— Фу, убери блоховоза! — кричала золовка, деля тётину квартиру. Она не знала, что этот «старый кот» стоит дороже, чем её ипотека и джип мужа вместе взятые
— Ну, вот и всё, отмучилась болезная, — Светка, моя золовка, с громким стуком поставила на полированный стол бутылку дешёвого коньяка. — Толик, тащи стаканы! И салаты открывай, жрать хочется, сил нет.
Мы сидели в гостиной тёти Сони. В сталинской трёшке с потолками три двадцать, за которую последние полгода шла тихая, но яростная грызня по телефону.
Тётю Соню похоронили два часа назад.
Земля на кладбище была мерзлой, ветер пронизывал до костей. Я замерзла так, что зубы стучали о край чашки с чаем.
Светка же была румяной, энергичной и какой-то пугающе живой на фоне траурных лент.
— Люда, чего сидишь как неродная? — гаркнула она, плюхаясь в антикварное кресло, которое жалобно скрипнуло под её весом. — Давай, нарезай хлеб, помянем тётку. Хорошая была женщина, царствие небесное, хоть и с придурью.
Я взяла нож, руки дрожали от стыда.
Последние три года в этой квартире была только я.
Я приезжала через день после смены в больнице, колола инсулин. Меняла памперсы, когда у тёти Сони случился инсульт. Слушала бесконечные истории про гастроли в Сызрани в семьдесят пятом году.
Светка за это время позвонила дважды. Первый раз поздравить с Новым годом. Второй – спросить, правда ли, что тётя Соня совсем плоха, и не пора ли вызывать оценщика.
Дележка шкуры неубитого медведя
— Квартирка, конечно, убитая, — деловито рассуждала Светка, окидывая взглядом лепнину с трещинами. — Ремонта тут на миллион. Но место: центр, вид на сквер! Толик, ты меня слышишь?
Мой муж, Толик, жевал бутерброд с колбасой, кивая в такт словам сестры.
— Слышу, Свет. Центр – это деньги.
— Вот именно! — Светка разлила коньяк. — Продадим, миллионов двенадцать возьмем, если повезёт. Мне половину, тебе половину. Мы же единственные наследники, племянники родные. Купишь себе Толик джип чёрный, как ты хотел. А то ездишь на своем корыте, позоришь фамилию.
Я замерла с хлебницей в руках.
— А тетя Соня... она же говорила про музей? — тихо спросила я. — Она хотела, чтобы тут музей был, памяти актрисы.
Светка поперхнулась коньяком и захохотала. Смех у неё был раскатистый, базарный.
— Музей?! Люда, ты в своём уме? Кому нужен музей старой перечницы, которая играла третью лягушку в пятом ряду? Музей, ой не могу! Деньги нужны живым людям! У меня ипотека, у Толика машина сыпется. Музей она захотела...
Она залпом выпила стопку и вытерла губы рукавом черной блузки (единственное, что в ней было траурного).
— Короче, сервант этот на дачу. Люстра хрустальная, дорогая, на Авито толкнём. Книги в макулатуру, тряпки на помойку. Через неделю чтоб квартира была пустая. Риелтора я уже нашла.
Я посмотрела на мужа.
— Толик, — сказала я. — Но я же три года... Я думала...
Толик отвел глаза, он всегда так делал, когда ему было неудобно, но выгода перевешивала совесть.
— Люд, ну не начинай, ты помогала, спасибо тебе. Ты же медсестра, тебе это привычно. Но наследство по закону передаётся. Мы с Светой – кровная родня. А ты сегодня жена, завтра не жена, без обид.
В этот момент что-то большое и рыжее вышло из-под дивана.
Это был Граф, Мейн-кун размером с небольшую рысь. Гордость и единственная любовь тёти Сони.
Он подошел к столу, посмотрел на Светку желтыми глазами и презрительно дернул хвостом.
— Фу, брысь! — махнула на него Светка. — Развела блоховозов, шерсть везде. Кстати, кота надо усыпить или выкинуть. Кто его кормить будет? Он жрёт больше, чем мой муж.
— Я заберу, — тихо сказала я.
— Забирай! — великодушно разрешила золовка. — Хоть чучело из него сделай. Всё, давайте выпьем!
Сюрприз от нотариуса и долг для родни
Прозвучал звонок в дверь.
Светка дернулась.
— Кто там ещё? Мы никого не звали.
Я пошла открывать, на пороге стоял пожилой мужчина в потертом пальто, с огромным кожаным портфелем. Типичный старый интеллигент, каких сейчас уже не делают.
— Добрый вечер, я нотариус, Аркадий Самуилович. Софья Марковна просила меня зайти именно сегодня, сразу после... церемонии.
Светка и Толик переглянулись. В глазах Светки загорелся алчный огонек.
— Нотариус? — она расплылась в улыбке, мгновенно меняя тон с хабалистого на елейный. — Ой, проходите! Как удачно! Мы как раз обсуждали... формальности. Толик, налей мужчине!
Аркадий Самуилович прошёл в комнату, аккуратно поставил портфель на стул, отказался от коньяка жестом и достал папку.
