Невестка стояла на пороге и смотрела на меня так, будто я пришла побираться.
— Валентина Сергеевна, я же ясно сказала по телефону. Нам не нужны ваши визиты.
— Я к Ксюше пришла, — ответила я, протягивая пакет с подарками. — У неё день рождения через неделю. Хотела заранее занести.
— Ксения занята.
— Чем занята шестилетний ребёнок в воскресенье утром?
Марина дёрнула плечом. За её спиной, в глубине коридора, мелькнула светлая макушка. Ксюшка. Моя внучка. Которую я не видела уже два месяца.
— Ба-а! — раздался радостный визг, и Марина едва успела перехватить девочку, рванувшую к двери.
— Ксения, иди в комнату.
— Но там баба Валя!
— Иди в комнату, я сказала!
Ксюшка захныкала, но послушалась. Марина повернулась ко мне. Лицо у неё было жёсткое, незнакомое. Четыре года она была мне невесткой, и я думала, что мы нормально ладим. Оказалось — ошибалась.
— Валентина Сергеевна, — она понизила голос, — я не хочу, чтобы вы называли мою дочь внучкой. И не хочу, чтобы она называла вас бабой. Мы с Костей развелись. Вы мне больше никто.
Я стояла в подъезде чужого дома и не понимала, что происходит. То есть слова-то понятные, русские. А смысл — нет.
Мне пятьдесят три года. Всю жизнь проработала медсестрой в поликлинике, сейчас на пенсии. Муж умер восемь лет назад, сын — единственный. Костя женился на Марине, когда ему было двадцать семь. Через два года родилась Ксюша.
Я помню, как первый раз взяла её на руки. Красная, сморщенная, орущая. И такая родная, что дышать больно.
Шесть лет я была бабушкой. Сидела с Ксюшкой, пока Марина выходила на работу после декрета. Забирала из садика, водила на танцы, лечила сопли и читала сказки. Каждые выходные — у меня. Каждое лето — на даче вместе.
А теперь — «вы мне больше никто».
***
Костя развёлся полгода назад. Я, если честно, не удивилась — последний год они только ругались. Он много работал, она много требовала. Классика.
Развелись мирно, без судов и скандалов. Ксюша осталась с матерью — так обычно бывает. Костя платил алименты, виделся с дочкой по выходным. Я тоже продолжала общаться — забирала Ксюшу к себе, гуляла с ней в парке.
А потом Марина вдруг перестала отвечать на звонки.
Сначала я думала — занята. Потом — обиделась на что-то. Написала ей, спросила прямо. Ответ пришёл короткий: «Мы сейчас не можем общаться. Позже объясню».
«Позже» растянулось на два месяца. Я звонила — она сбрасывала. Писала — игнорировала. Приехала без предупреждения — и вот результат. Стою в подъезде с пакетом игрушек и слушаю, что моя внучка мне больше не внучка.
Вечером позвонила Косте.
— Мам, я сам в шоке, — он говорил устало, голос глухой. — Она и мне запретила Ксюху видеть.
— Как это — запретила? У тебя же по суду...
— По суду у меня выходные. А она уехала к матери в Тверь. И не говорит, когда вернётся.
— А ты?
— А что я? В полицию заявлять? Это же мать ребёнка, не похитительница.
Я помолчала. Потом спросила:
— Костя, что случилось? Почему она так?
Он вздохнул.
— У неё мужик появился. Какой-то Андрей из Твери. Бизнесмен типа. Она, видимо, решила новую жизнь начать. А мы в эту жизнь не вписываемся.
— И Ксюша?
— Ксюша теперь будет называть его папой. Марина так решила.
Меня будто кипятком ошпарили. Папой. Какого-то постороннего мужика, которого она знает три месяца.
— А ты? Ты же отец!
— Мам, я пытаюсь. Но она... Она сказала, что ей проще будет без нас. Что Ксюша маленькая, быстро привыкнет.
Привыкнет. К тому, что отца нет. Бабушки нет. Прошлой жизни — не было.
— Костя, — сказала я, — это так не работает. Ребёнок — не игрушка, которую можно перепрограммировать.
— Я знаю, мам. Но что делать — не знаю.
— Зато я знаю.
***
На следующий день я пошла к юристу. Молодой парень, лет тридцати, в маленьком офисе на первом этаже жилого дома. Нашла через знакомых — говорили, толковый.
