Звук поворачивающегося в замке ключа резанул по нервам так сильно, что Лена выронила из рук мокрую губку. Та шлепнулась в раковину, обдав мыльной пеной чистые тарелки. Часы показывали семь утра. Суббота. Единственный день, когда можно было поспать подольше, но этот скрежет металла о металл означал только одно: «инспекция» прибыла.
В прихожей послышалось тяжелое сопение, стук опускаемых на пол сумок и знакомое, въедливое шарканье.
— Леночка! Вы еще спите? А я вот, с рынка, творожка вам привезла, домашнего, у бабы Вали взяла, пока свежий, — голос Тамары Григорьевны, елейный и одновременно требовательный, заполнил собой всё пространство крошечной «двушки».
Лена прикрыла глаза, считая до десяти. Эта квартира юридически принадлежала свекрови. Когда пять лет назад они с Сергеем поженились, Тамара Григорьевна сделала «широкий жест» — пустила молодых пожить в свою старую квартиру, доставшуюся ей от родителей, а сама осталась в трешке в центре. Правда, жест оказался с двойным дном. Ключи она не отдала, а оставила себе комплект, чтобы «поливать цветы» и «проверять счетчики».
— Мы не спим, Тамара Григорьевна, — Лена вышла в коридор, на ходу поправляя халат. — Сережа спит. У него была тяжелая неделя.
Свекровь, грузная женщина с массивной перманентной укладкой, уже по-хозяйски разувалась, расставляя свои ботинки ровно посередине коврика, хотя Лена сто раз просила ставить обувь с краю.
— Тяжелая неделя у него, бедненького, — запричитала свекровь, проходя на кухню и даже не взглянув на невестку. — А кто виноват? Я говорила, что на этом заводе он карьеру не сделает. Но меня же никто не слушает. Чайник горячий?
Она потрогала чайник, недовольно цокнула языком и включила газ. Лена молча наблюдала, как свекровь открывает холодильник, двигает кастрюли, заглядывает под крышки.
— Лена, я сколько раз говорила: суп нельзя оставлять в кастрюле из нержавейки, он киснет. Надо переливать в эмалированную. Это правило нашей семьи. И почему у вас хлеб в пакете? Он же там задыхается! Нужна деревянная хлебница.
— У нас нет деревянной хлебницы, — устало отозвалась Лена. — И суп мы сварили вчера вечером, он не успел скиснуть.
— Вот вечно ты споришь, — Тамара Григорьевна наконец повернулась к ней, поджав губы. — Я же добра желаю. Сереже нужно питаться правильно, у него желудок слабый с детства. Я ему, помню, в третьем классе кашки протирала через сито...
Этот разговор был вечным, как круговорот воды в природе. Лена знала сценарий наизусть. Сейчас проснется Сергей, выйдет, почесываясь, мама усадит его кормить творогом, попутно рассказывая, какая Лена нерасторопная хозяйка, а Сергей будет молча жевать и кивать, боясь слово поперек сказать.
Так и вышло. Через полчаса кухня наполнилась запахом кофе и бесконечным монологом свекрови. Лена сидела в углу, механически вращая ложечку в холодном чае.
— Кстати, — Тамара Григорьевна отставила чашку. — Я тут подумала. На даче крыша в бане совсем прохудилась. Надо бы перекрыть. Бригаду я нашла, но они просят сто пятьдесят тысяч. Сережа, у вас же есть отложенные? Вы вроде в отпуск собирались, но какой сейчас отпуск, время неспокойное. Лучше в недвижимость вкладывать. Дача — это святое.
Лена напряглась. Эти деньги они копили два года. Отказывали себе во всем, Лена брала подработки, переводила тексты по ночам, Сергей брал дополнительные смены. Они мечтали о первоначальном взносе. О своем, пусть крошечном, но своем жилье.
— Мам, ну мы вообще-то... — начал было Сергей, но тут же осекся под тяжелым взглядом матери.
— Что «вы»? В Турцию хотели? Пузо греть? А матери на голову капать будет? Я вас пустила в квартиру бесплатно, коммуналку, считай, только платите, могли бы и благодарность иметь.
Лена посмотрела на мужа. Скажи ей. Скажи, что мы не поедем в Турцию, что мы хотим ипотеку. Что нам тридцать лет, и мы живем как квартиранты, к которым хозяйка может вломиться в семь утра.
Но Сергей опустил глаза в тарелку с творогом.
— Ладно, мам. Обсудим.
