Она развернулась и вышла из спальни, цокая каблуками.
Дмитрий стоял на балконе, ветер трепал его рубашку, но холода он не чувствовал. Он курил одну сигарету за другой, глядя на серую, мокрую Москву.
Внизу по проспекту текли реки машин, люди спешили домой, горели огни в окнах. За спиной в комнате лежал открытый чемодан.
Клетка захлопнулась. Щёлк. Он не мог рисковать Павлом. Он не мог допустить, чтобы сын оказался в детдоме, без защиты. И он не мог убить ещё одного нерождённого ребёнка.
Дмитрий затушил окурок о перила, силой вдавив его в бетон, пока фильтр не сломался.
Он вернулся в комнату.
Медленно, как старик, подошёл к кровати, взял стопку рубашек и положил их обратно на полку шкафа.
Потом документы. Потом бельё. Когда чемодан опустел, он застегнул и убрал его .
2010 год.
Вспышки фотокамер слепили. Ольга улыбалась. Она научилась этой улыбке в дорогой швейцарской клинике на берегу Женевского озера.
— Сдержанная, достойная, чуть усталая улыбка жены успешного человека.
— Еще один кадр, Дмитрий Алексеевич, приобнимите супругу, — командовал вертлявый фотограф.
Дмитрий послушно положил руку ей на талию. Его ладонь была тяжелой и горячей, но Ольга не вздрогнула.
Она смотрела на алую ленту, натянутую перед входом в новое здание из стекла и бетона. Золотые буквы над входом складывались в слово «ВИТО». ЖИЗНЬ.
Частная клиника "ВИТО" была венцом карьеры Дмитрия.
Здесь пахло не хлоркой и страхом, как в той государственной больнице из 87-го, а деньгами, кожаными диванами и стерильностью.
— Мама, ты можешь не виснуть на отце?
Тихий и злой шепот раздался у нее за спиной. Ольга чуть повернула голову.
Павел. Ему было уже 23. Высокий, широкоплечий, в дорогом костюме, который сидел на нём как влитой, но казался тюремной робой.
Он смотрел на родителей с ледяным презрением.
Рядом с ним стояла его жена — юная, испуганная Катя, прижимая к груди сверток с двухмесячным Ванечкой, внуком.
— Паша, ну зачем ты так? — прошелестела Ольга. Сегодня же праздник.
— Этот ваш праздник, показуха! — отрезал сын.
Ольга сглотнула обиду. Она знала, что заслужила этот тон, но ведь она старалась.
Три месяца, ни капли. Три месяца чистоты, капельниц, работы с психологами, которые стоили как крыло самолёта. Она похудела, подтянула лицо, купила этот бежевый костюм от Шанель.
Она хотела вернуться.
Банкет по случаю открытия был в самом разгаре, когда у Павла зазвонил телефон. Он отошёл в сторону, поговорил минуту, и лицо его потемнело. Он вернулся к Кате, что-то быстро рассказал ей, девушка растерянно захлопала ресницами.
— Что случилось? подошёл к ним Дмитрий.
— Трубу прорвало в квартире, — сквозь зубы процедил Павел.
— Соседи звонят, мы топим три этажа.
Перекрытие старое, там кипяток. Надо ехать срочно, аварийку ждать.
— Поезжайте, — кивнул Дмитрий.
— А Ваня? С собой потащите в сырость.
Вокруг ходили официанты с подносами, играл джаз.
— Няня заболела, тёща на даче. Придётся с собой.
— Не выдумывай, Ольга шагнула вперёд. Сердце её забилось чаще. Это был шанс.
— Оставьте Ванюшу мне. Я погуляю с ним в сквере, тут, рядом, у прудов. Погода чудесная, май. Он поспит на свежем воздухе, пока вы разберётесь.
Павел посмотрел на мать так, словно она предложила отдать ребёнка волкам.
— Нет.
— Паша, почему нет? — вмешался Дмитрий. Его голос звучал твердо и убедительно, голос главврача.
— Мама прекрасно себя чувствует, она полгода в завязке, ты же знаешь.
Я буду здесь, закончу с гостями и выйду к ним, я проконтролирую.
— Пап, ты серьезно? — Павел перевел взгляд на отца.