— Я здесь, чтобы огласить завещание.
— Завещание? — Светка нахмурилась. — А зачем? Мы же и так наследники первой очереди. Детей у неё нет, мужа нет, всё нам.
— Софья Марковна была предусмотрительной женщиной, — мягко сказал нотариус, поправляя очки. — Она оставила распоряжения, прошу внимания.
Светка выпрямилась, как гончая перед прыжком. Толик перестал жевать.
Я села в угол, на жесткий стул, взяв Графа на руки. Кот замурчал, тыкаясь носом мне в ладонь. Ему было всё равно на метры и миллионы. Ему было важно, что его гладят.
— «Я, Софья Марковна...» — начал читать нотариус. Голос у него был тихий, но каждое слово падало в тишину комнаты, как камень. — «...находясь в здравом уме и твердой памяти...»
Светка нетерпеливо барабанила пальцами по столу. Давай, дед, не тяни, переходи к квартире.
— «...Всю свою недвижимость, а именно трехкомнатную квартиру по адресу: улица Ленина, дом 5, квартира 12...»
Светка подалась вперед, раздувая ноздри.
— «...я передаю в собственность Государственного Фонда поддержки ветеранов сцены...»
— ЧТО?! — Светка подпрыгнула.
— «...согласно договору пожизненной ренты, заключенному мною пять лет назад, в обмен на ежемесячное содержание и оплату коммунальных услуг».
В комнате повисла тишина.
— Какой ренты? — прошипела Светка, краснея пятнами. — Она что, квартиру отдала? Каким-то ветеранам?!
— Именно так, — спокойно подтвердил нотариус. — Квартира не принадлежит наследодателю. Она уже пять лет находится в собственности Фонда. Софья Марковна имела лишь право пожизненного проживания.
— Ах ты ж старая... — Светка грязно выругалась. — Обманула! Кинула! Мы тут сидим, мечтаем... Толик, ты слышал? Джип накрылся!
Толик сидел с открытым ртом, из которого выпал кусок колбасы.
— А деньги? — с надеждой спросил он. — У тёти Сони были счета? Она же народная артистка...
— «Денежные средства», — продолжил читать нотариус, не обращая внимания на истерику. — «На счетах в банках отсутствуют. Пенсия тратилась на текущие нужды».
— Да как так-то?! — взвыла Светка. — Хоть что-то у неё было?! Золото? Бриллианты?! Она же хвасталась кольцом с рубином!
Нотариус перевернул страницу.
— «Также уведомляю наследников, что за мной числится непогашенная задолженность по кредитной карте в размере 158 000 рублей. Деньги были потрачены на операцию моему коту Графу в ветеринарной клинике в прошлом месяце».
Светка позеленела.
— Долг?! Сто пятьдесят тысяч?! На кота?!
— Наследство принимается целиком, — напомнил нотариус. — Вместе с долгами. Либо вы принимаете всё, либо отказываетесь от всего.
— Да пошла она! — заорала Светка. — Отказываюсь! Толик, пошли отсюда! В этом гадюшнике ловить нечего! Старая маразматичка прожрала квартиру и повесила на нас кредит за блохастого!
Она схватила сумку.
— Нотариус, пиши отказ! Я подпишу что угодно, лишь бы не платить за этого кота! Толик, вставай!
Толик медленно поднялся. Он выглядел как побитая собака, у которой отобрали кость.
— Люд... ну ты это... — он посмотрел на меня. — Собирайся, поехали.
— Подождите, — вдруг сказал нотариус. — Я не дочитал, тут есть ещё один пункт.
— Да какое у неё имущество?! — фыркнула Светка в дверях. — Тряпки с молью? Старые стулья? Дарите Фонду, нам этот хлам не нужен!
— И всё же, — нотариус посмотрел на меня поверх очков. — «Тому из наследников, кто согласится принять на себя заботу о моем коте Графе, обеспечить ему достойный уход, любовь и выплатить долг за его лечение, я завещаю всё движимое имущество, находящееся в данной квартире на момент моей смерти».
Светка и Толик замерли, переглянулись. В глазах Светки снова заработал калькулятор.
— Движимое имущество? — переспросила она. — Это мебель, что ли?
— Мебель, предметы интерьера, личные вещи, — кивнул нотариус.
Светка обвела взглядом комнату: старый диван, сервант с посудой, ковёр на стене, телевизор.
— Сто пятьдесят тысяч долга, — пробормотала она. — А мебель... ну, сервант тысяч за пять уйдет, люстра... ну десятка, диван на помойку. Толик, это невыгодно, мы в минус уйдем.
— Конечно в минус, — поддакнул Толик. — И кота кормить, он же жрёт, как не в себя и воняет.
Светка решительно махнула рукой.
— Нет! Пусть Фонд забирает и кота, и диваны, и долги. Мы пас, пошли Толик. Люда, ты идешь? Или будешь тут с котом ночевать?
Я посмотрела на Графа.
Кот сидел у меня на коленях, уткнувшись большой рыжей головой мне в живот и мурчал.