Внутри у Лены что-то оборвалось. Тонкая струна, на которой держалось ее терпение все эти пять лет, звякнула и лопнула. Она молча встала, поставила чашку в раковину.
— Лена, ты куда? Мы не договорили, — окликнула свекровь.
— Я на работу. У меня срочный заказ, — соврала она и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
На улице было зябко, но осенний ветер казался приятнее той душной атмосферы, что царила на кухне. Лена шла по бульвару и думала. Думала о том, что ее жизнь превращается в обслуживание интересов Тамары Григорьевны. Что муж, которого она любила за доброту и мягкость, на деле оказался просто безвольным пластилином.
Вечером скандала не избежать, она это знала. Но решение уже зрело в голове, твердое и холодное, как камень.
Когда она вернулась, свекрови уже не было. Сергей сидел перед телевизором, виновато вжав голову в плечи. Увидев жену, он сразу пошел в атаку — лучшая защита, как известно.
— Лен, ну зачем ты так утром? Мама обиделась. Она же старается, творог тащила...
— Сережа, ты дашь ей деньги? — прямо спросила Лена, снимая пальто.
— Ну а как не дать? Течет же крыша. Это же мамина дача, мы туда тоже ездим. Шашлыки жарим.
— Ты ездишь. Я там только грядки полю, потому что «Леночка, молодому организму нужна зарядка», — передразнила она. — Это наши деньги на ипотеку.
— Лен, да какая ипотека сейчас? Проценты конские. И потом, где мы жить будем? Тут бесплатно, центр недалеко. Ну потерпим, накопим еще.
— Я не хочу терпеть, Сережа. Я хочу ходить по своей квартире в трусах, если мне захочется. Я хочу ставить чашки туда, куда мне удобно. Я хочу, чтобы к нам не вламывались в семь утра!
— Тише ты, соседи услышат, — зашипел муж. — Мама просто старой закалки. У них в семье так принято было — всё сообща. Это семейные правила.
— Это правила твоей мамы, а не семьи.
Разговор, как всегда, закончился ничем. Сергей обиженно замолчал и ушел спать, а Лена достала ноутбук. Она открыла сайт недвижимости, который просматривала тайком уже полгода. Цены кусались, но...
Две недели прошли в холодном молчании. Тамара Григорьевна демонстративно не звонила, ожидая извинений и, конечно, денег. А потом случилось то, чего никто не ждал. Умерла тетка Лены, одинокая женщина, жившая в другом городе. Лена была ее единственной родственницей.
Наследство оказалось скромным: старенькая «однушка» в провинциальном городе и небольшой счет в банке. Квартиру Лена продала быстро, даже не торгуясь. Денег с продажи и счета тети Зины как раз хватало, чтобы добавить к их накоплениям и взять что-то приличное здесь, в городе, даже без ипотеки, если рассмотреть строящийся дом или вариант «бабушкин ремонт» на окраине.
Когда Лена озвучила цифру мужу, у того загорелись глаза.
— Слушай, это же здорово! — он оживился. — Можно машину поменять. Возьмем кроссовер, как я хотел. И маме на дачу останется, и еще на счет положим под проценты, пусть капает.
Лена посмотрела на него так, будто видела впервые.
— Сережа, ты меня не слышал? Я сказала: мы покупаем квартиру.
— Зачем?! — искренне удивился он. — У нас же есть жилье! Мама сказала, что эта квартира все равно мне достанется. Ну, потом. Когда-нибудь. Зачем тратить миллионы на бетонную коробку в полях, когда можно жить здесь и сейчас?
— Потому что я так хочу.
— Нет, ну ты эгоистка, Лен. Машина нам нужнее. И вообще, деньги в семье должны быть общими. Мама говорит...
— Хватит! — Лена хлопнула ладонью по столу. — Хватит цитировать маму. Это деньги моей тети. И моя половина наших накоплений. Твою половину можешь отдать маме на крышу, на баню, хоть на золотой унитаз. А я покупаю квартиру. С тобой или без тебя.
Сергей опешил. Он никогда не видел жену такой решительной. Он побежал звонить маме. Лена слышала, как он жалуется в трубку, уйдя в спальню, как поддакивает, как возмущается.
Вечером состоялся «семейный совет». Тамара Григорьевна приехала во всеоружии, с тонометром и запахом валерьянки.
— Леночка, ты совершаешь ошибку, — начала она трагическим шепотом. — Разбазаривать капитал на ненужные метры — это глупо. У нас дружная семья. Жить надо вместе, помогать друг другу. Сереже нужна машина для статуса, его повысить могут. А ты думаешь только о себе. Это не по-женски. Жена должна быть мудрой, должна быть за мужем.