— Ситуация стара, как мир, — сказал он, выслушав меня. — Но закон на вашей стороне.
— То есть я могу что-то сделать?
— Можете подать иск об определении порядка общения. Суд установит конкретные дни и часы, когда вы сможете видеться с внучкой.
— А если она не будет выполнять решение суда?
— Тогда — штраф. При повторных нарушениях — возможно изменение места жительства ребёнка.
Я смотрела на этого парня и думала: вот до чего дошло. Судиться за право видеть собственную внучку. С женщиной, которой я шесть лет помогала растить эту самую внучку.
— Давайте попробуем, — сказала я. — Сколько это стоит?
— Двадцать пять тысяч за полное сопровождение. Плюс госпошлина.
Двадцать пять тысяч — это моя пенсия за полтора месяца. Но Ксюшка стоит дороже.
— Согласна. Что нужно от меня?
Следующие две недели я собирала документы. Фотографии с Ксюшей — их было сотни. Чеки на игрушки, одежду, оплату кружков. Билеты в зоопарк, в цирк, на ёлку. Переписка с Мариной — там были её слова: «Спасибо, Валентина Сергеевна, без вас бы не справились».
Всё это я сложила в папку. Доказательства того, что я была в жизни Ксюши. Что я — её бабушка. Не просто слово, а шесть лет заботы.
***
Марина узнала про иск через повестку. Позвонила мне — первый раз за два с половиной месяца.
— Вы серьёзно? — голос был злой, визгливый. — В суд на меня подали?
— Серьёзно.
— Из-за чего? Из-за того, что я не хочу вас видеть?
— Из-за того, что ты не даёшь мне видеть мою внучку.
— Она не ваша внучка! Вы мне никто!
— Марина, — я говорила спокойно, хотя внутри всё кипело, — я шесть лет растила Ксюшу вместе с тобой. Кормила, лечила, учила. Это не стирается росписью в загсе.
— Вы хотите испортить мне жизнь!
— Я хочу видеть внучку. Не каждый день — раз в неделю на несколько часов. Это много?
— Это невозможно! У нас теперь другая семья! Андрей не хочет, чтобы...
— Андрей, — перебила я, — знает Ксюшу три месяца. Я знаю её шесть лет. Так кто здесь посторонний?
Она бросила трубку.
До суда оставался месяц. За это время я узнала много интересного.
Костя раскопал, что этот Андрей — никакой не бизнесмен. Обычный менеджер в автосалоне, зарплата — семьдесят тысяч. Квартира в Твери — съёмная. Машина — в кредит.
— Мам, она его за богатого приняла, — сказал Костя по телефону. — Он ей наврал, видимо. А теперь она уже втянулась.
— При чём тут мы?
— А при том, что ей стыдно. Перед нами стыдно. Она же думала — уйду к успешному, заживу красиво. А оказалось — примерно так же, только в Твери.
— И поэтому она решила нас вычеркнуть?
— Поэтому. Чтобы не напоминали о прошлом.
Я покачала головой. Бедная Ксюшка. Мать тащит её в какую-то авантюру, а расплачиваться ребёнку.
Ещё я узнала, что Марина пыталась оформить Андрея отцом Ксюши. Хотела, чтобы он удочерил девочку.
— Это как? — не поняла я, когда Костя рассказал. — Ты же живой отец!
— Нужно моё согласие. Которого она не получит.
— А если попробует надавить?
— Пусть попробует. Я не собираюсь отказываться от дочери ради какого-то проходимца.
Хоть что-то хорошее. Костя, при всех его недостатках, Ксюшу любил.
***
Суд назначили на середину марта. Заседание проходило в районном суде — обшарпанное здание, длинные коридоры, запах пыли и тоски.
Марина пришла с юристом. Молодая женщина в строгом костюме, с папкой бумаг. Смотрела на меня как на врага.
— Ваша честь, — начала она, — истица пытается вмешаться в личную жизнь моей клиентки. Госпожа Маркова находится в новых отношениях, строит семью. Присутствие бывшей свекрови дестабилизирует ситуацию и травмирует ребёнка.
Мой юрист — тот самый молодой парень — встал.
