позвонила и не спросила: «Свет, можно я у тебя юбилей отпраздную?» Три слова. «Можно ли мне». Почему?
Она открыла рот и закрыла.
— Я думала, ты не откажешь.
— Вот именно. Ты была уверена, что я не откажу. Потому что я никогда не отказывала. Потому что ты привыкла, что Света всегда согласится. Света уступит. Света потерпит.
— Свет...
— Нет, Таня. Хватит. Мне сорок пять лет. И я наконец говорю: нет. Не хочу. Не буду.
Она стояла на пороге, и я видела, как меняется её лицо. Обида. Злость. Растерянность.
— Ты понимаешь, что из-за тебя юбилей сорвётся?
— Из-за меня? — я усмехнулась. — Таня, юбилей — твой. Организация — твоя забота. Ты хотела сэкономить — за мой счёт. Не вышло. Теперь ищи другой вариант.
— У меня нет денег на кафе!
— Это не моя проблема.
— Света, ты правда такая чёрствая?!
Что-то внутри лопнуло. Как струна, которую слишком долго натягивали.
— Таня, — я подалась вперёд, — за сорок пять лет ты ни разу — ни разу — не спросила, чего хочу я. Ты всегда решала за двоих. За всех. Ты брала мои вещи, мою квартиру, моё время. И ни разу не сказала спасибо. А теперь ты называешь меня чёрствой, потому что я впервые сказала «нет»?
— Я...
— Уходи, Таня. И подумай. Может, хоть теперь поймёшь, что мир не крутится вокруг тебя.
Я закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной.
За дверью — тишина. Потом шаги. Потом — звук лифта.
Ушла.
***
Следующие три дня были адом.
Мама звонила каждые два часа. Плакала, уговаривала, давила на жалость.
— Светочка, ну уступи сестре. Ей же пятьдесят лет, юбилей раз в жизни...
— Мам, юбилеи бывают каждые десять лет. И каждый раз я должна уступать?
— Ты же добрая девочка...
— Мам, мне сорок пять. Я не девочка. И моя доброта — не резиновая.
Родственники писали в личку. Кто-то поддерживал Таню, кто-то пытался понять меня. Тётя Люда прислала длинное сообщение про «семейные ценности» и «кровь не вода».
Я ответила: «Кровь — не индульгенция. Родственники — не владельцы моей квартиры».
На четвёртый день позвонила Танина дочь. Олеся, двадцать четыре года.
— Тёть Свет, привет. Можно поговорить?
— Привет, Олесь. Говори.
— Я... я хотела извиниться. За маму.
Я не ожидала.
— За что?
— За всё. За то, как она себя ведёт. Я же вижу. Она правда думает, что все ей должны. Всегда так было.
— Олесь, ты не виновата в поведении мамы.
— Знаю. Но мне стыдно. Она даже не понимает, что неправа. Обзванивает родственников, жалуется, что ты «предала». А я смотрю и думаю: тёть Свет, вы молодец. Что отказали.
Я молчала.
— Я ей сказала, — продолжила Олеся. — Что она сама виновата. Что нельзя распоряжаться чужими вещами. Она на меня накричала, но мне всё равно.
— Спасибо, Олесь.
— Тёть Свет, а можно я к вам приеду? Просто в гости. Без мамы. Посидим, поговорим.
— Можно, — я улыбнулась. — Приезжай.
Она приехала в субботу. Принесла торт и цветы. Мы сидели на кухне, пили чай, разговаривали.
— Тёть Свет, — сказала Олеся, — а как вы научились говорить «нет»?
— Поздно научилась, — я вздохнула. — В сорок пять лет. Когда поняла, что ещё немного — и меня совсем не останется. Только функция «обслужить родственников».
— А страшно было?
— Страшно. До сих пор страшно. Но знаешь, что страшнее? Прожить жизнь, угождая всем, кроме себя. И в конце понять, что тебя саму никто не спрашивал.
Олеся кивнула.
— Я запомню.
***
Юбилей Татьяна всё-таки отпраздновала. В кафе на окраине. Дешёвом, тесном, с пластиковыми стульями. Пришло человек пятнадцать — остальные отсеялись, когда узнали, что «у Светы» не будет.
Меня не пригласили. Точнее — Таня демонстративно не прислала приглашение. Ожидала, видимо, что я сама приползу с извинениями.
Не приползла.
Мама позвонила после праздника.
— Света, Таня очень расстроена. Ты могла бы хотя бы прийти...
— Мам, меня не приглашали.
— Ну, вы же поссорились...
— Мы не поссорились. Я установила границу. Таня обиделась. Это разные вещи.
— Светочка, ну сколько можно? Вы сёстры...
— Мам, — я устала от этого разговора, — я люблю Таню. Она моя сестра. Но любовь — это не рабство. Я не обязана отдавать свою квартиру, своё время, свои деньги только потому, что мы родственники.
— Но семья...
— Семья — это уважение. Взаимное. А не когда один приказывает, а другой выполняет.
Мама вздохнула.
— Ты изменилась, Света.
— Да, мам. Изменилась. И знаешь что? Мне нравится новая я.
***
Прошло три месяца. Таня не звонила. Я тоже не звонила. Молчаливое перемирие — или молчаливая война, не поймёшь.
А потом она появилась. Без предупреждения, как обычно. Позвонила в дверь — я открыла и увидела её с тортом в руках.
— Можно войти? — спросила она. Не «я войду» — именно «можно».
Я отступила, пропуская.
Мы сели на кухне. Таня поставила торт на стол, помолчала.
— Свет, — сказала она наконец, — я пришла извиниться.
Я ждала.
— Олеська мне мозги вправила. И Людка — помнишь, подруга моя? Они обе сказали: Танька, ты неправа. Ты с сестрой обращаешься как с обслугой. Я сначала злилась, а потом... потом думать начала.
— И что надумала?
— Что они правы, — она подняла глаза. — Свет, я правда так привыкла, что ты всегда соглашаешься. Что можно не спрашивать. Что ты... ну, что ты всё стерпишь. И когда ты отказала — я не поняла. Обиделась. А потом дошло.
— Что дошло?
— Что я тебя использовала. Всю жизнь. Не специально, но... использовала. И ты терпела. А когда перестала — я ещё и виноватой тебя сделала.
Я молчала. Смотрела на сестру — на эту женщину, с которой мы выросли в одной комнате, делили одну ванную, одну маму.
— Прости меня, — сказала Таня. — За юбилей. За те четыре года. За телефон. За всё.
— За телефон — восемнадцать тысяч, — сказала я. — Можешь вернуть.
Она вздрогнула. Потом усмехнулась.
— Верну. Частями, но верну.
— Договорились.
Мы сидели молча. Потом Таня спросила:
— Свет, а мы... мы ещё сёстры?
— Мы всегда сёстры, — я налила ей чаю. — Просто теперь — на равных. Без «старшая-младшая». Без «уступи-потерпи». Как две взрослые женщины.
— Мне это непривычно.
— Привыкнешь.
Она кивнула. Отпила чай.
— Свет, — сказала она, — а можно я на следующий юбилей — ну, через десять лет — попрошу заранее? Нормально попрошу?
— Можно, — я улыбнулась. — Попросить — всегда можно.
— И ты согласишься?
— Посмотрим, — я пожала плечами. — Через десять лет.
Она засмеялась. Впервые за эти три месяца я увидела свою сестру — не обиженную, не злую, не требовательную. Просто сестру.
Мы сидели на кухне и ели торт. Разговаривали о пустяках — о погоде, о Олеськиной учёбе, о маминых болячках.
И знаете что? Было хорошо. По-настоящему хорошо. Потому что впервые за сорок пять лет мы были равными. Не «старшая и младшая». Не «главная и подчинённая». Просто две сестры.
Оказывается, так тоже можно. Если не бояться сказать «нет».
Таня ушла вечером. На пороге обернулась.
— Свет, — сказала она, — спасибо. Что не сдалась. Что меня... ну, остановила.
— Не за что, — ответила я. — Давно надо было.
Она кивнула и ушла.
Я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Как тогда, три месяца назад. Только теперь внутри было не пусто — было спокойно.
Моя квартира. Мои правила. Моя жизнь.
И никто — даже родная сестра — не имеет права распоряжаться ими без моего согласия.
Это называется — уважение к себе. Сорок пять лет я училась. Наконец выучила.
А вы смогли бы отказать родному человеку, если бы он перешёл ваши границы?