— Абсолютно. Не будь зверем, Павел, она твоя мать. Дай ей шанс. Я заручаюсь.
Павел колебался.
Телефон в его кармане вибрировал не переставая. Катя смотрела на мужа с мольбой. Ей не хотелось тащить грудничка в залитую кипятком квартиру.
— Час, — наконец выдавил Павел, глядя Ольге прямо в переносицу.
— Максимум полтора. Я разберусь с водой и сразу приеду. Если ты…
— Пашенька, ну что ты?
Ольга молитвенно сложила руки.
— Я только сока выпью, клянусь. Павел молча выкатил коляску из угла, передал ручку матери.
Его пальцы разжались неохотно, будто он отдавал часть своего тела. Телефон чтобы был включен. Звоню каждые двадцать минут.
Сквер у патриарших прудов утопал в майской зелени. Солнце припекало, отражаясь в воде тысячами слепящих бликов. Ольга шла по аллее, гордо выпрямив спину. Она катила тёмно-синюю итальянскую коляску, и ей казалось, что прохожие смотрят на неё с восхищением.
Красивая и ухоженная бабушка с внуком. Идеальная картинка. Ванечка спал смешно при чмокивая во сне. Ольга поправила кружевной уголок одеяла.
— Я смогу, — думала она. Я буду лучшей бабушкой. Они увидят. Пашка простит. Всё наладится.
— Ольга? Громова? Ты, что ли? Голос был хриплым, прокуренным, но до боли знакомым.
Ольга вздрогнула и остановилась. На скамейке, расставив ноги, сидела женщина в ярком и липоватом платье. Поплывшее лицо, густо накрашенные глаза, пергидрольные волосы.
В этой постаревшей вульгарной тётке с трудом угадывалась Света, бывшая однокурсница, первая красавица потока.
— Света?
Ольга неуверенно улыбнулась.
— Ну нифига себе! Света поднялась, покачиваясь.
— Королева-мать! Выглядишь отпад!
— А я слышала, ты лечилась где-то в Альпах? Врали, значит?
Ольга напряглась, ей не хотелось говорить о клинике.
— Я просто отдыхала, гуляю вот с внуком.
— С внуком?
— А мы тут с девчонками молодость вспоминали.
Света кивнула на скамейку, где стояла початая бутылка коньяка и пластиковые стаканчики.
— Присядь, Оль, сто лет не виделись. За встречу, чисто символически.
— Нет, Света, я не могу, я с ребёнком и я… я не пью.
— Да ладно тебе ломаться.
Света схватила её за рукав бежевого пиджака.
— Не пьёшь. Все мы не пьём, пока не нальют.
— Капельку, за встречу. Тут коньяк хороший, армянский, сосуды расширить. Ты вся зажатая, как пружина, расслабься. Один глоток ничего не изменит. Один глоток.
В горле у Ольги пересохло. Солнце вдруг стало слишком ярким, воздух душным. Внутри, в том месте, где три месяца жила пустота, проснулся знакомый жадный зверёк. Он зашевелился, требуя пищи.
— Я здорово, — подумала она.
Врачи сказали, у меня ремиссия.
Один глоток — это не запой. Это просто вежливость, чтобы не обидеть человека.
— Только чуть-чуть, — голос Ольги предательски дрогнул. Чисто символически.
Света преснула янтарную жидкость в пластиковый стаканчик.
Ольга выпила залпом. Тепло, которого она так боялась и так ждала, мгновенно разлилось по венам, ударило в голову. Мир стал мягче, цвета ярче.
Тревога, сжимавшая сердце последние часы отпустила.
— Вот и молодец, подмигнула Света, а то стоит как неродная. Давай ещё по одной, за внука, чтобы рос здоровым.
Второй стаканчик пошёл легче, потом был третий. Ольга присела на скамейку. Ноги гудели от высоких каблуков.
— Посижу минутку, — пробормотала она. Язык стал непослушным, ватным.
— Пусть Ванечка поспит, воздух такой… свежий.
Алкоголь упал на старые дрожжи, на измученный лекарствами организм, как искра в стог сена.
