Телефон зазвонил, когда Оксана ещё лежала в палате после наркоза. Нога была замотана, в голове плыл туман, но она узнала номер свекрови и обрадовалась. Сейчас Галина Петровна всё бросит и примчится. Пять лет Оксана была для неё и водителем, и секретарём, и психотерапевтом. Не чужие же люди.
— Алло? Оксан, ты где? Мы же сегодня на рынок собирались за творогом! Я уже оделась, жду полчаса!
— Галина Петровна, я в больнице. Мне операцию сделали.
В трубке повисла тишина.
— И что теперь? — наконец спросила свекровь.
— Врач сказал — две недели лежать. Андрей на вахте ещё десять дней. Мне помощь нужна. Продукты, суп сварить, Тёму из школы встретить, младшую в сад отвести...
Оксана замолчала, ожидая привычного «Конечно, деточка».
Вместо этого она услышала тяжёлый вздох.
— Оксан, ну ты даёшь. У меня рассада на окнах. И давление вчера скакало.
— Но я же не могу встать. Дети голодные будут.
— А я тут при чём? Я своих детей уже вырастила. На няньку не нанималась.
В горле встал ком. Такой плотный, что дышать стало больно.
— Я же вас пять лет возила, — тихо сказала Оксана. — Везде. И в дождь, и в снег. С работы отпрашивалась.
— Так это ты по доброй воле! Тебя никто не заставлял. А теперь что, счёт мне выставляешь? Ты молодая, справишься. Андрею не звони, мужику работать надо. Всё, мне сериал смотреть пора, там сегодня развязка.
Гудки.
Оксана медленно опустила телефон на грудь. По щеке скатилась слеза — горячая и злая.
А началось всё пять лет назад. С невинного «Оксаночка, у меня что-то в боку колет, подбрось до поликлиники». И превратилось в полноценный рабочий график: понедельник — эндокринолог, среда — кардиолог, пятница — рынок, потому что «в магазинах одна химия».
В то утро, за три дня до операции, Оксана везла свекровь к очередному врачу.
— Оксан, ты поворотник поздно включила, — проскрипела с заднего сиденья Галина Петровна. — Сейчас такие штрафы, а у Андрюши зарплата не резиновая.
Оксана молча выдохнула. Руки на руле чуть сжались, но она тут же расслабила пальцы. Нельзя нервничать. Врач сказал — кортизол скачет.
— Галина Петровна, мы же договаривались. Я за рулём, вы — отдыхаете.
— Я-то отдыхаю, — тут же парировала свекровь, поправляя на коленях объёмную сумку с медицинской картой. — А вот ты как будто первый день за баранкой. Вон, яма была, ты её прямо колесом поймала. Подвеску разобьёшь, кто чинить будет?
Оксана промолчала. Припарковалась у обшарпанного здания поликлиники.
— К эндокринологу мы на десять записаны. У вас талончик с собой?
— С собой. Ты со мной пойдёшь? А то я в прошлый раз не всё запомнила, что она про диету бормотала.
— Мне на работу к двенадцати. Провожу до кабинета, а там уж сами.
— Ну конечно, — голос свекрови задрожал, приобретая знакомые обиженные нотки. — Брось старуху под дверью.
Вышли из машины. Галина Петровна опиралась на трость картинно, хотя дома бегала за котом с тапком так, что олимпийские спринтеры позавидовали бы.
В поликлинике пахло хлоркой и старой бумагой. Очередь гудела, как растревоженный улей.
— Кто крайний? — зычно спросила Галина Петровна, расталкивая локтями двух тихих студенток. — Я по времени, на десять ноль-ноль!
— Тут все по времени, женщина, — огрызнулся мужичок в кепке.
— Оксан, ты слышала? Хамят! Скажи ему!
Оксана лишь виновато улыбнулась мужчине и усадила свекровь на свободное место.
— Я побежала. Обратно на такси, как договаривались. Деньги на карту скинула.
— На такси... Расточительство одно.
— Мне работать надо.
Она выбежала на улицу, жадно глотая свежий воздух. Колено предательски ныло. «Надо бы самой провериться», — мелькнула мысль, но тут же улетучилась. Некогда. Вечером ещё детей с секций забирать, потом ужин, потом уроки.
Вечером позвонил Андрей. На экране его лицо было уставшим, под глазами залегли тени.
— Привет, родная. Как вы там?
— Нормально. Маму твою сегодня к врачу возила. Сахар в норме, но ворчит по-старому.
— Ты у меня святая, Ксюш. Правда. Другая бы давно послала, а ты возишься.
— Лучше посудомойку новую купи. Старая опять воду не сливает.
— Приеду — разберусь. Как нога твоя? Ты хромала в прошлый раз.
— Да ерунда. Погода меняется, наверное.
Оксана не стала говорить, что сегодня, поднимаясь на пятый этаж к свекрови (лифт не работал), она чуть не упала от резкой боли. Зачем расстраивать мужа? Он там деньги зарабатывает, а она тут... справляется.
Гром грянул через три дня. Оксана встала с кровати утром, чтобы разбудить детей в школу — и рухнула на пол. Нога не держала.
— Мам! — в комнату влетел десятилетний Тёма. — Ты чего?
— Телефон... — прошептала она.
Врач скорой, молодой парень с уставшими глазами, пощупал колено.
— Допрыгались. Мениск, плюс воспаление. В стационар.
— Не могу я в стационар! У меня дети, муж на вахте!
— Если ногу сохранить хотите — поехали.
Операцию сделали на следующий день. Хирург сказал прямо:
— Связки сшили, мениск почистили. Теперь две недели — постельный режим. Строгий. Нагрузку дашь — будешь хромать всю жизнь.
И тогда Оксана позвонила свекрови. Той самой свекрови, которой она пять лет отдала.
А в ответ услышала: «Не нанималась».
Следующие две недели превратились в квест на выживание.
Оксана наняла соседку тётю Валю — готовить, прибираться и присматривать за детьми. Деньги взяла из заначки на новый диван.
— Ох, Оксанка, — сокрушалась тётя Валя, помешивая бульон. — А свекровь-то что? Я её вчера в магазине видела, с полной тележкой бегала.
— Занята она. Рассада у неё.
— Рассада... У людей совесть вместо рассады должна расти, а у неё там, видать, сорняки одни.
Оксана только криво улыбалась. Она запретила себе думать о свекрови. Просто вычеркнула.
Детям объяснила: «Бабушка болеет, прийти не может». Тёма, умный не по годам, всё понял по маминым глазам. Сам начал мыть посуду, сам собирал сестру в сад.
Галина Петровна не позвонила ни разу. Ни разу за две недели.
Андрей вернулся через три дня после того, как Оксана начала ходить. Влетел в квартиру с рюкзаком, пахнущий поездом.
— Ксюха!
Увидел жену с тростью — и замер.
— Это что?
— Мениск. Операция.
— Когда?! Почему молчала?!
— Не хотела дёргать. Ты бы сорвался, денег лишились бы.
Он обнял её осторожно, как хрустальную вазу.
— Кто помогал? Мама?
Оксана посмотрела ему в глаза.
— Нет. Тётя Валя, соседка. За деньги. Твоя мама сказала, что не нанималась. Что у неё рассада и давление.
Андрей молчал долго. На лице менялись эмоции: недоумение, неверие, злость.
— Ты шутишь?
— Нет. Я ей позвонила сразу после операции. Она отказала.
Он сел, обхватив голову руками.
— Я ей позвоню.
— Не надо ругаться, — спокойно сказала Оксана. — Просто знай: моя благотворительность закончилась. Нужно ей к врачу — такси. Нужны продукты — доставка. Я больше пальцем не пошевелю.
— Ксюш, ну она же старая... Может, не поняла?
— Всё она поняла. Просто привыкла, что я — функция. Удобная опция. А когда опция сломалась — стала не нужна.
Андрей вышел на балкон с телефоном. Оксана слышала обрывки разговора:
— ...Мам, ты себя слышишь?! Жена на операционном столе была! Какая рассада?!