Я вспомнила, как тётя Соня держала его за лапу, когда ей было плохо. «Он мой ангел, Людочка. Он меня держит на этом свете».
Вспомнила, как она плакала, когда ему делали операцию.
— Я остаюсь, — сказала я твердо.
— Чего? — вытаращила глаза Светка.
— Я принимаю наследство, заберу кота и долг выплачу.
— Ты дура? — искренне удивился Толик. — Люда, у нас денег нет, какой кредит?!
— Я возьму подработки, ночные дежурства, справлюсь. Не бросать же живую душу.
— Ну и дура! — сплюнула Светка. — Вешай на себя, а мы пошли. Толик, заводи машину.
Они ушли, громко хлопнув дверью, звук шагов затих на лестнице.
В квартире стало тихо.
— Вы уверены, Людмила Петровна? — спросил нотариус, глядя на меня с каким-то странным выражением.
— Уверена, где подписать?
Я подписала бумаги, приняла кота и долг.
— Вот и славно, — нотариус закрыл папку. — Ключи от квартиры можете оставить пока у себя, Фонд пришлет представителя через месяц. У вас есть время собрать вещи, всего доброго.
Золотой привет от тёти Сони
Месяц пролетел как в тумане.
Я жила на два дома, днём работала, вечером бежала к Графу, кормила, гладила, паковала книги и посуду тети Сони в коробки.
Толик дома бубнил:
— Притащишь этого монстра — сама будешь лоток убирать. И чтоб на кровать не лез! И долг этот... ты с ума сошла, Люда.
В последний день перед сдачей квартиры я решила искупать Графа. Переезд – дело грязное, а в нашей «однушке» (где царил Толик) надо было соблюдать чистоту.
Набрала ванну.
Граф, как ни странно, воду любил. Он стоял в воде по брюхо и терпел, пока я намыливала его густую рыжую шерсть.
На шее у него был ошейник.
Старый, засаленный, из грубой кожи. Тётя Соня запрещала его снимать. «Это его оберег, Люда! Не трогай!».
Но сейчас ошейник размок и стал пахнуть сыростью.
— Надо снять, постирать, — пробормотала я.
Расстегнула пряжку. Ошейник оказался на удивление тяжелым.
Повертела его в руках, кожа была двойная, прошитая грубыми нитками. И внутри, между слоями, что-то прощупывалось. Твердое и круглое.
Любопытство взяло верх.
Я взяла маникюрные ножницы и подпорола шов.
На кафельный пол со звоном упала монета.
Потом вторая.
Третья.
Я подняла одну: тяжелая, желтая, тускло блестящая.
На одной стороне профиль бородатого мужчины. На другой двуглавый орел.
«10 рублей. 1901 год».
Золотой царский червонец.
Внутри ошейника, в узком кожаном кармашке, лежала свернутая в трубочку папиросная бумага.
Я развернула её мокрыми пальцами.
Почерк тёти Сони, бисерный, с завитками:
«Людочка!
Если ты это читаешь, значит, ты единственная, кто не бросил моего мальчика. Я знала, что Светка и Толик погонятся за квартирой, а живую душу выкинут на помойку.
Эти три монеты всё, что осталось от коллекции моего деда. Это "николаевское" золото. Нумизматы дадут за них хорошую цену. Этого хватит, чтобы погасить кредит за операцию и купить себе что-то приятное.
А Светке с Толиком передай привет и мою старую вставную челюсть. Она в стакане, на полочке в ванной, пусть грызут.
Целую, тетя Соня».
Я села прямо на пол.
Граф вылез из ванны, отряхнулся, обдав меня брызгами, и громко муркнул, ткнувшись мокрым носом мне в щеку.
Три золотые монеты лежали на моей ладони. Я знала (как-то видела в новостях), сколько они стоят.
Много, очень много.
Посмотрела на своё отражение в зеркале, уставшая женщина, 52 года, в мокром халате.
Потом я посмотрела на телефон.
Набрала сообщение.
«Толик, я сегодня не приду и завтра тоже.
Я подаю на развод, квартиру делим. Мне нужен первый взнос на свое жилье.
P.S. Кот передает тебе привет, он стоит дороже твоего джипа, но ты этого никогда не поймешь».
Нажала «Отправить».
Потом завернула Графа в пушистое полотенце и прижала к себе.
— Ну что, мой золотой? — прошептала я. — Пойдем в новую жизнь? Без долгов и предателей.
Ну а теперь ваша очередь! Девочки, признавайтесь: были ли у вас в родне такие «битвы за наследство», когда люди теряли человеческий облик ради бабушкиного ковра или хрусталя?
Случалось ли вам видеть, как жадность наказывает сама себя? Или, наоборот, как доброта возвращается бумерангом, когда этого совсем не ждешь?
И как вы считаете: стоит ли терпеть мужа, который готов продать память о тётка ради джипа, или лучше уйти в «однушку», но с чистой совестью и рыжим котом?
Пишите в комментариях, делитесь историями! И отправьте этот рассказ тем, кто сейчас делит шкуру неубитого медведя. Пусть знают: иногда самое ценное спрятано не в сейфе, а в старом ошейнике верности.