— Ваша честь, в материалах дела есть доказательства того, что истица активно участвовала в воспитании внучки на протяжении шести лет. Фотографии, чеки, переписка с матерью ребёнка. Истица не требует чего-то чрезмерного — только возможности видеться с внучкой раз в неделю.
Судья — женщина лет шестидесяти, с усталым лицом — листала бумаги.
— Ответчица, — обратилась она к Марине, — почему вы препятствуете общению ребёнка с бабушкой?
Марина вскинула голову.
— Потому что это мой ребёнок! И я решаю, с кем ей общаться!
— Ребёнок — не собственность, — спокойно сказала судья. — У него есть родственники с обеих сторон. И право на общение с ними.
— Но у нас теперь другая семья!
— Это не отменяет предыдущую.
Марина покраснела. Её юрист что-то зашептала на ухо.
— Ваша честь, — продолжила юрист, — моя клиентка опасается, что истица будет настраивать ребёнка против нового партнёра матери.
— Я не собираюсь никого настраивать, — вмешалась я. — Мне нужно только видеть внучку. Я не лезу в личную жизнь Марины. Пусть живёт с кем хочет. Но Ксюша — моя внучка. Была и останется.
Судья посмотрела на меня внимательно.
— Вы готовы соблюдать определённые условия? Не обсуждать с ребёнком личную жизнь матери, не настраивать против отчима?
— Готова. Мне это и не нужно. Мне нужна внучка, а не война.
Судья кивнула и объявила перерыв.
Решение вынесли через два часа.
Мне присудили право на общение с Ксюшей каждую субботу с десяти до шести. Плюс две недели летом и неделю зимой на каникулах.
Марина выслушала это с каменным лицом. Потом повернулась ко мне и прошипела:
— Вы пожалеете. Я вам устрою такую жизнь — сами откажетесь.
— Марина, — ответила я, — я сорок лет в медицине. Мне угрожали пьяные мужики, наркоманы и психи. Ты меня не напугаешь.
***
Первая суббота после суда. Я стояла у подъезда Марининой матери в Твери, ждала.
Без пяти десять дверь открылась. Марина вывела Ксюшу — в розовой курточке, с рюкзачком.
— Ба-а-а! — девочка сорвалась с места и врезалась в меня.
Я присела, обняла её. Прижала к себе. Два с половиной месяца. Целая вечность.
— Ксюшенька, солнышко...
— Баба Валя, я скучала! Почему ты не приходила?
Я посмотрела поверх её головы на Марину. Та отвернулась.
— Потому что так получилось, малыш. Но теперь я буду приходить каждую субботу. Хочешь?
— Хочу!
Марина кашлянула.
— В шесть вернёте. Ни минутой позже.
— Верну.
Она захлопнула дверь. А я взяла Ксюшку за руку и повела к машине.
Мы провели чудесный день. Сходили в зоопарк, поели мороженого, покатались на каруселях. Ксюшка болтала без умолку — рассказывала про садик в Твери, про новых подружек, про дядю Андрея.
— Мама говорит, он будет мой новый папа, — сказала она серьёзно.
— А ты как думаешь?
— Не знаю. Он вроде хороший. Но мой папа — это папа Костя.
— Правильно думаешь, — сказала я. — Папа у тебя один. А дядя Андрей — это друг мамы. Понимаешь разницу?
— Понимаю.
Умная девочка. В мать — красивая, в отца — рассудительная. А характер — мой. Упрямый.
В шесть я привезла её обратно. Марина открыла дверь, забрала Ксюшу молча. Даже не посмотрела в мою сторону.
Ну и ладно. Главное — я видела внучку. Буду видеть каждую неделю. По закону.
***
Следующие три месяца Марина пыталась саботировать решение суда. То Ксюша «заболела» — я приезжала, а они уехали к каким-то родственникам. То «не успели вернуться из поездки». То просто не открывали дверь.
Я фиксировала каждый случай. Даты, время, свидетели. Юрист сказал — после трёх нарушений можно подавать на принудительное исполнение.
На четвёртый раз я пришла с судебным приставом. Молодой парень в форме, вежливый, но твёрдый.
— Откройте, пожалуйста. Мы пришли обеспечить исполнение судебного решения.
Марина открыла. Лицо перекошенное от злости.
— Вы что, с ментами теперь ходите?
— С приставами, — поправила я. — Потому что ты три раза нарушила решение суда. Штраф, кстати, получила уже?