— Я куплю квартиру, Тамара Григорьевна. Вопрос закрыт.
— Тогда не жди от нас помощи! — взвизгнула свекровь, забыв про слабый тон. — Если ты такая умная, сама и крутись. Но запомни: в этой квартире, пока вы здесь живете, вы подчиняетесь моим правилам!
— Хорошо, — спокойно ответила Лена. — Договорились.
Следующие три месяца Лена жила в аду. Она нашла вариант — «убитую» двушку в старом фонде, но зато с высокими потолками и тихим двором. Сделка прошла быстро. Денег на ремонт почти не осталось, но Лену это не пугало.
Дома царила холодная война. Сергей демонстративно отдал свои сбережения матери («назло» жене, как он считал, а на самом деле — просто не смог отказать), и теперь они меняли крышу на даче. Лену он игнорировал, спал на диване, питался у мамы. Тамара Григорьевна приходила почти каждый день. Она переставляла вещи Лены, критиковала еду, намеренно громко включала телевизор, когда Лена работала. Это было выживание.
Лена молчала. Она пропадала в своей новой квартире по вечерам и выходным. Обдирала старые обои, выносила мусор, мыла, белила. Денег на бригаду не было, поэтому она научилась шпаклевать стены по видеоурокам в интернете. Подруга Таня помогала клеить обои, хохоча и перемазываясь в клее.
— Ленка, ты сумасшедшая, но я тебе завидую, — говорила Таня, разглаживая полотно валиком. — У тебя глаза горят.
— Тань, ты не представляешь. Я вчера купила плитку в ванную. Самую дешевую, белую. Но я ее сама выбрала! Никто мне не говорил, что она маркая или немодная. Это такой кайф.
Сергей в новой квартире не появился ни разу. «Вот натворила делов, сама и разгребай, — передал он слова матери. — Приползешь еще, когда деньги кончатся».
К ноябрю ремонт был закончен. Скромный, чистенький, светлый. Лена перевезла вещи за один день, наняв грузчиков. Сергей наблюдал за сборами с дивана, делая вид, что смотрит футбол.
— Ты правда уходишь? — спросил он, когда она уже застегивала сапоги. В его голосе прозвучала растерянность. Он до последнего думал, что это блажь, игра, способ манипуляции.
— Правда, Сереж. Ключи на тумбочке.
— А как же... мы?
— А мы, Сережа, закончились там, где началась крыша на маминой даче.
Она уехала. Первую ночь в своей квартире она спала на матрасе, брошенном на пол, потому что кровать еще не привезли. Но это был самый сладкий сон за пять лет. Никто не гремел ключами. Никто не сопел над ухом. Тишина была звенящей, целительной.
Прошло две недели. Лена обустраивалась. Купила шторы, красивый торшер, завела кота — рыжего, наглого, которого назвала Чубайс. Жизнь налаживалась. Она даже успела записаться на прием к юристу и подать заявление на развод.
В субботу утром раздался звонок в дверь. Не своим ключом, а звонок. Лена посмотрела в глазок. На пороге стоял Сергей с чемоданом и... Тамара Григорьевна с тремя сумками.
Лена открыла дверь, но осталась стоять в проеме, не пропуская гостей.
— Ну здравствуй, беглянка, — Тамара Григорьевна попыталась протиснуться мимо Лены, но та не сдвинулась с места. — Что стоишь? Встречай гостей. Мы решили проверить, как ты тут устроилась. Сережа вот вещи собрал, надумал к тебе переехать. Все-таки семья не должна жить порознь, я ему объяснила. Ну, показывай хоромы.
Свекровь уже тянула шею, пытаясь разглядеть прихожую.
— Ой, обои какие светлые, это же непрактично! Тут же каждое пятно видно будет. А коврик почему не постелила? Вся грязь в дом потянется. Сережа, заноси чемодан, чего застыл?
Сергей топтался на лестничной клетке, виновато улыбаясь.
— Лен, ну правда, давай мириться. Мама говорит, хватит дурить. Я готов простить тебе эту выходку с квартирой. Жить можно и тут, район вроде тихий, хоть и далеко от центра.
Лена смотрела на них и не чувствовала ничего, кроме брезгливости. Словно ей пытались всучить обратно старое, пронафталиненное пальто, которое она давно выбросила.
— Тамара Григорьевна, — тихо сказала Лена.
