Игорь застёгивал молнию на спортивной сумке, когда Марина поняла: она не чувствует ничего. Ни боли, ни злости. Только усталость — глухую, пятнадцатилетнюю.
— Ты, Марин, не обижайся, — бубнил он, запихивая рубашки. — Ну, выросли мы друг из друга. Как пиджак, понимаешь? Стал мал в плечах. Я развиваюсь, расту, а ты... ну, ты дома, борщи, уют. Это всё хорошо, конечно, но мне масштаб нужен. Полёт.
Марина молчала. «Масштаб», — мысленно усмехнулась она. Игорь всегда любил красивые слова. Называл себя «добытчиком» и «главой семьи», хотя семья эта держалась на честном слове и её терпении.
— Я адвокату сказал, чтобы всё по-честному, — продолжал Игорь. Молния заела, он дёрнул, выругался. — Квартиру делим, машину мне, тебе — дачу. Ну и сбережения пополам. Хотя откуда у тебя сбережения? Ты ж на хозяйстве сидела.
Он выпрямился, оглядел прихожую хозяйским взглядом.
— Я тебя, Марин, не бросаю. Но ты пойми: я эти деньги зарабатывал. Я пахал. А ты просто тратила. Обеспечивала тыл. Это тоже работа, я не спорю, но... финансово ты в этот брак ничего не вложила.
Марина поправила прядь волос.
— Хорошо, Игорь. Увидимся в суде.
— В суде так в суде, — он пожал плечами, накинул куртку. — Галина Петровна звонила. Мама переживает. Ты ей хоть скажи, что мы цивилизованно расходимся. А то у неё давление.
— Скажу.
Дверь захлопнулась. В прихожей стало тихо.
Марина прошла на кухню, села за стол. На столе лежала пухлая синяя папка на завязках. Обычная канцелярская папка. Пятнадцать лет жизни, упакованные в чеки, выписки и аккуратные столбики цифр.
Игорь думал, что знает о деньгах всё. Он же «финансист» — старший менеджер в конторе по продаже запчастей. Он выдавал ей деньги «на хозяйство» с таким видом, будто вручал орден.
— Вот, Мариш, сорок тысяч. Ни в чём себе не отказывай, — говорил он в начале месяца, кладя конверт на тумбочку. — Продукты, коммуналка, химия всякая... Ну и себе на мелочи.
Сорок тысяч. Когда-то, в начале брака, это были приличные деньги. Потом инфляция съела половину, но сумма не менялась. «Надо уметь крутиться», — говорил Игорь. И Марина крутилась.
На заседании было душно. Адвокат Игоря, молодой парень в узком костюме, уверенно сыпал терминами. Игорь сидел рядом, надутый, важный. В зале присутствовала «группа поддержки» — свекровь Галина Петровна. Она устроилась в первом ряду, прижимая к груди платочек, и всем видом демонстрировала материнскую скорбь.
— Ваша честь, — вещал адвокат. — Мой доверитель на протяжении пятнадцати лет брака являлся единственным кормильцем семьи. Ответчица не работала, вела домашнее хозяйство. В связи с этим мы полагаем, что вклад супруга в формирование семейного бюджета является определяющим. Мы претендуем на семьдесят процентов совместно нажитого имущества.
Судья, женщина с внимательными глазами, перебирала бумаги.
— Ответчик, вам есть что возразить?
Марина встала. На ней был строгий бежевый костюм, купленный пять лет назад на распродаже.
— Есть, ваша честь.
Она достала из сумки синюю папку.
— Мой муж утверждает, что я ничего не приносила в семью. Сорок тысяч рублей в месяц — та сумма, которую он мне выделял на всё хозяйство.
Игорь фыркнул.
— Нормальные деньги. У людей пенсии меньше.
— Сорок тысяч, — повторила Марина. — Из них я оплачивала коммунальные услуги, покупала продукты, одежду мужу, бытовую химию. И выполняла просьбы Галины Петровны.
В зале повисла тишина. Свекровь замерла.
— Какие ещё просьбы? — нахмурился Игорь. — Мам?
Марина развязала тесёмки.
— Пятнадцать лет назад, Игорь, твоя мама отвела меня в сторону после свадьбы. И сказала: «Мариночка, Игорёк у нас транжира, деньги не держатся. А мне нужны гарантии. Давай так: будешь переводить мне небольшую сумму каждый месяц. На чёрный день. А Игорю не скажем — он гордый, обидится».
— Бред, — буркнул Игорь. — Мама?
Галина Петровна покраснела.
— Ну... мы говорили... о помощи... — пролепетала она.
— Я вела учёт, — Марина открыла папку. — Вот выписки. Январь 2010 года — двенадцать тысяч рублей на счёт Галины Петровны. Февраль — двенадцать тысяч. И так каждый месяц. Пятнадцать лет. Без пропусков. Даже когда ты сломал ногу и сидел без премий — я экономила на себе, штопала тебе носки, но переводила.