Сознание помутилось мгновенно, веки налились свинцом. Ольга откинулась на спинку скамейки. Шум города превратился в далёкий и убаюкивающий гул. Она закрыла глаза всего на секунду.
Рука, державшая ручку коляски, разжалась и соскользнула.
Аллея имела едва заметный уклон в сторону дороги, огибающей пруд. Коляска, не поставленная на тормоз, медленно, словно не хотя тронулась с места. Сантиметр. Метр. Она набирала скорость. Колеса бесшумно крутились по гладкому асфальту.
Ольга спала, уронив голову на грудь и улыбалась во сне. Коляска катилась всё быстрее, подпрыгивая на стыках плитки. Впереди была проезжая часть, оживлённая набережная.
Машины неслись сплошным потоком.
— Коляска! Держите коляску! — истошный женский крик разрезал весенний воздух.
Ольга дёрнулась, открыла глаза. Мир кружился каруселью. Она не сразу поняла, где находится. Света куда-то исчезла. Рядом никого не было. И коляски не было. Холодный ужас мгновенно протрезвил её, как ведро ледяной воды. Она вскочила, путаясь в ногах.
Увидела тёмно-синюю точку далеко внизу у самой дороги. Увидела, как коляска вылетает на бордюр, накриняется.
— Нет!
Ольга побежала. Каблук подвернулся. Она упала, разодрав колени и порвав дорогие чулки. Боль обожгла кожу, но она не чувствовала её. Она вскочила и, прихрамывая, побежала дальше, хрипя от ужаса.
Визг тормозов. Глухой удар. Ольга застыла, закрыв лицо руками.
Живой. Живой, слава богу, донеслось до неё.
У самой кромки дороги стоял чёрный джип, остановившийся поперёк полосы. Перед ним, буквально в миллиметре от бампера замерла коляска.
Её держал какой-то мужчина в пальто, успевший перехватить ручку в последний момент.
Ванечка проснулся и залился тонким пронзительным плачем. Павел приехал через двадцать минут. Вокруг коляски уже собралась толпа зевак.
Кто-то отпаивал Ольгу водой, кто-то ругал водителя, кто-то качал головой, глядя на пьяную бабушку в разорванном костюме от Шанель.
Чёрный джип Павла с визгом затормозил у тротуара.
— Паша.
Он выскочил из машины, не закрыв дверь. Катя бежала следом за ним. Павел растолкал толпу, увидел сына на руках у незнакомой женщины, выхватил его, прижал к себе так, что Ваня пискнул.
Павел проверял ручки, ножки, целовал макушку ребёнка, и его плечи тряслись.
Ольга сидела на бордюре, тушь размазалась по лицу чёрными потёками. Она выглядела жалко и страшно.
— Паша, — просипела она, протягивая к нему руку. Пашенька, я…, он сорвался, я на секунду…
Павел передал ребёнка рыдающей Кате, медленно повернулся к матери. В его глазах не было ярости, в них была пустота.
Абсолютная выжженная мёртвая зона.
Он подошёл к ней вплотную, Ольга сжалась, ожидая удара, но он не ударил.
Он наклонился к её лицу и заговорил очень тихо, так, чтобы слышала только она. Каждое слово падало тяжёлым камнем.
— Для меня ты умерла сегодня, здесь.
— Сынок, прости…
— Заткнись!
Он даже не повысил голоса.
— Ты не мать, ты чудовище!
Ты пропила мозг, совесть и душу! Если ты ещё раз, слышишь меня, если ты ещё раз подойдёшь к моей семье ближе, чем на километр, я расправлюсь с тобой!
Ольга смотрела в его глаза и видела там своё отражение. И это отражение вызывало омерзение.
— Я не пугаю, — продолжал Павел, — я своими руками тебя замочу. Сяду в тюрьму, но мой сын будет жить. У меня нет матери, запомни это.
Он выпрямился, отрыхнул лацкан пиджака, словно испачкался воздухом рядом с ней.
— Катя, в машину!
Они ушли.
— Павел даже не оглянулся на коляску, оставшуюся стоять у дороги.
К Ольге подошел Дмитрий. Он приехал следом за сыном, видел всё. Он стоял над ней, глядя сверху вниз.
— Дима, помоги, — прошептала она.