— Что? И вообще, почему у тебя дверной звонок такой резкий? Надо поменять на мелодичный, я видела в магазине...
— Тамара Григорьевна! — громче произнесла Лена, перебивая поток сознания. — Вы меня не поняли. Я никого не приглашала.
Свекровь замерла, открыв рот.
— Что значит — не приглашала? Муж к жене пришел! А я, как мать, должна убедиться, что у вас все в порядке. Я вот вам занавески привезла, свои, старые, из зала, они добротные, не то что эта твоя марля...
Она попыталась отстранить Лену рукой и войти. Это было привычное движение — движение танка, не замечающего препятствий.
Лена перехватила ее руку. Твердо, но аккуратно отвела от себя.
— Нет.
— Что «нет»? — глаза свекрови округлились.
Лена выпрямилась, расправила плечи и, глядя прямо в глаза этой женщине, которая пять лет пила ее кровь, произнесла, чеканя каждое слово:
— Теперь у меня своя квартира. И свекровь не переступит мой порог. Хватит с меня ваших «семейных правил»!
Повисла тишина. Такая плотная, что было слышно, как гудит лампочка в подъезде. Лицо Тамары Григорьевны пошло красными пятнами.
— Ты... Ты как с матерью разговариваешь? Сережа, ты слышишь? Она меня выгоняет! Из дома сына выгоняет!
— Это не дом сына, Тамара Григорьевна. Это мой дом. Купленный на мои деньги и отремонтированный моими руками. Сережа здесь гвоздя не забил. Его дом — там, где вы перекрывали крышу. Вот туда и идите.
— Сережа! — взвизгнула свекровь. — Сделай что-нибудь! Приструни эту хамку!
Сергей дернулся, посмотрел на разъяренную мать, на спокойную, холодную Лену.
— Лен, ну ты перегибаешь... Мама же просто хотела... Мы же семья...
— У нас нет семьи, Сережа. Я подала на развод неделю назад. Тебе уже должна была прийти повестка.
— Какой развод? Ты что, с ума сошла? — он выронил ручку чемодана.
— Я в здравом уме, как никогда. Забирай маму, забирай свои вещи и уходи. У меня сегодня много планов. Я хочу попить кофе в тишине и повесить картину. Туда, куда я захочу.
— Да пошли отсюда! — вдруг рявкнула Тамара Григорьевна, хватая сына за рукав. — Пошли, Сережа! Она еще приползет! Она еще пожалеет! Кому она нужна, разведенка с прицепом в виде ипотеки, хотя нет, ипотеки нет, но все равно! Неблагодарная! Мы ее пригрели, а она...
Лена не стала дослушивать. Она просто закрыла дверь. Щелкнул замок. Не тот, старый и заедающий, а новый, мягкий, надежный.
За дверью еще слышались крики, какие-то угрозы, шарканье ног и грохот колесиков чемодана по ступеням. Лена прислонилась спиной к двери и закрыла глаза, чувствуя, как ноги подкашиваются.
Ее трясло. Но это была не дрожь страха, а дрожь освобождения. Как после прыжка с парашютом.
К ней подошел Чубайс, потерся о колено и громко мяукнул.
— Ты прав, — сказала Лена, гладя кота. — Пора завтракать.
Она прошла на кухню. Светлую, просторную кухню, где пахло только свежим деревом и кофе. Достала свою любимую большую кружку (которую свекровь называла «ведром»), налила горячий напиток и села у окна.
За окном шел первый снег, укрывая грязный асфальт чистым белым покрывалом. Где-то там, внизу, две фигурки — одна большая и грузная, другая сутулая и покорная — брели к остановке. Лена смотрела на них и не чувствовала злости. Только легкую грусть о потерянном времени и огромную, распирающую грудь радость от того, что теперь в ее жизни правила устанавливает только она сама.
Телефон на столе зажужжал — звонил Сергей. Лена перевернула аппарат экраном вниз, встала и подошла к стене. Сняла со стула картину, которую купила еще неделю назад — яркий абстрактный пейзаж в оранжевых тонах. Повесила ее ровно напротив окна, отступила на шаг, оценивая. Идеально.
Потом вернулась к столу, села и сделала глоток кофе. Он был идеальным. В меру крепким, в меру сладким. Именно таким, как она любила.
Лена достала из кармана халата связку ключей. Свои ключи. От своей двери. Которую никто и никогда не откроет без ее разрешения. Она положила их на стол рядом с кружкой и улыбнулась.