Она передала папку судье.
— Двенадцать тысяч в месяц. Сто сорок четыре тысячи в год. За пятнадцать лет — два миллиона сто шестьдесят тысяч рублей.
Игорь побледнел.
— Мам? Ты брала у неё деньги? Из моих денег?
Галина Петровна перешла в наступление.
— А что такого?! Я тебя вырастила! Ночей не спала! Имею право на помощь от сына?! А эта змея пригрелась!
— Я не пригрелась, — тихо перебила Марина. — Я управляла бюджетом так, что хватало и на вашу жизнь, Игорь, и на запросы вашей мамы. Два миллиона сто тысяч. Галина Петровна, расскажите суду, куда ушли деньги?
Свекровь поджала губы.
— Не твоё дело!
— Я не просто переводила, — Марина достала второй листок. — Мы общались. «Мариночка, мне на зубы надо». «Мариночка, хочу в санаторий». «Мариночка, ремонт затеяла». Игорь, помнишь, ты хвастался друзьям, что мама сама крышу на даче перекрыла? Ты думал — на пенсию?
Игорь переводил взгляд с жены на мать. В его голове не укладывалась арифметика. Сорок тысяч минус двенадцать маме — оставалось двадцать восемь. На двадцать восемь тысяч Марина кормила двоих, платила за квартиру, растила дочь и создавала тот самый уют, который он считал само собой разумеющимся.
— Ты... правда на эти деньги? — глупо спросил он.
— Ты любил мясо — я покупала тебе вырезку. Себе — куриные суповые наборы. Ты не замечал. Ты же «масштабно мыслил».
— Ваша честь, — вмешался адвокат. — Это лирические отступления. Деньги зарабатывал мой клиент.
— Именно, — кивнула судья. — И это доказывает, что Марина Сергеевна не просто «сидела дома», а выполняла функции финансового управляющего в условиях жёсткого дефицита бюджета, искусственно созданного... — она посмотрела на свекровь, — третьими лицами.
Галина Петровна вскочила.
— Я мать! Я эти деньги для него берегла!
— И где они? — спросил Игорь севшим голосом. — Где два миллиона, мам?
Галина Петровна плюхнулась на скамью.
— Потратила. Жизнь дорогая. То одно, то другое...
— Крышу? — Игорь вытаращил глаза. — Ты сказала, что продала дедов гараж!
— Ну сказала и сказала! Меньше знаешь — крепче спишь!
В зале раздались смешки.
Имущество разделили пополам. Никаких семидесяти процентов Игорю не досталось.
На улице шёл мокрый снег. Игорь стоял у машины. Рядом переминалась Галина Петровна, бормоча про неблагодарных невесток.
Марина поправила воротник пальто. Впервые за много лет у неё не болела голова о том, как дотянуть до зарплаты мужа.
— Марин, постой! — Игорь подошёл, растерянный. — Слушай... извини за адвоката.
— Проехали.
— Нет, подожди. Ты правда... на двадцать восемь тысяч? Я не знал. Думал, денег хватает...
— Ты зарабатывал, — кивнула она. — А я жила. И содержала твою семью. Ту часть, что теперь с тобой. Вот и содержи её сам. Маме зубы опять лечить надо.
Игорь оглянулся на мать. Та заметила его взгляд и приняла скорбную позу.
— Сынок, сердце колет... Валидол бы...
Игорь скривился. В его глазах мелькнул страх — страх перед будущим без «волшебной тумбочки», из которой берётся уют.
— Слушай, Марин... — он попытался взять её за руку. — Может, не будем горячиться? Развод — понятно, бумаги... Но может, поговорим? Я к той, к Ленке, ещё вещи не перевёз...
Марина посмотрела на него без злости. Просто как на случайного прохожего.
— Папку я тебе оставила, Игорь. Там на последней странице — рецепт твоих котлет и телефон мастера по стиральным машинам. А я — всё. У меня теперь свой бюджет. И в нём нет графы «благотворительность».
Она развернулась и пошла к остановке. Каблуки стучали по мокрому асфальту уверенно и звонко.
— Игорёша! — позвала мать. — Отвези домой, ноги промокли!
Игорь вздохнул и побрёл к машине. Синяя папка осталась на заднем сиденье. Он знал, что никогда её не откроет.
А Марина ехала в автобусе и улыбалась. В сумке лежала карточка с её половиной — немного, но на начало хватит. Главное — она впервые чувствовала себя свободной.
Телефон пискнул. Сообщение от Насти: «Мам, ты как? Всё закончилось?»
Дочь жила отдельно уже три года — сразу после института уехала в другой город, подальше от отцовских нравоучений. Марина набрала ответ: «Всё только начинается, котёнок. Скоро приеду».
Автобус качнуло на повороте. В тёмном стекле отразилось её лицо — уставшее, с морщинками у глаз, но живое.
— Следующая остановка — новая жизнь, — прошептала она и улыбнулась.