— ...При чём тут «не обязана»?! Мы семья или кто?!
Вернулся красный, злой.
— Сказала, что ты всё выдумала. Что просто ногу подвернула, а ей нервы треплешь.
— Я не мщу. Просто делаю выводы.
— Я ей сказал... пусть вызывает такси.
Оксана кивнула.
— Спасибо.
Месяц прошёл в тишине. Галина Петровна звонила родственникам и жаловалась, что «невестка настроила сына против матери» и что «змею пригрела на груди».
Оксане было всё равно. Она занималась реабилитацией, ходила в бассейн и наслаждалась тем, что её вечера теперь принадлежат ей. Больше никаких поездок по пробкам, никаких сидений в душных коридорах.
Андрей ходил мрачный. Пару раз завозил матери продукты, но возвращался быстро.
— Она даже не спросила, как ты, — буркнул он однажды. — Только просила кран починить.
— Починил?
— Починил. Я ж не зверь.
Был четверг, обычный серый вечер. Оксана резала салат, Андрей смотрел новости.
Зазвонил его телефон. На экране — «Мама».
Он включил громкую связь.
— Да, мам.
— Андрюша, привет! — голос Галины Петровны звенел бодростью, будто не было месяца бойкота. — Как дела? Как детки?
— Нормально. Чего хотела?
— Ой, я тут записалась к окулисту, в областную, на завтра. Там такой врач хороший, профессор! Только ехать далеко. Ты же дома завтра?
— Дома. Отгул.
— Вот и чудненько! Заедешь за мной в девять?
Оксана перестала резать огурец. В кухне повисла тишина.
Свекровь говорила так легко, так просто. Как будто ничего не случилось.
— Мам, — медленно произнёс Андрей. — Оксана не может тебя отвезти.
— При чём тут Оксана? Я тебя прошу. Ты сын.
— А я не могу. Занят.
— Чем это ты занят в выходной? С женой сидеть будешь?
— Мам. Ты, кажется, забыла. Оксана тебе позвонила тогда. Попросила помощи. Ты сказала — вызывай такси.
— Ой, ну началось! Сколько можно мусолить? Ну не смогла я, не смогла! Что теперь, казнить меня?
— Оксане тоже нужна была помощь.
— Она молодая! Заживёт! А у меня глаукома может быть! Андрюша, завтра в девять.
— Нет, мам.
— Ты серьёзно? Мать на таксиста променяешь?
— Ты сама это выбрала. Извини.
Он нажал отбой.
Оксана подошла, положила руку ему на плечо. Он сидел, ссутулившись.
— Тяжело? — тихо спросила она.
— Паршиво. Но знаешь... как будто груз свалился. Я ждал, что она извинится. Хоть намекнёт. А она — как ни в чём не бывало.
— Люди не меняются, Андрюш.
Он накрыл её руку ладонью.
— Салат скоро?
— Скоро.
Телефон перестал звонить. Андрей переключил канал. Там шла старая комедия.
Оксана вернулась к огурцам. Вжик-вжик — стучал нож по доске. Обычный звук. Звук нормальной жизни, где благодарность — не обязанность, а искренний порыв.
На следующий день Галина Петровна поехала к окулисту на такси.
Вышла у поликлиники, достала телефон, набрала подругу.
— Люсь? Представляешь, мои-то совсем совесть потеряли. На такси пришлось. Да, сын отказал. Всё она, змея, накрутила. Ну ничего, я им устрою. Вот заболею по-настоящему — тогда попляшут...
Она уверенно зашагала ко входу, постукивая тростью. Была полна решимости. Игра только начиналась.
А Оксана в это время сидела в кафе с подругой. Пила капучино и впервые за пять лет не смотрела на часы.
— Ты чего сияешь? — спросила подруга.
— Свободу почувствовала.
— Развелась, что ли?
— Нет. Просто уволилась. С должности «хорошей девочки».
— И как?
— Нервы целее.
Она сделала глоток. Кофе был вкусный. Жизнь продолжалась. И она, эта жизнь, вдруг показалась удивительно простой.