Она побледнела. Штраф был — пятнадцать тысяч. Для неё, сидящей на алиментах Кости и зарплате «бизнесмена» Андрея, это ощутимо.
— Забирайте, — процедила она и вытолкнула Ксюшу за порог.
Пристав составил акт. Марина подписала с такой физиономией, будто ей предлагали сожрать лимон.
После этого она перестала саботировать. Каждую субботу — как по расписанию. Молча отдавала Ксюшу, молча забирала.
А через полгода случилось кое-что интересное.
Костя позвонил вечером, голос взволнованный.
— Мам, она возвращается.
— Кто?
— Марина. С Ксюшей. В Москву.
— А Андрей?
— А Андрей её бросил. Нашёл себе другую — помоложе и без ребёнка.
Я хмыкнула. Карма, что называется.
— И что теперь?
— Она просится обратно. В нашу квартиру.
— Твою квартиру, Костя. Ты что, согласился?
— Нет. Сказал — снимай своё жильё. Я помогу деньгами ради Ксюши, но вместе жить не будем.
— Молодец.
— Мам... Она просила передать, что хочет с тобой поговорить.
— О чём?
— Не знаю. Сказала — хочет извиниться.
***
Мы встретились в кафе. Марина выглядела иначе — похудевшая, без маникюра, с тёмными кругами под глазами.
— Валентина Сергеевна... — она сглотнула. — Я была неправа. Во всём.
— Ну надо же, — сказала я без эмоций. — И что изменилось?
— Всё изменилось. Андрей оказался... не тем, кем представлялся. Он врал мне с самого начала. А когда я попросила помочь — просто ушёл.
— А мы с Костей не врали. И не ушли.
Она опустила глаза.
— Я знаю. Теперь знаю.
— Марина, — я отставила чашку, — я не жду твоих извинений. И не собираюсь становиться тебе подругой. Но Ксюша — моя внучка. Всегда была и будет. Если ты это наконец поняла — хорошо. Если нет — у меня есть решение суда.
Она кивнула.
— Я поняла. И... спасибо, что не сдались. Ксюша вас очень любит. Каждую субботу ждёт.
— Я знаю.
Мы допили кофе молча. Потом она спросила:
— Вы можете... вы можете забирать Ксюшу чаще? Мне нужно искать работу, устраиваться. Времени не хватает.
Я посмотрела на неё. На эту женщину, которая год назад сказала мне «вы мне больше никто». Которая хотела стереть меня из жизни внучки. Которая называла меня врагом и грозилась «устроить жизнь».
— Могу, — сказала я. — Но не ради тебя. Ради Ксюши.
— Спасибо.
— Не благодари. И запомни одну вещь.
— Какую?
— Ребёнок — это не инструмент. Не оружие. Не разменная монета в твоих отношениях с мужиками. Ксюша — человек. Маленький, но человек. И у неё есть семья. Не только ты.
Марина молчала.
— Если ты ещё раз попробуешь использовать её против нас — я снова пойду в суд. И в следующий раз буду просить не о праве на общение, а об ограничении твоих родительских прав. Ты меня поняла?
Она побледнела.
— Поняла.
— Вот и хорошо.
***
Прошёл год. Марина устроилась на работу, сняла квартиру недалеко от нас. Ксюшка пошла в первый класс — я сама отводила её на линейку. Белый фартук, огромный букет, бантики.
Красавица моя.
С Мариной мы общаемся нормально. Не подруги, но и не враги. Она приводит Ксюшу ко мне на выходные, иногда — на целую неделю, когда командировки.
Костя тоже видится с дочкой регулярно. Не помирился с Мариной — и правильно сделал. Но как отец — присутствует.
А я смотрю на свою внучку и думаю: год назад мне сказали, что она мне не внучка. Что я — никто. Что меня можно вычеркнуть и забыть.
Не вышло.
Потому что внучка — это не бумажка в паспорте. Это шесть лет колыбельных, каши по утрам, слёз от разбитых коленок. Это сотни прогулок в парке, ночей у кроватки с температурой, поездок на дачу.
Это нельзя отменить. Никаким новым мужиком, никаким переездом, никаким враньём.
А если кто-то пытается — есть закон. И есть моё упрямство.
Сорок лет в медицине научили меня одному: за своих — бороться. До последнего.
Ксюшка — моя. И точка.
Что еще почитать: