Если вы думаете, что дедлайны придумали современные менеджеры, вы просто не знакомы с перепиской князя Потемкина и генерала Суворова образца зимы 1790 года. История штурма Измаила — это классический пример того, как невыполнимая задача, спущенная «сверху», сталкивается с суровой реальностью «на земле», и как один эксцентричный старик на паршивой лошадке умудряется эту реальность переломить.
Мы привыкли видеть это событие в бронзе и мраморе. Героические позы, развевающиеся знамена, «Гром победы, раздавайся». Но если сдуть с этой картины пафосную пыль и посмотреть на нее глазами интенданта или штабного офицера, то перед нами предстанет совсем другая история. Это история не столько о храбрости, сколько о логистике, инженерном деле и чудовищном риске, на который пришлось пойти, потому что других вариантов просто не осталось.
Давайте перенесемся в декабрь 1790 года, на берег Дуная, где в грязи и холоде решалась судьба всей русско-турецкой войны, и попробуем понять, почему взятие Измаила считается эталоном военного искусства, несмотря на то, что по всем законам тактики оно должно было закончиться катастрофой.
Тупик в бессарабской грязи
К концу 1790 года русско-турецкая война зашла в тупик. Да, были победы. Румянцев и Потемкин, казалось бы, контролировали ситуацию, но Турция — противник упрямый. Султан Селим III отказывался подписывать мир, надеясь на реванш. Ему нужен был козырь. И этим козырем был Измаил.
Эта крепость была занозой в боку российской армии. Пока Измаил стоял, русские войска не могли переправиться через Дунай и пойти на Константинополь. Это была пробка, закупорившая войну.
Осенью 1790 года русская армия, состоящая из нескольких корпусов, подошла к стенам Измаила. Командовали парадом генералы, чьи фамилии звучат как музыка для любителя истории XVIII века: Гудович, Павел Потемкин (родственник «того самого»), де Рибас. Они посмотрели на стены. Посмотрели на свои пушки. Посмотрели на небо, которое уже начало сыпать мокрым снегом. И приуныли.
Осада не клеилась. Артиллерии не хватало, чтобы пробить бреши. Продовольствие заканчивалось. Солдаты мерзли в легких мундирах, начинались болезни. Военный совет, собравшись в теплой палатке, принял решение, которое казалось единственно разумным: снимать осаду и уходить на зимние квартиры. Потому что умирать от дизентерии и холода под стенами, которые нельзя взять, — глупо.
И тут на сцену выходит Григорий Александрович Потемкин-Таврический. Светлейший князь сидел в Яссах и понимал, что отступление — это политическая смерть. Ему нужна была победа. Громкая, яркая, такая, чтобы в Петербурге Екатерина II улыбнулась, а в Стамбуле султан поперхнулся щербетом.
Потемкин делает гениальный кадровый ход. Он пишет письмо Александру Васильевичу Суворову. Текст послания — шедевр манипуляции: «Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг...». Перевод с дипломатического на русский: «Ситуация — дрянь, никто не справился, разгребать тебе. Если провалишься — вина твоя, если победишь — слава общая».
Анатомия монстра
Что же такого страшного было в этом Измаиле? Почему опытные генералы предпочли отступить?
Измаил 1790 года — это не средневековый замок с башенками. Это вершина фортификационной мысли того времени. Турки, наученные горьким опытом прошлых войн, пригласили лучших европейских инженеров — французов и немцев. Те постарались на славу.
Крепость представляла собой неправильный треугольник, прижатый одной стороной к Дунаю. Длина укреплений — более шести километров. Это огромная территория. Но главное — профиль защиты.
Перед стенами шел ров. И это был не просто ров, а настоящий каньон: ширина 12 метров, глубина — от 6 до 11 метров. В некоторых местах там стояла вода по пояс, в других — вязкая грязь.
За рвом возвышался вал высотой до 8 метров. А на валу — частокол, земляные бастионы и 260 орудий, которые простреливали подступы перекрестным огнем.
Главная проблема заключалась в том, что у Суворова не было осадной артиллерии. Он не мог, как полагается по науке, неделями долбить стены, пока они не рухнут. Ему предстояло лезть на эти 8 метров (плюс глубина рва) с лестницами, под картечью.
Гарнизон крепости насчитывал 35 тысяч человек. Комендант Айдослу Мехмед-паша был человеком серьезным. У него на столе лежал фирман султана, в котором просто и доходчиво объяснялось: сдача крепости не рассматривается, любой, кто выживет после падения Измаила, будет казнен дома. Так что мотивация у турок была запредельная — победа или смерть в самом буквальном смысле.
Школа выживания в селе Сафьяны
Суворов прибыл под Измаил 2 декабря. Первое, что он сделал, — отменил отступление. Войска, уже начавшие паковать ранцы, были развернуты обратно.
«Крепость без слабых мест», — резюмировал Суворов после того, как лично, на маленькой донской лошадке, в простой куртке и в сопровождении одного ординарца объехал периметр под турецкими выстрелами.
У него было всего 31 тысяча солдат (меньше, чем у обороняющихся!) и полное отсутствие времени. Зима вступала в свои права.
И тут Суворов делает то, что отличает гения от ремесленника. Вместо того чтобы писать мотивирующие приказы или молиться, он организует... стройку.
В тылу, возле села Сафьяны, солдаты начали копать. Они построили точную копию измаильского рва и вала. И начались тренировки. Это был прообраз современных полигонов спецназа. Шесть дней подряд, с утра до ночи, русские солдаты учились делать три вещи:
- Быстро кидать фашины (связки хвороста) в ров.
- Ставить лестницы.
- Лезть наверх и колоть штыком чучела турок.
Суворов лично показывал, как это делать. «Тяжело в учении — легко в походе» — это не просто поговорка, это метод выживания. Солдаты должны были довести действия до автоматизма. Ночью они учились ориентироваться в темноте, потому что штурм планировался до рассвета.
Дипломатия на грани фола
Параллельно с муштрой шла психологическая атака. Суворов понимал, что штурм будет стоить огромной крови. Он попытался решить дело миром, хотя шансов было мало.
Он отправил Мехмед-паше знаменитый ультиматум. Никаких витиеватых фраз, только телеграфный стиль:
«Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление — и воля. Первый мой выстрел — уже неволя. Штурм — смерть».
Ответ паши был достоин того, чтобы войти в анналы восточной поэзии. Он не испугался. Он ответил красиво и фаталистично:
«Скорее Дунай потечет вспять и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил».
Диалог закончился. Судьба города была решена. В штабной палатке Суворов собрал военный совет. По традиции, первыми высказывались младшие по званию. Бригадир Платов (будущий герой 1812 года) сказал: «Штурмовать!». Остальные поддержали. Говорят, Суворов после этого сказал: «На штурм такой крепости можно решиться только один раз в жизни».
Час «Ч»: 5:30 утра
План Суворова был сложным, как швейцарские часы. Он решил атаковать со всех сторон одновременно. Войска были разделены на три крыла, каждое из которых делилось на три колонны. Итого девять ударов.
Правое крыло (генерал Павел Потемкин) атаковало с запада.
Левое крыло (генерал Самойлов) — с востока.
А со стороны реки (самое дерзкое решение) должен был высадиться десант под командованием Осипа де Рибаса. Да-да, того самого, в честь которого названа Дерибасовская в Одессе.
Штурм назначили на 5:30 утра 11 (22) декабря. Почему так рано? Расчет был прост: подойти к стенам под покровом темноты, чтобы турки не успели прицельно расстрелять колонны, взять вал в предрассветных сумерках, а потом, когда взойдет солнце, вести уличные бои уже при свете. Драться в лабиринте узких улиц в темноте — верный способ перестрелять друг друга.
В 3 часа ночи в небо взвилась первая сигнальная ракета. Войска вышли на исходные позиции. В 5:30 — вторая ракета. «С Богом!».
Лестницы в небо (и в ад)
Все пошло не совсем так, как на учениях. Война всегда вносит свои коррективы.
Турки не спали. Перебежчики предупредили их о штурме, поэтому русские колонны встретил шквал огня.
Колонна генерала Ласси первой взобралась на вал. Егеря работали штыками, расчищая плацдарм. Им удалось захватить Хотинские ворота и открыть их для кавалерии.
А вот колонне генерал-майора Мекноба не повезло. Им достался самый сложный участок — Большой бастион. И тут выяснилась страшная инженерная ошибка: лестницы оказались короткими. Глубина рва в этом месте была больше расчетной.
Представьте себе этот кошмар: вы стоите во рву, по пояс в ледяной жиже, сверху на вас льют кипяток и сыплют картечь, а лестница не достает до верха полтора метра.
Солдатам пришлось под огнем связывать лестницы по две. Это стоило огромных потерь. Мекноб был тяжело ранен, почти все офицеры колонны выбиты. Но они взяли бастион.
На другом фланге, у Килийских ворот, действовала колонна Михаила Илларионовича Кутузова. Будущий победитель Наполеона проявил чудеса храбрости, но натиск турок был настолько силен, что его людей начали сбрасывать с вала.
Кутузов послал вестового к Суворову с сообщением, что удержаться невозможно и нужно отступать. Ответ Суворова — легенда военного менеджмента. Он не прислал подкреплений (их почти не было). Он передал вестовому: «Передайте Михаилу Илларионовичу, что он уже назначен комендантом Измаила, и депеша об этом отправлена в Петербург».
У Кутузова не осталось выбора. Отступать коменданту взятой крепости было нельзя. Он собрал резервы, лично возглавил контратаку и удержал вал.
Десант из тумана
Одной из самых успешных операций стала высадка де Рибаса. Казаки и гренадеры на легких лодках подошли к крепости со стороны Дуная. Казалось бы, самоубийство — атаковать береговые батареи с воды. Но десант действовал так стремительно, что турки не успели перегруппироваться.
Здесь, правда, возникла проблема с вооружением. Черноморские казаки были вооружены укороченными пиками. В тесноте траншей и на валах эти пики оказались хуже турецких ятаганов. Казаки несли страшные потери в рукопашной, пока им на помощь не пришли регулярные батальоны со штыками.
К 8 утра внешнее кольцо обороны было прорвано. Вал был взят. Казалось бы, победа? Нет, все только начиналось.
Мясорубка в лабиринте
Измаил внутри оказался еще страшнее, чем снаружи. Город был плотной застройкой узких кривых улочек. Каждый каменный дом — мини-крепость. Каждые перекресток — баррикада.
Турки, помня о приказе султана, дрались с обреченностью смертников. Женщины и дети тоже участвовали в обороне, кидая с крыш камни и кипяток.
Дополнительный хаос вносили тысячи лошадей. Турецкие конюшни загорелись, и обезумевшие от страха и огня животные носились по узким улицам, давя своих и чужих. Смешались люди, кони, пороховой дым и крики.
Суворов приказал вкатить на улицы легкие полевые пушки. Картечь в упор — страшное средство зачистки городов. К 11 часам утра русские колонны сошлись в центре города. Но отдельные очаги сопротивления, особенно в каменных караван-сараях (ханах), держались до 4 часов дня. Крымский хан Каплан-Гирей, оборонявшийся в одном из таких зданий, полег вместе со своими сыновьями.
Бухгалтерия смерти
К закату все было кончено. Измаил пал. Но цена была чудовищной.
Потери турок — это демографическая катастрофа. Из 35-тысячного гарнизона убито 26 тысяч. Пленных — всего 9 тысяч, из которых многие умерли от ран на следующий день. Фактически, гарнизон был аннигилирован.
Российские потери тоже были тяжелыми, особенно в офицерском корпусе. Из 650 офицеров выбыло из строя 400 (убитыми и ранеными). Общие потери убитыми и ранеными составили, по разным данным, от 4 до 10 тысяч человек. Для 30-тысячной армии это очень много.
Тел было так много, что их не успевали хоронить. Земля промерзла, копать братские могилы было долго. Комендант Кутузов (да, он действительно им стал) принял тяжелое санитарное решение: тела турок сбрасывали в Дунай. Река приняла этот мрачный груз, и еще долго воды Дуная были красными. Русских солдат хоронили за городом, по церковному обряду.
Золотая шпага вместо фельдмаршальского жезла
Победа была грандиозной. В Европе были в шоке. Байрон позже напишет об этом в «Дон Жуане», воспевая суворовский гений. Турция, лишившись лучшей крепости и целой армии, стала сговорчивее. Путь к Ясскому миру 1791 года был открыт.
А что же Суворов? Он ждал высшей награды. Он совершил невозможное. Он рассчитывал на чин генерал-фельдмаршала.
Но тут вмешалась придворная геометрия. Потемкин, который сам ничего не взял, но организовал процесс, ревниво относился к чужой славе. В донесении императрице он, конечно, похвалил Суворова, но... без фанатизма.
Екатерина II наградила Суворова званием подполковника лейб-гвардии Преображенского полка. Звучит почетно (полковником там была сама императрица), но для Суворова это было почти оскорбление. Он ждал жезла, а получил почетную синекуру и медаль.
Потемкин же получил фельдмаршальский мундир с алмазами стоимостью в 200 тысяч рублей (космическая сумма) и Таврический дворец. Суворов был в ярости. Он говорил: «Я штурмовал, а он лавры пожинает». Отношения между двумя великими людьми испортились окончательно.
Эхо победы
Штурм Измаила остался в истории как пример торжества русского оружия и, что важнее, русского военного интеллекта. Это не было «закидывание шапками». Это была победа технологии (пусть и в виде деревянных макетов), дисциплины и скорости.
Суворов доказал, что для мотивированной и обученной армии стен не существует. А еще он показал, что иногда один наглый ультиматум и вера в невозможное работают лучше, чем месяцы правильной осады.
Сегодня от той крепости мало что осталось — время и люди разрушили валы. Но в учебниках тактики операция 1790 года до сих пор разбирается как эталонный штурм. И каждый раз, когда звучит «Гром победы, раздавайся!» (написанный, кстати, именно в честь этого события Гаврилой Державиным), мы слышим эхо тех далеких взрывов на берегах Дуная.
Понравилось - поставь лайк и напиши комментарий! Это поможет продвижению статьи!
Также просим вас подписаться на другие наши каналы:
Майндхакер - психология для жизни: как противостоять манипуляциям, строить здоровые отношения и лучше понимать свои эмоции.
Вкус веков и дней - от древних рецептов до современных хитов. Мы не только расскажем, что ели великие завоеватели или пассажиры «Титаника», но и дадим подробные рецепты этих блюд, чтобы вы смогли приготовить их на своей кухне.
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера